Аминазин

ПОЛ ДНЯ ИЗ ЖИЗНИ САМУИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА

Действующие лица:

?     Самуил Александрович – главный врач психиатрической больницы

?     Его жена

?     Заведующие подразделениями и службами больницы

?     Люда – секретарша Самуила Александровича

?     Федяев – заведующий облздравотделом

Лучшее, что было со мной, было со мной всегда.

Ш. Бодлер

Сцена 1

 Утро. Самуил Александрович, кашляя и сморкаясь, проследовал из спальни в ванную. Плеснув себе в лицо теплой водой и механически совершив несколько умывающих движений,  в раздраженном состояние переместился на кухню. Его жена, полуодетая, торопливо накладывает перед трюмо неброский макияж на увядающую кожу.

Самуил Александрович:

Послушай, ты могла бы хоть с утра поесть-то в кое веке приготовить.

Его жена:

Все необходимое на плите и не забывай что я, в отличие от тебя не пользуюсь служебным транспортом. Поэтому не закатывай с утра истерики, а лучше подогрей завтрак мне и себе.

Самуил Александрович про себя, подогревая содержимое сковородки: Черт бы тебя побрал, старая перечница. Вот также и детей против меня восстановила. Все ей мало. Никакой благодарности, сколько на них не траться. Младшую в таком же духе воспитала.

И вслух: Послушай, но ты можешь хотя бы готовить что ни будь съедобное по вечерам, ведь мы то кажется еще не испытываем недостаток в продуктах.

Жена:

Сегодня у меня тоже тяжелый день, вчера я очень устала. Ты час то думаешь что только один и работаешь. Ладно, хватит. Спасибо что хоть кофе подогрел, постараюсь в течение дня тебя больше не утруждать.

 В дальнейшем супруги еще не раз меняет свое место нахождение в пределах квартиры, при этом, эпизодически продолжая обмениваться репликами нелицеприятного содержания. В конце концов, трюизм ситуации начинает угнетать Самуила Александровича и он, заканчивая свои притязания к супруге, форсирует выход из дому.

Сцена 2. Без диалогов.

Сидя на переднем сидении, рядом с шофером, главврач ощущает свое настроение испорченным, а завтрак невкусным с удовольствием представляет себе как, плотно набившись в общественный транспорт, едут на работу, милые его сердцам работники. Самуил Александрович слегка поеживается на ухабах, окидывая взором, разлетающуюся из под колес, грязь Нечерноземья. Банальный обмен ничего, но значащими словами с шофером вновь утверждает в нем уверенность в соответственной значимости.

Сцена 3.

Действие 1.

Действующие лица:

1. Главный врач, он же Самуил Александрович, он же в дальнейшем просто Главный. 

2. Его заместитель, начмед Ферштейн.

3. Заведующие отделениями больницы, всего 12 человек

А так же прочие статисты из числа начальников вспомогательных служб.

Действие имеет место в связи с тем, что сегодня пятница, когда в просторном кабинете главного проходят аппаратные совещания на которые собирались все завы отделениями стационара и прочие вышеперечисленные товарищи, чья основная задача состоит в том, чтобы почтительно внимать речам главного и выслушивать его очередные разносы. Надо заметить, что, в зависимости от настроения, он то любил проводить эти совещания-смотры, порядок которых был им за долгие годы выверен до уровня ритуала, то, подобно великому Фридриху, уставал чувствовать себя «окруженным рабами».

Главный (откидываясь в своем кожаном кресле и привычно закуривая):

В который раз приходится поднимать вопрос об отсутствии четкой этапности в деятельности стационара и диспансера.  В чем тут дело, почему расстыковка? Ну, я слушаю, давайте с Вас. Почему не вовремя поступают выписные эпикризы из вашего отделения?

