"Увезу тебя я в тундру!" С юмором о жизни в СССР 1970-х!

Неожиданно выяснилось, что Кола Бельды никогда не был туркменом. То есть совсем.    - Как же так товарищи? Растерянно спросил заведующий концертной частью Дворца Культуры им В.И. Ленина, Ефим Давидович Гольдштейн - человек тревожного этнического происхождения, занесенный в Ашхабад треть века назад холодным ветром эвакуации. Мог бы и помолчать, между прочим.    -Как же так товарищи? Кто же это утверждал программу?    Программу утверждал кто-то, с чьим мнением приходилась считаться. Мероприятие намечалось республиканского масштаба, знатные хлопкоробы уже томились под вентиляторами столичной гостиницы, местная филармония откомандировала лучшие кадры, включая коллектив дутаристов* "Туркмения", трио туйдуков* "Дружба", певицу Гурбангуль Аннадурдыеву и примкнувшего к певице баяниста Севу Петрова. Присланный из Москвы хореографический ансамбль "Народные ритмы" обещал стать гвоздем той самой утвержденной программы. В обширном репертуаре танцоров удалось найти лишь одну подходящую случаю композицию. Надо полагать в имени Кола Бельды московское начальство уловило нечто непреодолимо туркменское. Итак программа:

  -- Выступление Первого секретаря Туркменской ССР товарища ......................

  -- Выступление зам. Министра сельского хозяйства Туркменской ССР товарища ................

  -- Чествование передовиков хлопкоробов.

  -- Певица Гурбангуль Аннадурдыева. Песня "Туркмения - родина моя" акомпанирует В. Петров

  -- Ансамбль "Народные ритмы". Композиция "Увезу тебя я в тундру" - песня в исполнении Кола Бельды.

  -- Трио туйдуков "Дружба". Туркменские народные мелодии.

      - Я извиняюсь, но ведь Кола Бельды - нанаец! Гнул свою узконационалистическую линию товарищь Гольдштейн. У нас же чевствование хлопкоробов, причом здесь тундра? Где тундра и где Туркмения? Ефим Давидович развел в стороны миниатюрные руки и всем стало ясно, что от Туркмении до тундры, в сущности, один шаг.

-Товарищи, прокашлялся второй секретарь, ответственный за массовые мероприятия, программа утверждена обкомом партии, менять ничего не будем, московский ансамбль, это товарищи, подарок столицы, культурное, так сказать, послание. А вам Ефим Давидович, следует прислушаться к мнению вышестоящих органов.

При слове "органы" со дна гольдштейновой души поднялся густой и вязкий ил, а откуда-то сбоку зазвучал певучий голос покойной бабушки Сары: "Фима, ты же умный мальчик, не лезь в жопу".    Надо ехать, привычно подумал Гольдштейн, забодали уже совсем с этими туркменскими нанайцами! Да и вообще....       Вообще надо было ехать, время было отъездное, год семьдесят восьмой, - но это вообще. А в частности надо было проследить, чтобы звукотехник Серегин пришел в ответственный день трезвым и наладил микрофоны на сцене; чтобы призидиум с "будкой" поставили ровно по центру и Ленина на заднике протерли; чтобы хлопкоробов разместили поближе к сцене; и московских этих, будь они неладны, чтобы упаковали в правую кулису, других артистов в левую, а уж пионеров с букетами вот в тот угол; и чтобы Аннушка встретила Первого "Фимдавидович, да не волнуйтесь вы, не в первый же раз Первого встречаем", и чтобы еще много чего, освоенного за долгие годы на ответственном посту.  

Ефим Давидович погладил лысину и привычно хлопнул по карманам, предвкушая скорый перекур. Правый пиджачный карман дружелюбно клацнул спичечным коробком. Тяжелое солнце стояло над Ашхабадом. Торжественный день выдался по-туркменски горячим. Хлопковые поля наливались азиатским жаром. Солиста хореографического ансамбля "Народные ритмы" Володю Шапочкина мутило. Ему было нехорошо. Еще вчера Володе Шапочкину было хорошо, но теперь стало совсем плохо. Дело в том, что накануне Петюня Сычов уверял, что кефир - это отличная закусь, а водка с кефиром - это практически народный степной напиток кумыс, столь любимый всеми казахами.

-А разве мы в Казахстане? - усомнился Шапочкин.

