1. Повесть "Усмешка Екатерины "Великой"

Перед прочтением книги рекомендую ознакомиться с разделами «От автора» и «Путеводитель по тайному наследию А.С. Пушкина». Они находятся в конце третьей части предлагаемого, вам, сборника.


ББК 84.4. Укр - 6Крм
Б 68.




Блеклов В. В.
Б68 Усмешка Екатерины «Великой»: Повесть-аналогия. Феодосия: Арт Лайф, 2007. 100 экз. – 196 стр.


ISBN 966-8803-09-04


Тайного Пушкина упорно искали в XIX-м и в XX-м столетиях, но так и не нашли. А он оказался - объективным историком. Предлагаемая книга раскрывает как тайное содержание пушкинской «Пиковой дамы» (это, как вы увидите, заключительный труд нашего поэта по современной Истории России!), так и часть содержания тайного заговора царя Николая I против поэта. Повесть «Усмешка Екатерины «Великой» раскрывает, по сути дела, прямые действия поэта против царей Самозванцев.
«Пиковая дама» - это скандальное, даже для нашего времени, произведение. Ибо определяет всех «екатерининских царей», с Екатериной II во главе, как Самозванцев, не имеющих никаких прав на российский престол. Поэтому именно по «Пиковой даме» царь Николай I и организовал свой заговор против Пушкина! Повесть заставляет читателя серьезно задуматься не только над творчеством и мировоззрением нашего Великого поэта, но и над его жизнью и биографией. И, разумеется, над нашим Временем. В повести поставлен вопрос и о перезахоронении, Пушкина и Лермонтова, в Москве.


ББК 84.4. Укр - 6Крм

ISBN 966-8803-09-04



© Блеклов В.В., текст, 2007
© МП “Руслан”, Оригинал-макет, 2007.




Владимир Блеклов








Усмешка Екатерины «Великой»
(Повесть-аналогия)









г. Феодосия
Арт Лайф
2007



......................................................................................
Часть первая
Документальные предисловия к повести-аналогии
(или «Мои «Оскары»)
Так я назвал, - и вовсе не в шутку! – посильную помощь, которую мне оказали истинные литературоведы и пушкинисты. И первыми отозвались на мои, тогда ещё далеко не совершенные исследовательские работы (Где до пушкинской «Пиковой дамы» было ещё ой как далеко!), С.С. Гейченко (Который скажет, как вы уже знаете по моим книгам, свое веское слово и по захоронению А.С. Пушкина в Святогорском монастыре) и Д.С. Лихачев. Вот хотя бы несколько писем Героя Социалистического труда С.С. Гейченко и академика Д.С. Лихачева именно ко мне. Писем, в которых сквозит не только поддержка моим начинаниям, но и присущее им уважение к человеку.

Письма

Письмо С.С. Гейченко
(от 7 июля 1983 года)
Настоящим извещаю Вас о получении Вашей статьи о «Пиковой даме» А.С. Пушкина, названной «Чувствуя силу Гения». Она будет храниться в рукописном фонде нашего музея-заповедника. Нужную Вам консультацию и совет Вы можете получить в Пушкинском доме Академии Наук (Институт Русской Литературы). Пошлите соответствующее письмо и копию рукописи на имя Председателя Пушкинской комиссии академика Лихачева, Дмитрия Сергеевича. Адрес Пушкинского Дома: Ленинград, Набережная Макарова, дом № 4.
С уважением
С. Гейченко
Директор музея-заповедника А.С. Пушкина.

Письмо Д.С. Лихачева
Уважаемый Владимир Вячеславович!
Я получил Вашу работу в отпускной период, поэтому отвечаю Вам не сразу. Да и Пушкинская группа Института русской литературы тоже в отпуске. С.С. Гейченко Вам, конечно, помочь не мог. В его ведении Музей. Сам я могу Вам помочь только тем, что по возвращении из отпуска сотрудников Пушкинской группы передам им Вашу статью на рассмотрение и ответ. Я хоть и Председатель Пушкинской комиссии – не пушкинист, а специалист по древней русской литературе.
Личное мое мнение (мнение неспециалиста) таково:
Мне очень нравится Ваша заинтересованность и глубокая в Пушкине, в его творчестве, готовность Ваша подвергать произведения Пушкина скрупулезному анализу. В свое время Л.В. Щерба учил своих учеников «медленному чтению».
Чувствую – какое большое наслаждение и обогащение ума и сердца Вам дало занятие «Пиковой Дамой». Кстати, «мистические» моменты очень сильны даже у такого реалиста и «материалиста», всё сводящего к «первоэлементам», как Лев Толстой. Например, в «Анне Карениной». Есть мистицизм не мировоззренческий, а художественный.
С уважением
Подпись /Д.С. Лихачев/
27.VII. 83 г.

Письмо С.С. Гейченко
Тов. Блеклову В.В.
Уважаемый Владимир Вячеславович!
Согласно Вашей просьбе возвращаю рукопись Вашей повести «Наденька», пояснения к ней и схему её сюжета.
Я не беру на себя смелость дать рецензию на повесть, ибо рецензированием вообще не занимаюсь. В музее-заповеднике рецензентов тоже нет. Наши пушкиноведы в основном занимаются изучением и пропагандой произведений А.С. Пушкина, написанных им в Михайловский период его творчества.
Мой дружеский Вам совет – пошлите рукописи своей «Наденьки» в Союз писателей и в Пушкинскую комиссию Академии Наук СССР (Ленинград, Набережная Макарова, 4) или во Всесоюзный музей А.С. Пушкина (Ленинград, Набережная Мойки, 12). Там Вы получите ожидаемую рецензию. Можете послать её в недавно созданное «Пушкинское общество», членами которого являются многие известные ученые и пушкиноведы нашей страны.
Прочитав Вашу повесть «Наденька», я не могу не отметить авторскую серьезность и большую глубину проникновения в философскую сущность пушкинского шедевра – его «Пиковой дамы».
С уважением и добрыми пожеланиями
С. Гейченко
3 ноября 1988 года