Первый заведующий (делая корпусом легкое привставательное движение, но оставаясь на месте):  

Конечно тут мы своей вины не отрицаем. Действительно. Эти два случая, о которых Вы, Самуил Александрович сейчас говорили, имели место. Но не драматизируем ли мы последствия.  Ведь из диспансера всегда можно позвонить нам сюда. И мы тут на месте все объясним, расскажем, сообщим необходимые сведения.

Зав. Диспансерным отделением (героически борющаяся с возрастом женщина с короткой стрижкой в сером финском костюме), эмоционально обращаясь к Первому заведующему:

Нет, Вы даже не представляете себе, каково на приеме нашему врачу без вашей выписки из истории болезни, если он принимает первичного для него больного!

Второй заведующий (про себя, но так, чтобы «кое-кто» слышал):

Ну, если он врач, то уж в основном диагнозе разберется. А остальное уже дело техники.

Первый заведующий порывается тоже что-то вставить, но после внимательного изучения выражения лица Главного, сдерживается.

Главный:

Я думаю. Мы должны принять к сведению сказанное заведующей диспансером. Далее, почему у нас растут показатели первичного выхода на инвалидность.

Общее молчание.

Главный:

Я думаю, они растут потому, что наши доктора недостаточно работают. Они кажется забывают, что их работа оценивается, не в последнюю очередь, и по этому показателю.

Председатель ВТЭК (женщина, лет пятидесяти, весьма пышных форм, с тщательно окрашенными в перламутровый цвет ногтями, с трудом возложившая ногу на ногу под натяжением явно тесной юбки):

За последние месяцы выход на инвалидность увеличивается за счет когортных больных, проходящих через нас, как правило, повторно.

Главный, чуть прищурившись, обводит собравшихся взглядом. Как удав кроликов.

Начмед, Ферштейн (спортивного вида мужчина лет сорока, с непропорционально вытянутым носом и, отвисающей в моменты усиленного размышления, челюстью):

Вот-вот, инвалидность растет за счет той группы больных, которая как раз и должна была бы сдерживать этот рост.

Третья заведующая (эта субтильная женщина уже несколько минут слегка ерзает на стуле и вот, наконец, набрав побольше воздуха, как перед прыжком с высоты, и чуть покраснев возле носа, начинает говорить с таким видом, как прыгают с парашютом, не зная толком раскроется ли он за спиной):

Увеличение выхода на инвалидность последний год растет в основном за счет роста осложнений от длительного применения нейролептиков при отсутствии должной обеспеченности корректорами. Это повышает процент стойких нейролепсий, снижает глубину ремиссий и, в дальнейшем, делает больных менее чувствительными к нашему, и так небогатому, спектру препаратов. Кроме того, при выписке под наблюдение диспансера, да и при переводе в дневной стационар тоже, врачи там часто не учитывают имеющихся побочных остаточных эффектов от применения нейролептиков. В полном объеме назначают еще и свои, достаточно мощные, курсы, что усиливает имеющуюся нейролепсию. И тем заставляют больных отказываться от лекарств, что опять приводит их к нам. Таким образом получается замкнутый круг с ускоренным выходом на инвалидность.

Главный (упершись сверлящим взглядом в только что выступившую):

И что Вы предлагаете?

Третья заведующая:

Я предлагаю принимать это во внимание.

Главный (морщась):

А я считаю. Что многие наши доктора просто не хотят как следует лечит. Да, с психотропными препаратами сейчас трудно. Ну и что? Есть инсулин. Да, сульфазин и электрошоковую терапию мы сейчас не применяем. Но можно умело маневрировать имеющимися средствами, подключая общеукрепляющую терапию, витамины, ноотропы….

Четвертый заведующий (как бы про себя):

И их уже нет.

….. словом, работать надо, коллеги.

Самуил Александрович вновь почувствовал себя хорошо и уверенно. Он по очереди обвел взглядом присутствующих и почувствовал, что оседлал наконец своего конька и теперь может, пришпорив его, начать наконец обучение собравшихся профессиональной мудрости, хорошо зная при этом, что что бы он ни сказал, как бы нелепо это ни звучало, его все равно никто не осмелится поправить.

