Почему в России праздник работников органов государственной безопасности отмечается 20 декабря?

Почему современные российские спецслужбы, в отличие от других ведомств (МИД, Минфина, МВД), свою историю ведут именно от ВЧК, а не от дореволюционного Охранного отделения, Корпуса жандармов и военной контрразведки?
Почему ФСБ считает себя прямой наследницей ВЧК, портреты и бюсты Дзержинского украшают кабинеты начальников, а профессиональный праздник работников органов государственной безопасности отмечается 20 декабря, в день образования Чрезвычайной комиссии, и почти официально называется «днём чекиста»?
«Чекисты» — это вообще кто?

Слово «чекист» происходит от аббревиатуры первого в истории советской России органа безопасности и разведки — ВЧК, Всероссийской чрезвычайной комиссии. Региональные отделения комиссии назывались просто ЧК.
ВЧК создали вскоре после октябрьского переворота, 20 декабря 1917 года, комиссию возглавил один из ближайших соратников Владимира Ленина и ключевых организаторов переворота Феликс Дзержинский. Комиссия просуществовала до февраля 1922 года, после чего была преобразована в Государственное политическое управление, ГПУ.
Чекисты обеспечивали безопасность и неприкосновенность власти номенклатуры, её коллективной собственности и привилегированного положения. Органы ВЧК (с 1922 года — ГПУ при НКВД РСФСР, с 1923 года — ОГПУ при Совнаркоме СССР) недаром считались в первую очередь «вооруженным отрядом партии», а не просто советского государства. Член ЦК РКП(б) Феликс Дзержинский, руководивший чекистами, полагал, что их главная роль — в исполнении решений Коммунистической партии. Органы ВЧК — ОГПУ, по словам Дзержинского, «никогда еще не нарушали партийных директив и линии, а всегда были и есть слуга партии и боец партии». Железный Феликс открыто признавал ВЧК «органом Центрального Комитета». И недаром зимой 1923 года Дзержинский применил к советскому государству термин «система государственного капитализма». Чекисты обеспечивали сохранение и господство единственной партии, удерживавшей власть в крестьянской стране посредством постоянного насилия.
Террор, исподволь ширившийся с момента победы советской власти, открыто вводится в систему сразу после установления однопартийного правления – летом 1918-го, вместе с продразверсткой, запретом товарных отношений, комбедами и т. п. И как продразверстка не являлась следствием голода (наоборот, она выступала его причиной), так и красный террор был отнюдь не ответом на белый, а неотъемлемой частью нового порядка, создаваемого большевиками. Он был не средством для какой-либо цели, а являлся целью сам. В чудовищной антиутопии ленинского государства террор должен был уничтожить те части населения, которые не вписываются в схему, начертанную Вождем, и признаются вредными и лишними.
Это был ещё не террор сталинских лагерей, использующих рабский труд. По первоначальному ленинскому плану вся Россия должна была стать таким лагерем, отдающим бесплатный труд и получающим взамен пайку хлеба. Людей, неподходящих для подобной схемы, требовалось просто истребить. Право строить планы предоставлялось только партийной верхушке, а лишней оказывалась именно мыслящая часть населения. В первую очередь – интеллигенция и другие слои граждан, привыкшие думать самостоятельно, – например, кадровые рабочие Тулы или Ижевска, зажиточная часть крестьянства («кулаки»). «Красный террор» не просто массово уничтожал людей – он уничтожал лучших. Убивал народную душу, чтобы заменить ее партийно-пропагандистским суррогатом. В идеале постоянно действующий карательный аппарат должен был «состригать» все мало-мальски возвышающееся над послушной серой массой.
Репрессивная система в годы Гражданской войны создавалась мощнейшая: ВЧК, народные суды, трибуналы нескольких видов, армейские особотделы. Плюс права на репрессии, предоставляемые командирам и комиссарам, партийным и советским уполномоченным, продотрядам и заградотрядам, местной власти. Основой всего этого сложного аппарата были ЧК. Они вели централизованную политику террора.
О размерах репрессий можно судить по косвенным данным, ибо подробные до сих пор недоступны. Палач-теоретик Лацис в книжке «Два года борьбы на внутреннем фронте» привел цифру расстрелянных 8389 чел. с множеством оговорок.
Во-первых, это число относится только к 1918-му – первой половине 1919 гг., т.е. не учитывает лета 1919-го, когда множество людей истреблялось «в ответ» на наступление Деникина и Юденича, когда при подходе белых заложники и арестованные расстреливались, топились в баржах, сжигались или взрывались вместе с тюрьмами (например, в Курске). Не учитываются и 1920-1921 гг., годы основных расправ с побежденными белогвардейцами, членами их семей и «пособниками».
Во-вторых, приводимая цифр относится только к ЧК «в порядке внесудебной расправы», в нее не вошли деяния трибуналов и других репрессивных органов.
В-третьих, число убитых приводилось только по 20 центральным губерниям России – не включая прифронтовые губернии, Украину, Дон, Сибирь и др., где у чекистов был самый значительный «объем работы».