-А где же мы по твоему? - сказал Петюня, кивая в сторону серых прямоугольных новостроек. -Вот они степи!    Что касается кумыса, то его рецептура не вызывала сомнений. Утомленные кочевой жизнью, культурные посланцы мирно отдохнули от долгого переезда. Ничего лишнего, уж артисты-то норму знают!    Однако вот именно сегодня Володе Шапочкину было нехорошо. В свинцовой голове Шапочкина медленно передвигались разрозненные мысли. Одна из них подбадривала Володю: "Ничего, ничего ноги вспомнят, руки не подведут! Прорвемся!"

-Вовик, помоги-ка мне со шкурой! Леночка повернулась к Володе мускулистой попкой. По замыслу хореографа танец нанайцев "Увезу тебя я в тундру" исполнялся в шкуроподобных халатах некого общетундряного вида, из-за чего танцоры напоминали одновременно гарцующих оленей и пляшуших оленеводов. В руках оленеводы держали бубны и лохматые копья - для колорита. С первыми тактами песни оленеводы выскакивали цепочкой, потрясая шаманскими доспехами, и неслись по большому кругу от края до края: "Ты увидишь, что напрастно называют север крайним..."    "Хорошая попа", -нехотя отметил Вова, застегивая Леночку, а кстати... 

  -А, кстати, Ленок а где твой бубен?    -Ой Вовик, мне этот бубен знаешь... Люди, ну слушайте, ну где мой бубен!    Правая кулиса шелестела московским говором, босыми пятками и оленьим мехом. Володя Шапочкин закрыл глаза.

-Эй Вован, ты не спи! Зашкуренный Петюня, кумысных дел мастер, тряс Шапочкино плечо. -Если ты проспишь, то никто же на сцену не поскачет!

- Не просплю Петюня, у них еще этой говорильни - на два часа.

- Ну давай отдыхай, вздохнул Петюня, но если что, так ты учти!    Петюнино нанайское копье тюкало по полу в такт петюниным шагам. "Вод ведь, хрен колотушка" задымленно подумал Шапочкин...

Зато звукотехник Серегин был сосредоточенно трезв. Уже с утра хмурый Серёгин просвистел и продул микрофоны, закрепил провода, подсоединил усилители, приготовил фонограмму. Теперь Серегин сидел за пультом и обильно потел в лучшем, впрочем, и единственном своем кримпленовом костюме, надетом по случаю большой ответственности. Синтетический галстук душил несмоченное серегинское горло. Осоловевший от длительного напряжения Серегин смотрел на трибуну с деловито журчащим оратором. Изредка речь министерского чиновника прерывалась аплодисментами - в эти моменты Серегин чувствовал некоторое дисциплинарное послабление: он торопливо вытирал влажный лоб и обмахивал себя листками со сценарием торжественного вечера.

      В один из таких перерывов Серегин заметил, что на сцену поднимаются прокопченые туркменским солнцем, чрезвычайно серьезные и смущенные хлопкоробы. "Ага, подумал Серегин, сейчас будут награждения".       -..орденом награждается бригадир упаковочно-сортировочной бригады совхоза "Коммунист Туркмении" Джумагулы Довлетгельдыев! Поприветствуем товарищи!

-Серегин! -Серегин обернулся на грозный, из-за двери, шепот Гольдштейна. -Серегин, ты это давай, внимательно следи, не забудь потом включить фонограмму!  

-Чего?

-Фонограмму, говорю, Серегин, фонограмму, не забудь включить. Понял?

-Понял! -сказал Серегин, отекший от долгого сидения, истерзанный жарой и злостным кримпленом, потерявший волю и логику, откликающийся лишь на голосовые команды.

-Понял! -сказал Серегин и повинуясь необьяснимому порыву, включил фонограмму.    "Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам" - оповестил изумленную публику невидимый глазу Кола Бельды.    Услышав звуки родной песни, Володя Шапочкин пробудился, подхватил мохнатое копье и уверенно поскакал по намеченной ранее траектории. Вслед за грациозно убегающим на сцену выводящим потянулись и остальные нанайцы с бубнами и копьями. Примерно на шестом метре пути, Володя Шапочкин обнаружил, что сцена как-то необычно густо декорирована кумачовым президиумом, трибуной, пионерами с цветами и прочим народом, среди которого особо выделялся окаменевший от неожиданности свеженагражденный Джумагулы Довлетгельдыев.    -Ёп! - подумал Шапочкин с тревогой оглядываясь на безмятежных своих товарищей. Возвращаться было поздно.    И в этот момент ужас содеянного дошел до помутившегося разума Серегина, в связи с чем Серегин оборвал Бельду на словах "мы поедем, мы помчи....."       В наступившей морозной тишине по-зимнему экипированные оленеводы продолжали свой молчаливый путь через сцену. Достигнув левой кулисы, Шапочкин упал на грудь ошарашенной певицы Гурбангуль Аннадурдыевой, которую со своей стороны подпирал баяном умирающий от смеха Сева Петров. Довольно скоро в левую кулису прибыл весь сплоченный отряд нанайцев, включая замыкавшего цепочку Петюню Сычева. Петюня поперся на сцену уже безо всякой музыки, чисто за компанию, как это вообще было свойственно Петюне.    Вихреобразное появление оленеводов, конечно, несколько смяло процедуру награждения, тем не менее, преодолев первичное потрясение, высокое начальство всеже завершило свою миссию и очистило сцену для певицы Гурбангуль Аннадурдыевой, открывающей праздничный концерт.   