Начмед:

Вот и я говорю, Самуил Александрович, - дело мастера боится.

В кабинет входит слегка извиняющейся походкой секретарша Главного, Люда. Женщина еще отнюдь не старая и весьма приятных форм, миловидная, с сильно оттененными ресницами и очень подвижными бедрами, движению которых она сейчас усиленно старается сообщить минимальную амплитуду. Все смотрят на нее почти как на избавительницу. При чем кое-кто из мужчин начинают едва заметно переглядываться. Женщины переглядываются.

Самуил Александрович, звонят из облздравотдела, просят быть к одиннадцати у Федяева. Что-то неотложное. Говорит в полголоса, приблизившись почти вплотную к шефу, но собравшиеся слышат и облегченно вздыхают.

Главный (чуть растерянно смотрит на часы):

 Уже четверть одиннадцатого.

Да конечно, скажите, что я буду….

(и, после некоторой паузы, за время которой секретарша успевает выйти):

….Ну, вроде основных вопросов мы сегодня коснуться успели. Остальное в рабочем порядке. Так что на сегодня все. Все свободны.

Сцена 4.

Действие 2.

Все тот же кабинет главного врача, спустя 15 минут после конца совещания. Главный один. Ходит по кабинету и курит. Затем подходит к двери и, приоткрывая ее, просит зайти секретаршу.

Главный (далее для краткости просто «Г»):

Люда, что за вызов, ты знаешь, в чем дело?

Секретарша:

Звонила его секретарь, она сама толком не знает. Просила только передать. Что дело важное и что Федяев сегодня очень занят. Так, что надо быть к одиннадцати без опозданий.

Г:

Ну ты что, не могла ее как ни будь расспросить поподробнее? Не может быть, чтобы она ничего не знала. Совещание там у них, или меня одного вызывают?

Секретарша:

А что я должна была спросить?

Г:

Послушай, ты знаешь, я тобой последнее время недоволен. Ты, кажется, совсем не хочешь меня понимать. И что это у тебя со мной за тон такой?

Секретарша (понижая голос, от чего тот становится более грудным, теплым и немного волнующим) :

Вы тоже меня не захотели понять Самуил Александрович.

Г (тоже переходя на шепот и глазами прося прикрыть дверь):

Люда, если ты продолжаешь о том, о чем уже все переговорено, то я тебе еще раз могу сказать, что теперь к прошлому не может быть возврата. И не смотри на меня так. Или ты хочешь, чтобы все, чего я достиг, полетело кошке под хвост. Да стоит мне тут оступиться только на половину того, что мне тут предлагаешь, как меня враз вышибут и тогда ты же меня первая и бросишь. Что, не так что ли!?  И только не надо примеров. Я знаю, что ты хочешь сказать. У нас не тот случай. И не забывай, наконец, что если ты, как ты говоришь, на меня много «себя потратила», то и я тратился. И еще как!  Вспомни хоть серьги, которые я тебе подарил полгода назад. Сейчас, после повышения цен, они стоят вдвое дороже… (и немного помолчав)… Ну, а если я для тебя слишком беден. Попробуй, найди себе какого ни будь председателя кооператива.

Секретарша (голосом поначалу чуть дрожащим, но, по мере произнесения слов, твердеющим):

Я от Вас ничего не хочу. Но я знаю, Вам хочется чтобы я отсюда уволилась. Так вот, я сама не уволюсь. А уволить меня у Вас просто так не получится. Вы сами мне предложили, а теперь отказываетесь. Потому, что струсили.  Мне не нужны ни ваши подарки, ни ваши премии и мне все равно как на Вас теперь смотрят, и как вы там объяснитесь со своей женушкой…. ( и уже на пороге его кабинета) … Впрочем, я могу уйти, и очень скоро, если Вы сами подыщите мне кооператив с соответствующим председателем….. Я не знаю чего ради Вас ждут в облздраве и вызнавать, как раньше, не собираюсь.