ххх
Далее события начали развиваться более стремительно. В 1996-97 годах я работал в Москве (Для того, чтобы, как говорят, прокормить семью.). Московская пушкинская среда оказалась в то время очень живой. У меня появилось много знакомых из этой среды. Вот с ними я и поделился своими мыслями как о гибели Пушкина на дуэли, так и относительно того, что пушкинская «Пиковая дама» имеет совершенно другое содержание. Что вызвало у моих новых знакомых неподдельный интерес. Одна дама даже высказала предположение, что все обстоятельства гибели поэта давно уже известны, но находятся – в архивах КГБ.
Более же интересным для меня оказался рассказ доцента МГУ Ивана Алексеевича Панкеева, о том, что академик С.С. Гейченко помог вызволить из названного архива повесть одного из заключенных ГУЛАГа, названной им «Последний визит». Повесть, тоже посвященная автором А.С. Пушкину, и где Дантес называет себя Архипом Осиповичем.
Это, наверное, одно из последних добрых дел знаменитого нашего музейщика, который, как, кстати, и Д.С. Лихачев, тоже побывал в «руках НКВД». Потому я, трепетно относясь к ним обоим, и сохранил их письма ко мне. Это и есть – мои «Оскары». Иван Алексеевич Панкеев даже подарил мне эту книгу. Я её прочитал, а вот сохранить – не сумел. Все же мои новые знакомые советовали мне найти спонсора и через его финансовую помощь опубликовать уже практически готовую к печати книгу. Что у меня, как-то без особого труда, и получилось. Другими словами, помогло мне в этом вопросе случившиеся ЧП. Я и единственный сын хозяина строительной фирмы, в которой я работал, свалились со строительных лесов. И не только не разбились, но даже не покалечились. Вот владелец фирмы меня, на радостях, и спонсировал.
Кстати, в дни столетия академика Д.С. Лихачева мне удалось послушать и телепередачу о нем. Ещё юношей попал на Соловки, в СЛОН - в Соловецкие Лагеря Особого Назначения. Чуть было не был расстрелян там. Пришлось ему «поработать» и на строительстве Беломорского канала. После возвращения из лагерей ГУЛАГа жил очень тяжело. Но постепенно вышел на стезю ученого. Поработал и в Пушкинском доме, где творилось тогда беззаконие и чиновничья борьба за власть! Даже уже во времена Брежнева ленинградская партийная номенклатура во главе с Романовым ненавидела Д.С. Лихачева за его интеллект и доброжелательное отношение к людям. Был жестоко избит в подъезде своего дома. Специально поджигалась и его квартира в многоэтажном доме. Только со времен Горбачева его допустили к СМИ. Но вернемся к моей книге.
А она вызвала в указанной выше среде живейший интерес. И вот пожилые русские женщины, страстные почитательницы А.С. Пушкина, даже стали знакомить меня с уже более серьезными пушкинскими кругами. К примеру, познакомили меня с негром Мимо Бишао, правда, по телефону, являющимся в то время Председателем международного фонда А.С. Пушкина. Вывели, меня, на Председателя лермонтовского фонда, на поэта Анатолия Николаевича Парпара. Потом вывели даже и на председателя Пушкинского фонда, возглавляемого в то время В.И. Мироненко, бывшего нашего, как вы ещё помните, наверное, первого секретаря ЦК ВЛКСМ. Познакомили тоже, к сожалению, только по телефону с одной из дам. Она - из рода Гончаровых. И устроили мне, в конце концов, встречу с супружеской парой Галкиных. Глава семьи которых являлся, как они мне сказали, прямым потомком А.С. Пушкина, а его жена - потомком А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя. В общем, на меня «дыхнула» тогда сама русская История. Чего я, собственно, даже и не ожидал!
В этой семье я впервые увидел, кстати, и некоторые предметы, принадлежащие как А.С. Пушкину, так и его сыновьям. Посмотрел у них альбом потомков Пушкиных, старательно собираемый главой семьи. И услышал, разумеется, много нового для себя именно по самим потомкам нашего Великого поэта. А они оказались тоже довольно-таки многочисленными. Кстати, спасибо этой супружеской паре, практически приоткрывшей мне и потомков нашего Великого поэта.
А мои милые старушки и на этом не успокоились. Сводили меня в музей М.Ю. Лермонтова, в котором я ни разу не был. Дали телефоны некоторых научных сотрудников музея А.С. Пушкина и музея на Арбате. И так далее. Всего, что сделали для меня московские почитательницы А.С. Пушкина, даже и не перечислишь. За что им не только большое спасибо, но и - низкий поклон от чистого сердца. Однако вновь вернемся к книге.
А интерес к книге оказался тогда настолько большим, что книга стала и хорошо распродаваться. Причем, в весьма престижных места. Так через американское бюро, находящееся в библиотеке имени Щедрина, книга ушла в библиотеку Конгресса США. Потом, через разные иностранные фирмы, аккредитованные в Москве, ушла: в Национальную библиотеку Франции, в Италию и в ряд стран Африки, претендующих на «пушкинские корни». Краткий анонс к содержанию книги даже предоставило Информационное Телеграфное Агентство (ИТА) «Интерфакс». Чуть позже этот анонс был продублирован рядом радиокомпаний и газет, как России, так и Украины. Так что, думаю и предполагаю, она стала известна и российскому правительству! Что, естественно, очень помогло мне именно по её распространению. О таком «Оскаре» я, разумеется, даже и не мечтал. И потому приведу его вам полностью.

Сенсационное исследование
о жизни и смерти Пушкина
выпустило московское издательство «Терра»
Москва. 6 октября (1996 г.). ИНТЕРФАКС – Сенсационное исследование о жизни и гибели великого русского поэта Александра Пушкина (1799-1837), обвиняющее российского императора Николая первого в личной организации заговора с целью его убийства, выпустило московское издательство «Терра».
Поэт, прозаик и драматург А. Пушкин, который погиб на дуэли в неполные 38 лет, положил начало всей блистательной русской литературе XIX-го века. Его жизни и трагической гибели посвящены сотни исследований, десятки версий.
Новое художественно-документальное исследование пушкиниста-«любителя» Владимира Блеклова, которое предлагает читателям «Терра», выпущено в рамках подготовки к празднованию 200-летия со дня рождения поэта.
Как сообщили «Интерфаксу» в издательстве, в книге «задействован огромный библиографический и архивный материал, ранее недоступный читателям». На основе его изучения В. Блеклов доказывает, что к смертельной дуэли поэта привели «не семейные коллизии, а тщательно разработанный Николаем Первым заговор с целью его убийства». Причем причинами ненависти к нему царя были, по версии автора, не демократические политические пристрастия аристократа А. Пушкина, а то обстоятельство, что поэт раскрыл тайну незаконного происхождения династии Романовых.
В последних главах исследования речь идет «об убийстве – также посредством дуэли» в 1841 году другого великого русского поэта Михаила Лермонтова. Книга называется «Самодержец и Поэты».

ххх
После публикации анонса «Интерфаксом» ко мне посыпались звонки, и книга, таким образом, пошла к читателям. Кроме того, целую полосу редакция газеты «Литературная Россия» (№ 47/1815 от 21 ноября 1997 года) посвятила моему исследованию. Я создал статью, а журналист Николай Соловьев создал из неё интервью, названное им «Юбилей и Заговор». Создал интервью, кстати, с большим искажением всего материала, мною изложенным в статье. Так что его «интервью» нанесло мне больше вреда, чем пользы. Из «Оскаров» же мне досталось следующее.
Писатель-пушкинист В.И. Легентов образовал тогда юридическое лицо «Пушкинская академия». Академия, членами которой стали тогда многие лица из так называемой театральной и литературной богемы. Стал, он же, выпускать и газету «Пророк». И так далее. Услышав же о моей книге, вышел на меня. Предложил стать «Почетным членом Пушкинской академии». Я, естественно, согласился. И получил тогда соответствующее удостоверение, регистрационный № 081 от 17 октября 1996 года.
К сожалению, «Пушкинская академия» просуществовала, из-за последующей вскоре смерти В. Легентова, недолго. А она в то время интенсивно развивалась. В.И. Легентов тогда давал многим знаменитым киноактерам, поэтам и писателям, звание «Почетный академик Пушкинской академии». Моя книга «Самодержец и Поэты» как бы разделила общество на две части. Первая отнеслась ко мне, как к автору, крайне недружелюбно. В лице же «Пушкинской академии» я получал единомышленника и защитника.
А недоброжелательность порождалась тогда двумя (по моей оценке) причинами. Первая из них - это то, что уже тогда стали вестись интенсивные переговоры о перезахоронении Николая II (и членов его семьи!), расстрелянными большевиками в 1918 году, – в Ленинграде. А я в своей книге называл их всех самозванцами!
Не менее весомой была и вторая причина: приближался большой юбилей, 200-летие со дня рождения А.С. Пушкина. А я в своей книге выделял поэта - так, во всяком случае, предположили официальные лица – как тайного мыслителя и историка. Историка, не только написавшего нам современную Историю России, в корне отличную от официально признанной Истории, но и представил его как человека, всю свою жизнь боровшегося с Самозванцами на российском престоле. Другими словами, через мою книгу менялся сам облик А.С. Пушкина. Что официозам явно не понравилось.
Когда на меня вышел профессор МГУ В.И. Кулешов, я разговорился с ним на эту тему. Он, кстати, оказался неистовым и искренним пушкинистом. Наизусть знает целые главы «Евгения Онегина», бережно хранит у себя первое, 1833 года, полное издание пушкинского «Евгения Онегина». В общем, я отдал ему свою книгу. Он прочитал её и согласился дать на неё рецензию. Вот она, перед вами.