И в-четвертых, Лацис подчеркивал, что эти данные «далеко не полны». Действительно, они выглядят заниженными. В одном лишь Петрограде, в одну лишь кампанию после покушения на Ленина были расстреляны 900 человек.
Красный террор проводился по указаниям правительства – то массовыми волнами по всему государству, то выборочно, в отдельных регионах - например, во время «расказачивания».
Другая особенность – подкрепление террора эпохи классовой теорией. «Буржуй» или «кулак» объявлялся недочеловеком, неким неполноценным существом. Поэтому его уничтожение не считалось убийством. Как в нацистской Германии – уничтожение «расово неполноценных» народов. С «классовой» точки зрения допустимыми признавались пытки. Вопрос об их применимости открыто обсуждался в печати и решался положительно. Ассортимент их уже в Гражданскую войну был весьма разнообразным – пытки бессонницей, светом – автомобильные фары в лицо, соленой «диетой» без воды, голодом, холодом, побои, порка, прижигание папиросой. Несколько источников рассказывают о шкафах, в которых можно было только стоять прямо (вариант – сидеть скорчившись) – и иногда впихивали по нескольку человек в «одиночный» шкаф. Савинков и Солженицын упоминают «пробковую камеру», герметически закрытую и нагреваемую, где заключенный страдал от недостатка воздуха, и кровь выступала из пор тела. Применялись и пытки моральные: размещение мужчин и женщин в общей камере с единственной парашей, глумления, унижения и издевательства. Для арестованных женщин из культурных слоев общества практиковалась многочасовая постановка на колени. Вариант – в обнаженном виде. А один из киевских чекистов, наоборот, вгонял «буржуек» в столбняк тем, что допрашивал их в присутствии голых девиц, пресмыкающихся перед ним – не проституток, а таких же «буржуек», которых он сломил прежде.
Писательница Н. Тэффи узнала в комиссарше, наводившей ужас на всю округу г. Унечи, тихую и забитую бабу-судомойку, которая раньше всегда вызывалась помочь повару резать цыплят. «Никто не просил – своей охотой шла, никогда не пропускала». Не случайны и портреты чекистов – садистов, кокаинистов, полубезумных алкоголиков. Как раз такие люди заняли должности по своим склонностям. А для массовых расправ старались привлекать китайцев или латышей, так как обычные красноармейцы, несмотря на выдачу водки и разрешение поживиться одеждой и обувью жертв, часто не выдерживали и разбегались.
Если пытки оставались на уровне «самодеятельности» и экспериментов, то казни эпохи Гражданской войны приводились к единой методике. Уже в 1919–1920 гг. они осуществлялись одинаково и в Одессе, и в Киеве, и в Сибири. Жертвы раздевались донага, укладывались на пол лицом вниз и убивались выстрелом в затылок. Такое единообразие позволяет предположить централизованные методические указания, с целью максимальной «экономии» и «удобства». Один патрон на человека, гарантия от нежелательных эксцессов в последний момент, опять же – меньше корчится, не доставляет неудобств при падении. Лишь в массовых случаях форма убийства отличалась – баржи с пробиваемыми днищами, винтовочные залпы или пулемёты. Впрочем, даже в 1919 г. перед сдачей Киева, когда одним махом бросили под залпы китайцев множество заключенных, даже в царившей спешке подрасстрельных не забывали пунктуально раздевать. А в период массовых расправ в Крыму, когда каждую ночь водили под пулемет толпами, обреченных заставляли раздеваться еще в тюрьме, чтобы не гонять транспорт за вещами. И зимой, по ветру и морозу, колонны голых мужчин и женщин гнали на казнь.
Такой порядок вполне вписывался в проекты нового общества и обосновывался все той же большевицкой антиутопией, напрочь похерившей моральные и нравственные «пережитки» и оставившей новому государству только принципы голого рационализма. Поэтому система, уничтожающая ненужных людей, обязывалась скрупулезно сохранять все, способное пригодиться, не брезгуя и грязным бельём. Одежда и обувь казненных приходовались и поступали в «актив» ЧК. Любопытный документ попал по недосмотру в Полное собрание сочинений Ленина, т. 51, стр. 19:

«Счет Владимиру Ильичу от хозяйственного отдела МЧК на проданный и отпущенный Вам товар...»
Перечисляются: сапоги – 1 пара, костюм, подтяжки, пояс.
Всего на 1 тыс. 417 руб. 75 коп.»

Поневоле задумаешься, кому принадлежали выставленные потом в музеях ленинские пальто и кепки? Остыть-то успели после прежнего хозяина, когда их «вождь» на себя натягивал?

Так стоит ли гордиться наследством от подобной организации? Я считаю что дату праздника нужно переносить однозначно. Не к лицу нашей нынешней России вся эта мерзость.

V.H.

По материалам книги В. Шамбарова «Белогвардейщина»