Г (вновь один за столом) вдруг обращается к наследию классиков и внутри себя на распев произносит сакраментальное «на каждого мудреца…» и уже через селектор отрывисто бросает секретарше:

Вызовите ко мне, пожалуйста, шофера.

Сцена 5.

Действие 3.

Действие разворачивается в двух сопредельных комнатах областного отдела здравоохранения. В приемной и, не обделенном ковровыми изделиями, кабинете его начальника.

Самуил Александрович просовывает бороденку в дверь приемной, а его областной начальник, Иван Степанович Федяев диктует в это время что-то одной из своих двух секретарш.

Г:

Здравствуйте Иван Степанович, вызывали.

Заведующий (полу оборачиваясь к Главному):

Да, сейчас я тут еще немного и пройдем ко мне в кабинет.

Заканчивает диктовку, и фамильярно похлопав Главного по плечу, проходит с ним в кабинет, прикрыв за собой дверь.

….. Слушай, Самуил Александрович, я сразу к делу. Видишь, я не хотел по телефону. Да ты садись. Тебе спину беречь надо. Как позвоночник то после операции? … ( и после того. как собеседник, внимательно глядя на него, напряженно уселся на стуле)… Дело вот в чем. Сам я конечно не слушал, но вчера из министерства звонили и сообщили, что по одному из «голосов» прошла передача о состоянии нашей психиатрии. Причем чуть ли не половина материала там была о вашей больнице. Ты помнишь, у тебя был такой кузнецов?

Г:

Да, он два месяца как уволился.

Заведующий:

Так вот. материал дал именно он. Преподнесено это было так, что благодаря удушающей атмосфере интриг и борьбы за голые показатели, которую вы у себя создали, врачи не могут полноценно лечить людей. Вы там требуете снижения выхода на инвалидность, давите на врачей из-за роста повторности, что ведет к необоснованному залеживанию больных в стационаре и, как следствие, к ускорению социальной дезадаптации. Вы там боретесь с досрочными выписками и отказами от лечения, неохотно отпускаете больных в пробные отпуска. В результате у вас там, якобы по этой причине, были две попытки самоубийства. И должен сказать, что все это называлось с конкретными адресами. Что вы на это скажете мне, дорогой мой главный специалист?

Г: (начинает говорить с непривычной для него хрипотцой, прокашливается и, до белизны стиснув пальцы на колене под столом, продолжает):

Иван Степанович, все что вы сейчас говорите, это конечно для меня новость. Мы же с вамит давно друг друга знаем. У нас ведь, Вам известно, очень дружный коллектив. Но в стаде же не без паршивой овцы. Этот Кузнецов – он никудышный врач. Очень амбициозный был, не сработался с коллективом, а теперь, уволившись, поливает нас всех грязью.

Заведующий:

Не нас, а скорее Вас и вашу больницу.

Г:

Да, вот так вот бывает, когда возьмешь со стороны человека, без рекомендаций.

Заведующий (перебивая):

Не об этом речь. Что ты можешь сказать на счет всего этого дела. Между прочим, я ведб как то предупредил тебя. Надо быть осторожнее, когда выживаешь людей. А ведь ты его, судя по всему, все таки выжил. Тогда действительно непонятно, ведь когда он от тебя увольнялся, он же намекал на возможность каких то осложнений. Почему ты не насторожился?  Где были во всей этой истории твое прославленное чутье, твоя осторожность? Только не говори мне что ничего такого не было. До меня тут уже дошла кое – какая информация….

«Люда – сука» - промелькнуло в мозгу Главного.