Р е д к и й д а р
О Пушкине кто сейчас только ни пишет. Хоббистам все равно, что собирать. Доморощенные ли курьезы из жизни Пушкина или стекляшки из-под виски. Высокие начальники от науки жаждут попасть в случай: никогда не занимаясь Пушкиным, и всегда весьма далекие от него, строчат руководящие статьи по пушкиноведению: как же, грядет 200-летие, а они – не в Президиуме. Непорядок это. Но много свершается и подвижнического. Настоящие пушкинисты по призванию возродили лучшие традиции своей науки, переиздали труды, - Модзалевский, Цявловский, Томашевский, - и сейчас делают многое над изданием тщательно текстологически обследованных текстов Пушкина, хроники его жизни, этапов его художественного развития.
Я дважды с интересом прочитал книгу Владимира Блеклова «Самодержец и Поэты. Николай I – убийца Пушкина и Лермонтова». Летчик-инженер, подполковник, заместитель командира авиационной эскадрильи одного из полков Дальней Авиации, не пушкинист в полном смысле этого слова. Но, скажем прямо, великий гражданин и патриот, которого заинтересовало главное в трагической судьбе Великих русских поэтов: роль императора Николая I в коварной интриге, приведшей к гибели поэтов. Автор прав, что в последние годы пушкиноведение увлеклось мелочами (слов нет, как они важны при изучении Пушкина, Лермонтова). И отодвинутой на задний план оказалась главная проблема - «царственная линия». Или личная коварная роль Николая-палкина в мести свободолюбивым поэтам, которых он ненавидел и опутывал сетями подлых сплетен и наветов, чтобы наверняка подставить под дуло пистолета любого светского шалопая.
Тема старая, замалчивавшаяся до переворота 1917 года и привлекшая к себе интенсивное внимание ученых и поэтов (Брюсов, Блок, Ахматова, Цветаева) как самая злободневная, бросающая правильный свет и тени на все другие стороны судьбы Пушкина и Лермонтова. Автор книги, В. Блеклов, бросает, своего рода, вызов современному пушкиноведению, которое в современной Смуте несколько утратило интерес к этой теме и очень «разжалобилось» по отношению к самодержавию. Слыханное ли дело – в примитивной короне, обрамляющей венец нынешних заправил, вмонтированы не только портреты Петра Великого и Екатерины «Великой», но и Николая I. Вот уж несуразица и безвкусица.
Да, перед нами поистине «сенсационное исследование». Хорошо ориентируясь в основной пушкиноведческой литературе, В. Блеклов шаг за шагом прослеживает все документальные свидетельства царского заговора против Пушкина и Лермонтова. Данные почерпнуты им из тех произведений, где говорится об аморальности придворной черни, о царствующих особах, создавших обстановку вседозволенности, которые сами развратничали и развращали, вовлекали в свои варварские преступления людей из своего окружения. Книга написана эмоционально, хлестко, в высшей степени занимательна, как и следует, если речь идет о такой криминальной теме.
В интригу против Пушкина искусно вовлекались его красавица жена, жена австрийского посланника Долли Фикельмон, Дантес, старый циник Геккерн, граф Г.А. Строганов, Идалия Полетика, Екатерина и Александрина Гончаровы и другие. Всё это автором не только точно подмечено, но и с присущим ему литературным блеском, говорящим о талантливости автора в области беллетристики и критики, выделено. Только В. Блеклов, думается, напрасно обрушивается на пушкиниста П. Щеголева, автора широко известной книги «Дуэль и смерть Пушкина», с 1916 года выдержавшей четыре издания. У Щеголева есть неосторожная фраза, что история гибели Пушкина – результат чисто «семейственных отношений». Но весь пафос книги П. Щеголева как раз раскрытие «царственной линии» в погублении Пушкина.
Книга вся построена на документах, донесениях послов (они приложены в конце книги), циничных высказываниях Николая I о Пушкине даже тогда, когда он, казалось бы, к нему благоволил – разрешил рыться в архивах, издавать труд о Пугачеве на свой страх и риск, субсидировал издание этой книги. Но пожалование «камер-юнкером», разрешение служить в Коллегии иностранных дел – все это привязывало Пушкина ко двору, к «свинскому Петербургу».
Пушкин был для Николая I не национальной гордостью, а недобитым смутьяном из того поколения, которое получило название декабристов. Владимиру Блеклову, скорее всего допустившему критические выпады против П. Щеголева в пылу полемики, необходимо было выделить в своей книге и первое и второе. И тогда его книга, опирающаяся и на указанный труд П. Щеголева, отчетливо выделила бы и только что выделенные выше бесспорные заслуги нашего великого соотечественника.
Однако, даже при выделенном, выше, промахе автора, его книга заслуживает похвалы. Больше того, она имеет и научную ценность, так как впервые подтверждает нам, на документальной основе, наличие заговора Николая I против Пушкина, неоднократно обозначенным предыдущим развитием пушкиноведения, через многочисленные высказывания знаменитых пушкинистов и поэтов о «темной роли» Николая I в дуэльной истории поэта Пушкина, но так, ими, и недоказанным.
Книга В. Блеклова «Самодержец и Поэты» имеет научное значение и для лермонтоведения. А оно оказалось примерно на тех же позициях, что и пушкиноведение. Безусловно, В. Блеклов прав, что стихи Лермонтова прямо указывали кто его, Пушкина, убийца; на политический смысл злодеяния и, конечно, предрешили, в скором времени, трагическую развязку судьбы молодого поэта. Он был офицер, и его можно было перегонять из полка в полк, выбирая и нужную ситуацию. Тут не только Кавказ с войной, которая там шла, но и прямой расчет, как настаивает В. Блеклов в своей книге, в расстановке фигур, причастных к дуэли, «должников» царя: Васильчикова, Столыпина-Монго, Н.С. Мартынова, и других.
В этом же разделе книги, названном автором «Об убийстве М.Ю. Лермонтова», В. Блеклов раскрывает и идеологию николаевского заговора против Лермонтова. И принципы управления заговором. И многие особенности «подвода» Николаем I, М.Ю. Лермонтова, то к одной, то к другой дуэли. Что, несомненно, тоже является шагом вперед на пути познания, нами, дуэльной истории поэта.
Специальное исследование производится автором по «Пиковой даме» через повесть-аналогию «Немецко-русский Бонапарт». И здесь у автора много нового и даже оригинального. И оригинальность его, слава богу, не в том, что он, через названную повесть, «набивается» в соавторы Пушкина, на что, согласитесь, тоже бы не каждый решился, а в самом нетрадиционном подходе к пушкинской повести.
К примеру, он с настоящим литературным блеском раскрывает перед нами огромное исторической полотно «Пиковой дамы» и её историческое содержание. Выделяет в книге «царственную линию». Выделяет, что пушкинская повесть имеет шесть четко выраженных поэтом планов, перспектив и три ярко выраженных пласта: исторический, биографический и легендный. Всё это позволяет автору в шести первых главах своей работы вести разговор не только о самой «Пиковой даме», но и позволяет ему напрямую связывать её содержание с заговором царя против Пушкина.
Нового и, подчас, уникального настолько много, нетрадиционный подход к исследованию пушкинской «Пиковой дамы» настолько разителен от предшествующих исследований по ней, что подчас заставляет даже меня, профессионального филолога, представлять Пушкина не таким, каким он нам представлялся до настоящих дней. Примерно то же самое можно сказать и о Николае I. Относительно же Пушкина я сейчас, в данный момент, могу сказать следующее. Через опубликование произошло только предварительное ознакомление филологов с книгой. Может быть, я еще не совсем полно понял всю глубину исследования В. Блеклова пушкинской «Пиковой дамы», но я уже сейчас, с большой долей скепсиса к самому себе, думаю, кто же прав: он или мы с нашим установившимся представлением о поэте.
Мне пока кажется, что В. Блеклов непомерно преувеличил «бонапартизм» Германна и буржуазность, как самого Наполеона-императора, так и картежного авантюриста Германна. Да, жажда молниеносного обогащения – чисто буржуазная категория западного образца, и Пушкин встал, в «Пиковой даме», на бальзаковскую стезю. Но, с другой стороны, в русских условиях того времени, традиционно рассматриваемых пушкиноведением, далеко ещё до Гобсеков, Растеньяков, Нусингенов, банковских воротил и авантюристов наживы. Пока это, по Пушкину, карточная игра, имеющая уже зловещий отсвет. Недаром ей фоном служит карточный проигрыш графини в дореволюционном Париже!
Но, в то же время, не так уж и далеко, если учесть: что во многих своих произведениях Пушкин уже не раз очерчивал весь мир буржуазного человека; что дипломатический корпус Петербурга, знакомый, Пушкину, не понаслышке, все больше и отчетливее представлял именно буржуазный мир, рисуемый Пушкиным в его произведениях; что некоторые черты буржуазности несла к тому времени и жизнь пушкинского Петербурга, и сама николаевская олигархия, тоже окружающая поэта.
Поэтому и с только что выделенной точки зрения мы не будем категоричны. Время - самый лучший критик, само разложит всё по своим полкам. Да и книга у Блеклова – первая. Я надеюсь, что появятся и другие работы автора, поясняющие и раскрывающие многие вопросы пушкинианы. И кто знает, кто окажется тогда прав: профессионалы или талантливый, но, всё же, любитель.
Много в книге и других интересных наблюдений и выводов автора как весьма наблюдательного исследователя и неординарного аналитика. Так в книге приводятся весьма неожиданные соображения о масонстве, о герцоге Орлеанском. Он был главой общеевропейской ложи масонов, и, вследствие этого, первая, то есть парижская, карточная игра «Пиковой дамы» приобретает весьма неожиданную направленность. Затрагивает автор и вопрос о деятельности масонов. Масонство у нас, в связи с Пушкиным, совсем не затрагивается. А, между тем, оно уже в лицейский период в разных формах давало себя знать.
Книга написана ярким языком, напористо, проникнута полемическим духом. Неплохо было бы обсудить её коллективно в научной среде. Она говорит о самом главном – о Самодержце-убийце, коварном интригане, о котором у нас, из-за «любви» к Пушкину, всё реже и реже упоминают, а иногда и выдают за рыцаря-венценосца, вызволившего Пушкина из бессрочной ссылки и щедро взявшего под свою опеку осиротевшую его семью.
Ещё раз повторяем в заключение, что книга В. Блеклова, что бы о ней ни сказали пушкинисты, позиции которых тоже разные, затрагивает главный вопрос всего пушкиноведения – о преступлении самодержавной власти, её антигуманной, антинародной сущности, о виновности Николая I в преждевременной смерти двух наших Великих поэтов. С наличием же у автора редкого дара – верного исследовательского чутья и таланта публициста, - она представляет в пушкиниане весьма неожиданное, хотя и давно ожидаемое той же пушкинианой, явление. Я уверен, что книга В. Блеклова не напрасно носит сенсационный характер. Она вызовет живейший интерес у самого широкого круга читателей.
Доктор филологических наук,
Профессор МГУ,
Почетный член Нью-йоркской Академии Наук
В.И. Кулешов.
Сентябрь 1997 год. г. Москва.
Примечание В. Блеклова. Статья-рецензия «Редкий дар» была послана профессором В.И. Кулешовым в московскую «Историческую газету», возглавляемую в то время поэтом Анатолием Николаевичем Парпара, являющимся и Председателем лермонтовского фонда.