- "Туркмения - Родина моя" сделал любопытное заявление Ефим Давидович Гольдштейн на правах конферансье. - За баяном Всевлод Петров! Боже мой, подумал Гольдштейн, что я говорю?!!!   

Большой зал Дворца Культуры имени В. И. Ленина наполнинля эпическим баянным выступлением и сдавленным стоном категорически вышедшего из строя Севы Петрова.    В это время раскисший от хохота тундряной коллектив переходил, постукивая копьями, по темному закулисью на исходную, правофланговую позицию. Лица нанайцев расплылись от потекшего грима, настроение было боевое, но не рабочее.

-Девочки, девочки, ну-ка собрались! - призывал к порядку Володя Шапочкин.

-Гы-гы-ши-ши! -шуршали в ответ нанайские девочки. -Вовик! Зы-за т-то-тобой х-хоть на край света!

Несчастнейший из людей звукотехник Серегин, лишь минуту назад отошедший от тяжелого шока, моргливо глядел на белого в гневе Фиму Гольдштейна.    -Серегин! Шо ж ты творишь-то, Серегин? Совсем обалдел? Очнись! Слушай внимательно! Сейчас Гурбангуль допоет, уйдет, и ты, Серегин включишь фонограмму! Ты понял? Допоет, уйдет, включишь!

Все осознавший, раскаявшийся, готовый искупить Серегин положил палец на клавишу магнитофона.    Хореографический ансамбль "Народные ритмы" поднял бубны, оправил шкуры, встал на изготовку.

-Танцевальная композиция "Увезу тебя я в тундру" - выкрикнул Гольдштейн резиновым голосом.    Звукотехник Серегин нажал на магнитофонную клавишу.       - "мся на оленях утром ранним" -как ни в чем не бывало, продолжил прерванную песню Кола Бельды, - "и отчаянно ворвемся прямо в снежную зарр-рю.." Звукотехник Серегин, разволновавшись, забыл перемотать пленку.    Инстинкт Вовы Шапочкина отказался реагировать на чуждые слова. Вова Шапочкин привык отчаянно врываться только на "увезу тебя я в тундру", поэтому возникла недобрая заминка. По залу носился трагически одинокий голос великого нанайца.  

Дождавшись привычного заклинания про "увезу тебя", Володя Шапочкин выскочил на сцену с началом второго куплета. Дело вошло в колею, однако каждый из участников забега догадывался, что песни на всех не хватит, что негибкий в изменившихся обстоятельствах Бельды окончит повествование точно к установленному сроку, ни минутой позже. Так и произошло. "Ты увидишь - он бескрайний, я тебе его даа-рююю!" - сообщил Кола Бельды и замолк.    Брошенный на произвол судьбы, совершенно умотавшийся табун взопревших под шкурами нанайских оленеводов поскакал в хаотичном порядке за кулисы, подволакивая свой бубенно-копейный скарб.    Наступал черед прославленного трио туйдуков "Дружба".      

*Дутар - (перс. дотар, от до - два и тар - струна), струнный щипковый музыкальный инструмент. Распространён в различных разновидностях во многих странах Востока. В СССР - у таджиков (дутор), туркмен, узбеков. Состоит из корпуса грушевидной формы, переходящего в длинную шейку с грифом, с 13-20 навязными, жильными ладами. Имеет 2 струны (шёлковые или кишечные).   

* Туйдук - (Зурна) - от персидского - сурнай, буквально - праздничная флейта, деревянный духовой музыкальный инструмент распространённый также в Азербайджане, Армении, Иране, Средней Азии. Представляет собой деревянную трубку с раструбом и несколькими (обычно 8-9) отверстиями (одно из которых находится на противоположной остальным стороне). Зурна находится в близком родстве с гобоем и считается одним из его предшественников.