…. Между прочим, дорогой мой, помнишь тот наш разговор здесь три месяца назад, когда я вынужден был предупредить тебя. Чтобы ты перестал стучать кулаком на сотрудников. Или забыл? Я конечно понимаю, что тебе там приходится их постоянно держать в узде. Но надо же быть гибче. Имей в виду, время сейчас смутное. Один – два таких ляпа, как этот, и сам понимаешь…

Г (чуть побледнев и в начале речи слегка запинаясь):

Ну да, я тут виноват. Не разглядел, не насторожился. Но разве можно сейчас удивляться людской неблагодарности. Ведь Вы сами говорили… Помните Ваш тост, ну когда мы собирались после вашего назначения, что все новое это хорошо забытое старое, только потому, что все ныне старое когда-то было новым? Я же говори, он был с большим самомнением, этот Кузнецов. Хотел быстро расти, каждый год где ни быдь специализироваться. Считал себя умнее всех, умнее нас с вами. Начмед стал его потихонечку воспитывать. Мы стали построже к нему при сдаче дежурств. Ну а он и полез в бутылку. Кинул заявление на стол, что же мне с ним цацкаться что ли?  И эти там его намеки, угрозы,… что ж, если каждый так будет…

(В этот момент Самуил Александрович, воспроизведя один из застольных перлов хозяина кабинета, невольно не выпускал из памяти и другую его сентенцию. Когда Федяев, в тот же вечер, с улыбкой вращая между пальцев рюмку коньяка, сказал, что всегда нужно уметь стучать себя кулаком в грудь. Независимо от того, доказываешь ли ты свою правоту или каешься.)

Заведующий:

Ну ладно, хватит оправдываться. Будем считать. Что тут ты меня понял. В общем, надо подготовить опровержение всей этой стряпни. Понимаешь, надо поработать с фактами и показать, что все они этим Кузнецовым преподнесены тенденциозно. А еще лучше – и вовсе не соответствуют действительности. Словом нужен материал мне сюда, и чем скорре, тем лучше. Как быстро сможешь управиться?

Г:

Конечно, постараюсь как можно скорее. Сейчас займусь сам, если нужно, буду работать в воскресенье. Думаю, что на следующей неделе…

Заведующий:

Ну хорошо, мы друг друга поняли. Извини, сегодня без чаю, сам спешу на совещание в исполком. Может и там еще придется давать объяснения. Короче, давай опровержение чем скорее, тем лучше.

Г (видя, что его патрон приподнимается из кресла, и сам быстро привставая):

Да я все понял. Сейчас еду к себе и займусь этим делом. Нет, чаю конечно не надо. Как ни будь в другой раз. Извините, пожалуйста, что из-за нас у вас тут такое беспокойство. Ну, ничего, сделаем все, что нужно.

Заведующий:

Да, уж сделайте пожалуйста.

Главный, опять, чуть приседая, пятясь, покидает кабинет заведующего областным здравоохранением. И только сейчас, при ходьбе, замечает, что отсидел в неудобной позе ногу и что подмышками у него до неприличия влажно.

Далее мизансцена выстраивается таким образом, что действие переносится в служебную машину Главного, где, при ретроспективном анализе состоявшегося разговора, вольный поток сознания неожиданно переносит его в детство. Самуил Александрович видит себя на заре беспечной юности, посреди дворовой клумбы, в коротеньких штанишках за любимым делом – отрыванием крылышек у бабочек. Ласково светит летнее солнце. хрустально-прозрачный воздух тонко вибрирует мерным пчелиным гулом. И огромное небо, синей чашей нависло над этим сверкающим, сулящим покой и безмятежность, миром.

 В носу Самуила Александровича предательски засвербело и он ощутил прилив острой жалости к самому себе.

Ну нет, черта с два (он уже взял себя в руки). Его только ногами вперед вынесут из его кабинета, как Мольера со сцены. Главный остался очень доволен найденным сравнением. Однако одна неприятная мысль не давала ему воспрянуть полностью. Кто же сможет оградить дело его жизни от рвущихся на сцену Кузнецовых уже после его ухода? Ведь не Ферштейн же. И он вновь с грустью смотрит из окна проезжающей машины на, простирающуюся у дороги перекосившимися фасадами городских окраин, Русь. Но та, со времен Гоголя, как известно, не дает ответа.