ххх
Далее собирался помочь мне в борьбе с официозом доцент МГУ И.А. Панкеев. Он вел в то время на втором московском телеканале «Книжную лавку». Но её – прикрыли, а я вскоре уехал из Москвы.
Итак, я оказался втянут, со своей книгой, не только во внутреннюю, но и, если учесть многочисленных потомков и родственников убиенного царя Николая второго, - в большую политику. А я «виноват» только в том, что предоставил обществу, через своё исследование, совершенно незнакомого для него Пушкина. Только и всего!
И вот вам, если даже не учитывать все тайные произведения, вскрытые в моём книжном цикле о поэте, – хотя бы такой факт, который, кстати, очень важен. Стоит только поменять в пушкинской «лучезарной» «Пиковой даме» самих героев на их прототипы. И ввести тоже прототипные, - для исторических личностей, тайно выделенных Пушкиным в его «лучезарной» «Пиковой даме» обстоятельства из их жизней. Вовсе их, по тайному Пушкину, не украшающих. И пушкинская «Пиковая дама» сразу же и поменяет не только своё лицо, но и даже своё содержание. И это я продемонстрировал московской общественности именно через свою повесть-аналогию «Немецко-русский Бонапарт».
Сейчас моя книга «Самодержец и Поэты» - библиографическая редкость. Поэтому я попытаюсь дать вам даже второй вариант повести-аналогии, названный мною «Усмешка Екатерины «Великой». Я попытаюсь создать этот вариант прямо на ваших глазах. Введя в него, через свои дальнейшие исследования, более точные, чем в первом моем варианте, прототипы и более объективные их черты характера и обстоятельства из их, исторических личностей, жизни.
И что-то уже опровергнуть в повести-аналогии критикам и отдельным пушкинистам не удастся, ибо мои читатели им просто не поверят. Например:
- присутствие в «игре» у Нарумова, - или в каком-то тайном обществе, что точнее! - именно императора Александра первого. Даже без «вмонтированной» мною версии «Искателей» о бегстве названного царя в старцы;
- выделение именно им, - то есть поручиком Романовым! - многочисленных преступлений Екатерины II;
- поднятие Германном-Пушкиным пистолета на Екатерину II и умерщвление её поэтом в третьей главе «Пиковой дамы»;
- создание Пушкиным сатирической “панихиды” по Екатерине II в придворной церкви. Где она ровно месяц и «ждала» в гробу, - по решению разгневанного императора Павла первого! - своего «жениха полунощного», то есть убитого ею, через Алексея Орлова, законного российского императора Петра III;
- убийство «богатыми игроками, то есть екатерининскими вельможами-масонами, императора Павла I в 1801 году; и прочее! В этом, кстати, и основное предназначение предлагаемой, вам, книги.
Основанной, кстати, на уже достаточно хорошо выверенных предыдущими поколениями исследователей материалах огромной, к настоящему времени, пушкиниане. И, что не менее важно, на текстовом материале главных тайных произведениях нашего Великого поэта-историка. Этот «словесный (то есть текстовой) материал» будет выделен вам, - тоже, кстати! - как в самой повести-аналогии, так и в кратких пояснениях к ней. Так что повесть-аналогия основана мною, - особо выделим это! - именно на документальной основе. Хотя и, разумеется, весьма своеобразной. Как будет частично выделен вам тоже на этой же основе в кратких пояснениях к повести-аналогии и николаевский заговор против А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.
А сама схема открытия как «тайного Пушкина» (Предыдущие поколения исследователей его, между прочим, так и не открыли!), так и николаевского заговора против Пушкина и Лермонтова, не только строго логична и научно обоснована, но и, в общем-то, проста. Весьма приблизительно, - но точно в общем направлении поиска «тайного Пушкина»! – её можно объяснить следующим образом. У поэта, кроме увлечения литературой и создания им своих прекрасных произведений, была и вторая «могучая страсть» (Слова пушкиниста Г. Невелева из его книги «Истина сильнее царя».): История!
Которая, если говорить просто, ничего не породила, кроме как десятка с два-три статей на исторические темы, да плюс, разумеется, его «Истории Пугачева» и незавершенной – «Истории Петра I». Вот от этого явного несоответствия и начинается поиск – Пушкина-историка! Поиск, основанный как на анализе всех пушкинских произведений, так и на огромной, - и уже очень плотной, к тому же – пушкиниане. Который и привел меня, практически неумолимо, - если здесь можно так выразиться! – к стихотворному Посвящению «У лукоморья дуб зеленый…». Через которое, - то есть его «ключевые слова»! – я, практически почти легко и вышел – на все тайные труды нашего поэта, раскрывающие у него именно современную Историю России. Все эти труды, - и сам путь к ним! - вы увидите в моих Пояснениях к повести-аналогии.
Дальше же всё тоже строго логично, обосновано с научной точки зрения и - просто. Происходит именно анализ пушкинских тайных произведений. А по нему получается, что вся пушкинская История России – это, если говорить и здесь простыми словами, сплошные Самозванцы! Самозванцы, главный из которых у поэта - Екатерина II, насильственно захватившая российский престол в 1762 году. Вот, собственно, и всё по поиску и открытию именно Пушкина-историка.
Примерно такой же схемой я руководствовался и при поиске заговора против А.С. Пушкина. И здесь мне очень помогла именно огромная пушкиниана, ставшая уже очень плотной. Пушкиниана, из материалов которой моментально высветился главный вопрос: За что убили поэта? А убили его именно за его Историю России! Историю, в которой главным является именно самозванство Екатерины II и, разумеется, всех её потомков. В общем, убили не только за саму Историю, вскрытую поэтом-историком, но и для того, чтобы именно пушкинская История России не дошла до общественности!
Дальше было уже, как говорят шахматисты, «делом техники». Ибо эпиграф ко второй главе «Пиковой дамы» прямо связан у Николая I именно, с его же, дипломом-пасквилем Пушкину. Из «Пиковой дамы» высветилось, наконец:
- и поднятие, поэтом, пистолета на Екатерину-самозванку, - с её умерщвлением Пушкиным-Германном! – раскрывающие «расстрельные рекомендации» поэта-историка;
- и, к примеру, крайне сатирическую, - и со всех сторон язвительную! – «панихиду» по Екатерине II, отражающую у поэта, кстати, и материалы именно российского архива; и т.д.
Вот именно так, а не как-то иначе, передо мной и начал постепенно раскрываться заговор Николая I против А.С. Пушкина и потом его же заговор – против поэта М.Ю. Лермонтова. И тоже на основе архивных материалов, вскрытых А.С. Пушкиным, и на основе именно огромной пушкиниане, а потом лермонтоведения. При исследовании тайного Пушкина я старался, кстати, избегать своих фантазий.
Итак, перед вами «Усмешка Екатерины «Великой» (1), второй вариант повести-аналогии (2).

Посвящение (3)
Читатель-друг, перед тобой
Лежит загадка вековая,
Определи, что в ней важней (4):
Игра, иль карта роковая;
Отмщенье магии сухой,
Иль айсберг текста и подтекста;
Или модели - чёткий счет,
Которую увидишь в тексте;
Стереотип, иль срез пласта
Ушедших лет, прошедшей жизни;
Иль тридцать три особых дня,
Прикрытых тайною словесной;
Сама словесность, её блеск,
Терминологии - хитринки;
Иль точность, краткость её слов,
Несущих образы и мысли.
А, может быть, стереотип
Даёт идеи - заостренье,
И форму новую, и суть
Всего, всего произведенья?
Определи! И дух святой
Прольёт свой блеск... И озаренье
Как свет коснется твоих чувств,
Наполнив чашу изумленья,
Пред таинством земных богов,
До высшей степени - блаженства!
В. Блеклов

—————————————————————————————————-
Часть вторая
«Усмешка Екатерины «Великой»

ПОВЕСТЬ-АНАЛОГИЯ
(Составлена на основании исследования исторической прозы А.С. Пушкина)


В ту ночь явилась ко мне цыганка. Гадала на картах... И выпала мне Пиковая дама, означающая тайную недоброжелательность. Цыганка же – исчезла (5)!
Из походных записок Александра I

Глава 1


1. Не договориться ли мне с декабристами об уходе в старцы?
Шифр LXXII или 12-ое марта 1826 года (6).
Из версии «Искателей»: «Бегство императора в старцы».


2. Масоны? Это же - подрывная организация!
Лицемерное высказывание Николай I о масонах.


Начало третьего социально-художественного
среза жизни русского общества, среза за 1833 год
Первый элемент третьего стереотипа:
игра-поражение
Однажды зимой, помнится в четверг, первого числа (7), играли в карты (8) у кавалергарда Павла Войновича Нащокина (9). Десятка с полтора молодых людей, по большей части военных: Сурин, упомянутый выше П.В. Нащокин, князь Романов Александр Павлович, Михаил Федорович Орлов, Дмитрий Матвеевич Мамонов, Захар Григорьевич Чернышев, Михаил Сергеевич Лунин (10) и другие проигрывали свои имения богатому нижегородцу Бирюкову (11), одному из многочисленных знакомых хозяина дома. Случилось это так.
Бирюков обещал, когда представлялся молодым людям через Нащокина и когда организовывалась игра, что будет держать маленький банк только для упрочения знакомства да для препровождения времени, - не больше! – но, видимо, так увлекся игрою, что забыл об этом. Увлекшись игрою, забыли об обещании Бирюкова и молодые люди, до этого вечера коротавшие ненастные осенне-зимние дни: то у Сурина, то у П.В. Нащокина, иногда в беседах, чаще – за картами, за которыми и время летело незаметно, и проигрывали немного: ставили от пятидесяти на сто; проигрывали – от трехсот до семисот.
Правда, иногда молодые люди, жившие в Петербурге и связанные между собой некоторыми обстоятельствами, обедали у Андрие без всякого аппетита, пили без всякой веселости, дрались с немцами в “Красном кабачке” (12), порою ездили к Софье Астафьевне побесить бедную старуху притворной разборчивостью (13). И так далее. Но это не имеет к нашему повествованию совершенно никакого отношения.
И потому, собираясь у П.В. Нащокина ещё засветло, думали, что и на этот раз всё будет, как и прежде. Немного – бесед, больше – карт, в конце вечера – легкий ужин. Однако новый знакомый Павла Войновича, Бирюков, внёс в игру свою увлеченность да страстность. Банк всё рос и рос постепенно, а банкир, войдя в азарт, то важно передергивал, подрезая карты, то ловко перетасовывал их перед очередной тальей. Тройки, семерки, разорванные тузы, дамы, загнутые короли, засаленные валеты время от времени так и сыпались веером из-под его ловких рук. А облако стираемого мела, мешаясь с дымом турецкого табака, создавало в комнате, через сизо-пресизый туман и не особенно яркий свет, так называемый игорный интим, располагающий как к игре, так и к разговорам, и намертво связывающий банкира с игроками.
Так долгий зимний вечер и перешел в ночь! Игра по-прежнему шла ритмично, монотонно и была, пожалуй, в самом разгаре. Во всяком случае, все были увлечены ею, и не у кого не было сил остановить её! За карточным столом велись, как мы уже указали, сопутствующие игре разговоры. Вот, к примеру, один из них.
- Ловко это у вас получается! – насмешливо заметил Бирюкову поручик Романов (14), в очередной раз наблюдая за мастерской перетасовкой карт банкиром.
- Смею вам заметить, сударь, что хотя в вашем восклицании и есть колкость, я все же рад ему, - с достоинством ответил Романову Бирюков. – Опыт, приобретенный в юности, не исчез бесследно! Можно сказать – профессиональные навыки! Моим учителем был сам Иван Васильевич Лопухин (15)! Может быть, слышали?
Романов как-то странно посмотрел на Бирюкова, однако ответил, что слышать о Лопухине ему не приходилось. И добавил: «А что нам, право, до него?».
- Вам-то, может быть, и нет до него дела. А я вот в карты именно у него позаимствовал. Занятный был малый… - как-то задумчиво ответил Бирюков, вновь мастерски перетасовывая карты после очередной тальи, которая, на этот раз, продлилась недолго.
- Ну и что же ваш Лопухин? – некоторое время спустя вновь спросил князь, тем самым продолжая начатый разговор.
- Хм, - отреагировал на вопрос князя Бирюков, игравший в это время с одним из своих партнеров. – О Лопухине можно рассказывать и рассказывать! Позволю вам заметить, что в игровом мире Лопухин был заметной фигурой. Недаром дворяне и купцы называли его «славным Лопухиным».
- Как это! Славный и – игрок! – вновь иронично заметил Романов. – Господа! По-моему, эти два понятия – несовместимы!
- Может быть, и так! – вежливо поклонился на реплику Бирюков. – Несовместимы. Может быть, и так-с! По внешнему виду он действительно был – сама кротость! А вот как игрок он был очень сильный. Во всяком случае, фамилию свою - он никак не оправдывал. Да и лопухом никогда не был. В екатерининскую эпоху, когда в карты играли чаще, чем сейчас, он составил себе миллионы! Так сказать, выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги. Мне запомнился, к примеру, дворянин Мотовский, проигравший Лопухину только за одну ночь очень крупную сумму. Запомнился потому, что фамилия у него была как-то соизмерима: то ли мотовству, то ли – проигрышу. Не находите какое-то созвучие в ней именно мотовству?
- Да, но я уклонился от вопроса! – спохватился Бирюков, не забывая, однако, о своем новом партнере. – Вот, видимо, по этим обстоятельствам Лопухин и был в то время славен. Лопухин славен был, если можно так выразиться, не своею добротою, кротостью, а славен был своею сильною игрою. Слава о Лопухине, об его играх, бежала, как говорят, впереди. Да что я говорю: был да был! В столице поговаривают, что в Москве составилось общество из богатых игроков (16), в которое вошли: Уваров Федор Петрович, граф Петр Алексеевич Пален, Яков Федорович Скарятин, Иосиф Рибас, граф Никита Петрович Панин, Иван Матвеевич Муравьев и другие! – и Лопухин, вроде бы, там председательствует! Он - жив и – вполне здравствует! Вы, кстати, ничего не слышали об этом? – вновь обратился он к Романову.
Поручик Романов вновь как-то странно посмотрел на Бирюкова, но ответил, что ни о Лопухине, ни об обществе он ничего не слышал.
- А жаль, - как бы для себя промолвил Бирюков, переходя при этом к третьему партнеру, - если судить по моей юности, то это будет очень сильный союз.
На его слова тогда, в ту ночь, многие присутствующие не обратили никакого внимания, хотя фамилии, названные Бирюковым, может быть, кое-кому и запомнились. Например, камердинеру Григоровичу, обслуживающему игру, табаком, ситро и другими мелочами. В общем, разговоры как разговоры! Они всегда сопутствуют игре, так как без них она становится просто скучной. Ну да хватит об этом.
За игрой, да за такими вот разговорами, которые игре совершенно не мешали, зимняя ночь и пролетела. Даже и не заметили – как! Поэтому ужинать сели уже в пятом часу. Бирюков ел с большим аппетитом; прочие же – в рассеянности еле-еле перебирали вилками. Хозяин, видя такое настроение гостей, приказал камердинеру принести шампанское. Оно, естественно, было выпито и, некоторое время спустя, разговор вновь оживился и даже стал приобретать характер разноголосицы! Хозяин дома и здесь вовремя поспел! Он решил слегка задеть историю, начатую Бирюковым при его разговоре с Романовым, чтобы тем самым направить и разноголосицу в общее русло. Начал, он с Сурина (17).
- Как дела, Сурин? – спросил он, довольно-таки громко, у своего приятеля.
- Да проиграл, по обыкновению, – ответил Сурин. – Надобно признаться, что я несчастлив в игре: играю мирандолем (18), никогда не горячусь, ничем меня с толку не собьешь, а всё проигрываюсь! Я, как видите, не Лопухин.
- И ты ни разу не соблазнился? Ни разу не поставил на руте (19)? Твердость твоя для меня удивительна. – Не отставал, от игрока Сурина, хозяин дома, Павел Войнович.
- Да что там Лопухин! – громко сказал он потом своему соседу напротив, явно приглашая его и всех присутствующих к общему разговору. – С ним – всё ясно! Профессионал или одаренный человек! И Мотовского можно понять. Где есть выигрывающий, там всегда присутствует и проигрывающий! Закон игры! Взять, к примеру, нашу игру. По той же стезе идем! И так, кстати, повсеместно. Дворянство, сколько помню себя, всегда с картами. Такой уж у нас образ жизни: войны, балы, охоты, карты, вино, любовницы! Почитай в каждом дворянском доме помимо бальной залы есть ещё и игорные комнаты. Право же, господа, повсеместно!
- Вот кто мне непонятен, так это Германн! – поняв намерение хозяина, поддержал его Сурин, смеющимися глазами указывая на молодого инженера, сидевшего здесь же рядом, за столом. – Никогда не загнул он ни одного угла; отроду, видимо, не брал он карты в руки, а вот сидит же с нами и смотрит на нашу игру! Я, правда, не заметил, но он, наверное, и вино не пьёт, и не курит, и с дамами не знакомится! Воевать сейчас вроде бы не с кем, а об охоте и говорить нечего, так как у него и именья нет! – под общий смех закончил он свою тираду, попутно закинув камешек и в огород хозяина.
Гости смеялись дружно и долго, так как Германн, безучастный сотоварищ их многих ночных игр, уже порядком надоел всем, как своим безучастием в играх, так и своими бесконечными вопросами, задаваемые и произносимые им, как правило, или не всегда вовремя, или же – не всегда к месту. Германн же от так неожиданно выпаленной тирады Сурина вначале явно смутился и даже побледнел, однако, скоро овладел собою и сделал даже попытку ответить на тираду Сурина небрежно, уверенно и витиевато.
- Да! Игра занимает меня! – попытался ответить он твердым и уверенным голосом. – Но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее! Мне нравится не потеря или приобретение чего-либо, а сам процесс игры: игровые ситуации, тактика и приемы играющих, способы ведения игры банкиром. И так далее! Ваши же проигрыши или выигрыши, - добавил он ядовито, - тем паче, ваши состояния мне вовсе безразличны!
- Вот-вот! Он не в состоянии, а мы все в состоянии проматывать свои состояния! – проворчал прямо-таки в унисон на витиеватую риторику Германна, тот же Сурин. – Умён, ничего не скажешь! Зачем же, тогда, каждый раз сидеть здесь? Лично меня, вы, раздражаете! Хоть убейте меня, господа, но я не понимаю всего этого! Сидеть здесь и не играть, это же, в конце концов, даже неприлично! В лучшем случае, выглядишь как белая ворона! А в худшем? Сочувствовать! Болеть! Переживать! Делать вид, что разбираешься, не понимая и не делая ничего! Простите, господа, но я не только не понимаю, но и не принимаю такого бдения!
- Вы, наверное, больше проигрываете, чем выигрываете! – наконец-то нашелся что ответить Германн, вспомнивший о прошлых и сегодняшних проигрышах Сурина. «Больше жертвуете, чем приобретаете», - подумал он, тайно радуясь при этом своей победе в возникшей перепалке. Но его сладкие мысли о победе над Суриным были вдруг прерваны поручиком Романовым.
- Да что там Германн! Он – немец: расчетлив, вот и всё! – как будто и не слыша едкой реплики Германна, холодно сказал Романов. Этой фразой он поддержал и мнение всех присутствующих о Германне, только что выраженное Суриным, и тайное желание каждого из них избавиться от него, только что выраженное поручиком через тонкую насмешку над незадачливым немцем. – Уж если кто для меня непонятен, так это моя бабушка, графиня Екатерина Алексеевна (20).
Последние слова поручика произвели эффект и все перевели взоры с незадачливого немца на говорившего.
- У меня просто в голове не укладывается, я до сих пор не могу постигнуть, - продолжал между тем Романов, - каким образом бабушка моя – не понтирует (21)! Играть бы ей до конца дней своих, на радость близким! Так нет же, не понтирует!
- Да что же тут удивительного, - на всякий случай пожал плечами хозяин дома, ещё не совсем понимая, к чему клонит поручик, - что восьмидесятисемилетняя старуха не понтирует! На покой-то, чай, давно пора! Не вечно же - в карты играть!
- Ещё раз повторяю вам, - сказал Романов, - я по настоящее время не могу постигнуть, почему бабушка моя не понтирует!
- Как? Что? – зашумели гости.
- О! Так вы про неё ничего не знаете! – воскликнул поручик Романов, тем самым ещё более заинтриговывая своих приятелей.
- Нет! Клянемся! Право, ничего! – в разнобой ответили присутствующие.
- Ну и ну! Все знают, а вы – нет! – иронически заметил поручик Романов. – Тогда, так и быть, расскажу! Только как бы всё это компактно изложить…. Пожалуй, я начну эту историю, господа, примерно со следующего! – и поручик на минуту задумался, в последний раз обдумывая предстоящий рассказ.
Пока поручик обдумывает свой рассказ, заметим следующее. Рассказ, который был известен всему петербургскому свету, был больше похож на анекдот, сказку или, даже, на мистическую легенду. К настоящему времени его реальная основа так обросла различными слухами и подробностями, что уже очень трудно было отличить правду от вымысла, ибо реальность прямо соприкасалась, в этом рассказе, с самой настоящей мистикой!
Тем не менее, всё, или почти всё, что расскажет сейчас поручик Романов, было правдою. Ибо он перескажет сейчас присутствующим на вечере молодым людям, - его сверстникам, кстати, - не только приключения и саму жизнь Екатерины Алексеевны, его бабушки, но и, по сути дела, перескажет молодым людям историю и саму жизнь своего клана, своего семейства. Жизнь родоначальника этого семейства графа Петра Федоровича, жизнь его четырех внуков, шести его внучек, - в основном примечательных своими знаменитыми женихами да своими замужествами! - и так далее.
Да и не только своего! В его рассказе будут упоминаться: и царская семья, и семейство французского короля Людовика XV, и другие не менее знаменитые семьи и фамилии.
Итак, давайте послушаем вместе с гостями Павла Войновича Нащокина именно князя Романова.

Рассказ поручика Романова
(первая часть)

Начало острокритического
реалистического произведения
и начало первого социально-художественного среза
жизни русского общества, среза за 1773 год
- 28 января 1725 года, - начал поручик ровным голосом, предполагавшим подвох или длинное повествование, - умер Петр Великий. Через четыре года, в 1729 году, родилась Екатерина II. Не верите? Можете проверить по историческим справкам! А ещё через четыре года, в 1733 году (22), родился мой дедушка! В этом вы, господа, можете убедиться и сами, посетив мою бабушку, графиню Екатерину Алексеевну! У неё в спальне висят два портрета, сделанные m-me Lebrun (23), в 1773 году, в Париже: один дедушки, графа Петра Федоровича (24), которому было, в то время около сорока, другой бабушки, Екатерины Алексеевны – ей было, в ту пору, лет двадцать семь.
- Покойный мой дедушка, сколько помню себя, - продолжал поручик тем же ровным голосом, - был род бабушкиного дворецкого. Другими словами, он был неисправимым подкаблучником. Да ещё и бабушку боялся, как огня. В общем, дед, наверное, и появился на свет божий именно как дворецкий моей бабушки. Но не это столь важно сейчас.
Важно другое! Дед мой был, сам по себе, мягким человеком. Он, может быть, так ничем и не проявил бы себя, если бы не произошел известный вам случай. Другими словами, в 1762 году он успел вовремя крикнуть Vivat (25), за что, с легкой руки Екатерины, и был награжден звездою. Кстати, на том портрете, о котором я вам говорил, он именно со звездою и изображен.
Как водится, звезда была залогом спокойствия. И после награждения наш граф не придумал ничего умнее, как жениться. Вот этим он, собственно, и отличился! Он женился на моей бабушке, на княжне Екатерине, которой в то время, то есть в 1763 году, было ровно семнадцать лет.
Замечу вам, господа, что в то время бабушка моя была весьма недурна собою. Да и семнадцать лет – это олицетворение молодости, а не старости! По утверждению бабушки, ни на балах, ни на приемах поклонники не отходили от неё ни на шаг! Кстати, екатерининский дух, лёгкость воспитания, обусловленные княжеским родом, богатством и знатностью, тоже в какой-то мере способствовали её успеху. Кажется, даже английский посол Чарльз Вильямс, - известный всем танцор и шаркун! – был в то время влюблён в неё! В свете даже сейчас ходят слухи и сплетни на эту тему! И вплоть до того, что Вильямс был, у неё, первым! Да! Вот такой была моя бабушка в 1763 году…
Поэтому неожиданностью для всех и стало её бракосочетание с графом***. Согласитесь, господа, тридцатилетний граф! Да ещё и очень мягкий! Многие объяснили тогда столь необычное замужество Екатерины Алексеевны, её молодостью и беспечностью. Я же думаю, что во всем было «виновато» богатейшее именье графа!
Однако замечу вам, господа, что, несмотря на свою беспечность и кокетливость, молодая графиня всё же имела и твердость и волю. По этой причине дедушка мой как-то сразу стал её побаиваться, а поклонники – не исчезли! И графиня удержалась в обществе, по-прежнему блистая на балах да приёмах. Дедушкин же род, да и он сам, был в свете как-то сразу же позабыт, а огромное именье дедушки давало все основания, как я уже сказывал, для блистательной жизни. Однако и не в этом суть нашего дела, нашей истории!
Суть нашей истории – совершенно в другом! Беспечность графини, её увлечение балами, поклонниками и даже картами нисколько не отразилась на её долге. Видимо, боязнь жены не отразилась и на мужских достоинствах зрелого графа! А может быть, и поклонники помогли! Кто знает! Сегодня же ни для кого не секрет, что при Екатерине были почти обязательны поклонники! Видимо, государыня и в этих делах понимала толк!
Так или по-другому, но названная пара - дала потомство: как бы между балами графиня подарила Петру Федоровичу трех сыновей да дочку (26). За десять лет! Как видите сами, вполне приличный подарок: и по количеству, и по времени! Кстати, среди названных сыновей графа оказался и мой отец – князь Павел Петрович (27). После смерти графа первый, из них стал князем, два последних – графами: всем известный граф Бобринский, сын которого, Алексей Алексеевич Бобринский, сейчас – в расцвете сил; и - граф**. Дочку же Екатерины Алексеевны назвали Анной.
Поручик Романов прервал свой рассказ и стал набивать трубку табаком. Воспользуемся вынужденной паузой для некоторого пояснения - сказанного поручиком. Что хотелось бы здесь изложить.
В первую очередь то, что несколько ироничный рассказ Романова о жизни своей бабушки в молодости вызван, на наш взгляд, не столько буйством молодости да женской плоти, сколько с самим образом жизни светских дам-дворянок. С образом жизни, установившимся в царствования двух российских государынь: Елизаветы Петровны и затем Екатерины. Другими словами, не только одна Екатерина Алексеевна имела поклонников! Поклонниками были окружены все придворные дамы: и княгиня Дарья Петровна Елецкая, часто встречающаяся с Екатериной Алексеевной на балах да приёмах; и княгиня ***. И даже богатая дворянка М…, родившая, - неизвестно от кого! - своего единственного отпрыска. В будущем своём – дворянина Мотовского. И так далее. Таковы были, в те времена, нравы да обычаи!
Даже наша государыня, Екатерина II, отказавшись от мужа своего, подарила миру от своих поклонников кучу детей, в том числе и будущего императора России, Павла первого! Да ещё, вроде бы, - то есть по сплетням и пересудам большого света! - не от мужа своего, Петра Федоровича, а от камергера елизаветинского двора, от Сергея Васильевича Салтыкова.
Так же поговаривают, что она понесла, Павла, от английского посла Чарльза Вильямса, с которым совершала в 1756 году свой первый заговор с целью захвата высшей власти в России. Или даже, от поляка С.А. Понятовского. Шляхтича, которого она сделала, потом, польским королем. Ссылаясь при этом, - то есть в этих трёх случаях!- на её «Записки». Есть также версия у петербургского света, что Павел I это - вообще не сын Ангальт Цербстской, а – «чухонский мальчик»! В общем, что только ни говорит большой свет о наших дамах!
Пруссаки же создали потом, - кажется, в XIX-м столетии! - даже масонский орден имени «Святого Станислава», то есть орден только что названного выше короля-марионетки. И орден, который являлся у них именно польской масонской ложей. И создали её именно для Польши. И, разумеется, для Украины, где тоже есть, как вы уже знаете из Истории, как поляки, так и - католики.
Кстати, раз уж мы упомянули о двух княгинях, то и они дали продолжение своим родам! Пример, дурной он или хороший, заразителен! В нашем дальнейшем повествовании внучки княгини Дарьи Петровны Елецкой, - и княгини ***! - так или иначе, но будет участвовать в нашей истории! Как? Увидите сами! Но, чтобы не томить вас неопределенностью, всё же скажем главное: внучки названных княгинь будут обольщать своими красотами и женским очарованием нашего поручика Романова с целью выхода замуж за него! У женщин вопрос замужества поставлен - на серьёзную основу! Ну и уж если мы создаём повесть, то и жизненные устремления этих героинь - налицо!
Итак, три выбранные нами дамы во главе с государыней Екатериной II, - наиболее отличилась здесь дворянка М…, родившая, неизвестно от кого, мальчика в 1769 году! - дали продолжение своим родам. Выполнив, тем самым, своё извечное женское предназначение: материнство!
Заметим ещё, что пока Екатерина Алексеевна дарила графу, Петру Федоровичу, своих детей, в мире произошли и другие события, которые непосредственно войдут как в рассказ поручика Романова, так и в наше дальнейшее повествование. События, которые, собственно, только с сегодняшнего вечера и начинают разворачиваться! Эти события интересны как своей предысторией и хронологией, так и значимостью лиц, которые будут участвовать в предстоящей истории. Разные там предыстории нам пока не нужны. А по хронологии отметим только следующее.
Примерно в эти же годы, а именно: в 1769 году родился Наполеон, в будущем своём – император Франции. И - жесточайший завоеватель Европы. В 1796 году, когда умрет российская императрица Екатерина II, рожденная в Германии, ему будет ровно двадцать семь лет, а Павлу, её старшему сыну, будет, уже, сорок два года. К 11-му марта 1801 года Павлу будет уже сорок семь лет, а Александру, его старшему сыну, двадцать три года.
В 1769-77 годы родились и многие будущие герои, как рассказа поручика Романова, так и нашей истории. А некоторые дворяне, - сидящие, сейчас, за карточным столом у П.В. Нащокина! – родились, разумеется, и позже! Если не верите, то можете проверить. Это – не так уж и сложно сделать! А мы особо отметим лишь только 1769, 1773 и 1777 годы (28), как наиболее урожайные именно в этом отношении! Да и значимость лиц, о которой мы говорили выше, надо реализовывать! 1773 год характерен, кстати, не только карточной «игрой» Екатерины II против французского двора, но и тем, что пугачевский бунт - не был ещё подавлен. А все три названных года соотнесены, - через четырехгодичный интервал! – и с 1725, 1729 и 1733 годами, выделенных, нам, самим Романовым.
Начнем, однако, с 1769 года! В 1769 году, кроме Наполеона, родился и будущий управитель хозяйством у Екатерины Алексеевны. Он, когда весьма неожиданно, - и при весьма загадочных обстоятельствах! - умрет князь Потемкин-Таврический, станет с 17** года, - а, может быть, и позже: это мы конкретизируем вам при дальнейшем ходе нашего повествования! - управлять именьем овдовевшей графини. В этом же году родились и будущие товарищи Лопухина, которые к 1833 году станут весьма богатыми игроками. Богатеть на картах они станут с 1796 года, когда свяжут свои судьбы с судьбой их будущего предводителя – Лопухиным, одним из первых миллионеров России. И, как вы уже знаете, будущий дворянин Мотовский, которого мы только что упомянули и который скоро появится в нашей повести.
Через четыре года, то есть в 1773 году, родится отец нашего Германна, немец по фамилии Трисмегист (29), и уже известный вам Лопухин, которому к 1796 году будет ровно двадцать три года, а к 1833 году – 60 лет. Германн, при его знаменитой игре с Чекалинским, будет в карты играть, по пушкинской «Пиковой даме», как бы со своим отцом: ведь Чекалинский – ровесник отца Германна!
Кстати, об отце Германна, об его дальнейшей судьбе. Несмотря на свою знаменитую фамилию, отец Германна даже не станет потом теософом, мистиком, медиумом, черным или белым магом, оккультистом или, на худой конец, алхимиком. Не станет, наверное, потому, что время станет другим, да и Россия, в которую он в 1796 году поедет за капиталом, будет к тому времени, - по дворянству в ней! - уже не варварской, а вполне цивилизованной страной. Он, накопив в России, 47 тысяч, станет всего лишь мелким буржуа.
Свою же признательность столь известному, в средние века в Германии, однофамильцу он выразит потом через своего сына, назвав его Германном. И в честь имени столь известного однофамильца – первый слог «Гер» означал, в его понятии, имя Гермес (30). И в честь постепенно возрождающейся Германии, тоже, по его мнению, чуть ли не носящей имя одного из главных покровителей магии!
Однако и здесь он допустил, наверное, промах. Ибо имя «Германн», - с двумя буквами «нн» на конце имени! – воспринималось, многими русскими, именно как понятие «германн» или - «немец»! А отношение русских к немцам было уже - из-за их засилья в высших и в средних эшелонах власти в Российской империи (Чему очень способствовала, кстати, и колонизация России немцами при Екатерине II.)! – далеко не идеалистическим. Об этом мы уже как-то упомянули выше, в самом начале нашей повести, говоря там о драках нашей дворянской молодежи именно с немцами.
Кроме того, многие дворяне, прекрасно владеющие, - со времен Елизаветы Петровны! - и французским языком, переводя Германна, то есть немца, именно на французский язык, стали называть его, - в русской транскрипции французского «German»! – и Жерменом. Что тоже, почему-то, не вызывало у них к Германну, - их ночному сотоварищу по карточным играм! - больших симпатий к нему. И в чём вы, собственно, и убедились сами по изложенной вам выше перепалке.
Ошибся отец Германна, наверное, и с Германией. Ибо не носила она и имя одного из главных покровителей магии. А была просто-напросто страной немцев, то есть страной германнов. Потому и называлась – Германией. Даже чисто немцами она называлась - Deutschland, что дословно переводится – страна немцев. Кстати, здесь мы даем вам, - если вы ещё не догадываетесь! - расшифровку одной из самых замечательных в пушкинской “Пиковой даме” зашифровок нашего великого Гения. Зашифровки, выраженной им именно в слове “Жермен”, или, по-французски, в слове “German”! Графа Сен-Жермена, над разгадкой тайн которого тоже билось не одно поколение русских историков и даже пушкинистов.
Наконец в 1777 году, то есть ещё через четыре года, у императора Павла родится его первый сын Александр, в будущем своем – император России Александр I. Который победил Наполеона, кстати, даже по году своего рождения: родился - в 1777 году, а Наполеон – в 1769 год! Здесь у поэта Пушкина заложена, кстати, и сатира на Александра I именно как на “победителя Бонапарта”. Мы продолжим развитие её, кстати, и на конечном участке «царственной линии» “Пиковой дамы”. Как это тайно сделал, кстати, и сам А.С. Пушкин в своей “Пиковой даме”.
Таким образом, при бурной жизни первого поколения русских дворян, - обозначим его именно первым, ибо с него и начинается наша история! – в России, - в указанные выше, годы! - благополучно родилось не только их второе поколение, - например три сына и дочка у Екатерины Алексеевне, сыновья и дочка у княгини Елецкой; дети – у княгини ***; Мотовский у дворянки М… (Екатерина II, как государыня, и здесь оказалась чуть-чуть впереди своих подданных: она начала рожать - с 1754 года!)! - но и благополучно народилось и первое поколение предприимчивых людей! Интересны судьбы и переплетения этих поколений и их потомков! Поэтому, чтобы четко обозначить и первое поколение предприимчивых людей, назовем эти лица в порядке значимости их капитала и - деяний. Так сказать, создадим их иерархию!
Иерархия есть иерархия! Поэтому и начнем с самого низа. Это, прежде всего, отец нашего Германна, который, когда придет время зрелости, - 1796 год! – замыслит собирать свой капитал не на родине, а в России как в наибогатейшей феодальной стране. Новые веяния превратят его не в теософа, а - в обыкновенного мелкого буржуа!
За ним следует, если соблюдать принцип иерархии, бывший управитель хозяйством у старой графини. Не будем называть пока его фамилию! Управитель, который, когда придет время зрелости, - 1796 год! – как-то заработает у овдовевшей к тому времени Екатерине Алексеевны - порядочное состояние. Следующими по капиталу, - и деяниям своим! - идут профессионалы-картежники, которым через двадцать семь лет со дня их рождения, или через двадцать три года от поездки Екатерины Алексеевны в Париж, - что одно и то же! – будет верховодить Лопухин. И так далее!
Наконец, если продолжить предложенную вам иерархию дальше, в 1769 году родится и Наполеон, – вершина этой иерархии! - который с юности возгордясь военной славой, потрясет не только дворянскую Европу, но, в какой-то мере, и умы человеческие! Вот первое поколение предприимчивых людей, которое вырисовывается в нашей повести.
По конфликту Наполеона с западноевропейским дворянством нам, благодаря нашим историкам, почти ничего неизвестно. Поэтому мы не будем и останавливаться на этом! А вот по конфликту Наполеона с российским дворянством следует сказать хотя бы несколько слов, ибо конфликт этот уже входит и в конфликтность нашей повести; и затрагивает поколения, которые мы уже обозначили вам выше.
На что хотелось бы обратить внимание читателя? Да прежде всего на то, что первый сын Екатерины, Павел, оказался - весьма неудачливым правителем. Русское дворянство, воспитанное Елизаветой и Екатериной, не захотело маршировать под прусскую флейту! Да и терять огромнейшие имения, полученные им в царствование Екатерины II, ему тоже почему-то не хотелось. Ему почему-то по-прежнему хотелось жить - праздно! И потому оно в 1801 году, 11-го марта, свергло Павла, возведя на российский престол Александра I, лично воспитанного – Екатериной II.
А до этого, чуть ранее, в 1799 году, пришел к власти и Наполеон, - тоже через государственный переворот! – став, таким образом, вершиной не только нашей иерархии, но и, по тому времени, буржуазной иерархии! Императором он станет в 1804 году, за год до Аустерлицкого сражения, в котором он разобьет, в пух и прах, всю антифранцузскую коалицию, но получит морское поражение, - через адмирала Глория Нельсона в 1805 году! - от англичан. Павлу же первому – и здесь не повезет (А.С. Пушкин выделил это, кстати, через знаменитую свою фразу «романтический наш император».)!
А «романтический наш император» Павел I, видя, при блестящем итало-швейцарском походе А.В. Суворова подлость, вероломство и прямое предательство своих «союзников», начнет резко сближаться – именно с Наполеоном. Ибо после освобождения Суворовым Италии, австрийцы моментально захватили её. А Павел I даже успеет послать тогда казачий корпус на Индию, чтобы вместе с Наполеоном выбить вероломных, - и крайне подлых! – англичан из неё. Что высшему русскому дворянству, - постоянно подзуживаемому англичанами и пруссаками! - тоже явно не понравится.
А, в общем-то, здесь получилось то, что получилось! Другими словами, вот таким образом и получилось, что русское дворянство, ставшее, при Екатерине II и Павле I наиболее сильным в Европе, так сказать, лицом к лицу встретилось тогда с французской буржуазией, возглавляемой - Наполеоном! Война 1812-14 годов стала неизбежной - и для России. В ней-то и выразился основной европейский конфликт наполеоновской эпохи: конфликт между российским дворянством и хищной французской буржуазией.
И конфликт, начатый английской буржуазией, против монархической Франции, за владение Европой, - и, следовательно, за владение всем остальным Миром! - ещё с Семилетней войны 1756-63 годов. Конфликт (или ожесточенная борьба англичан с французами), который привел Францию не только к истощению, но и - к Великой французской революции. К революции, уничтожившей не только французскую монархию во главе с Людовиком XVI, но и само французской дворянство. В чём хищным англичанам хорошо помогла и наша государыня, Екатерина II, их, с пруссаками, ставленница. Именно по их тайному заказу она провела несколько победоносных войн с Османской империей, в которой влияние тоже хищных французов было, уже, большим.
И конфликт, крайне подогретый, к тому же, и явным намерением Бонапарта, завоевать не только всю Европу, но и, через победу над ней, завоевать и весь остальной Мир (Здесь Бонапарт напрямую использовал, тогда, именно мечту французских королей о завоевании, Францией, господства над всем остальным Миром.). И вот таким образом, - если продолжить именно нашу тему, тайно развернутую Пушкиным в “Пиковой даме”! - глава первого поколения русского дворянства, уже умершая Екатерина вторая, через своё третье поколение, внука Александра I, повела ожесточенную борьбу с главой первого поколения предприимчивых людей, уже обозначенных в нашей повести, а именно: с Наполеоном!
Ох уж этот Наполеон! О нем можно рассказывать, наверное, до бесконечности! Он произвел самый настоящий, - и, к тому же, весьма безобразный и жуткий! - фурор в дворянской Европе того времени. И – многочисленные скандалы, и - скандальные истории. Так, к примеру, надменная и гордая Австрийская империя вынуждена была отдать тогда, за Наполеона, одну из принцесс из самого знаменитого, в Западной Европе, рода Габсбургов!
А Наполеону - и этого показалось мало! Взял в любовницы, как вы знаете, полячку, которая и родила ему сына. При почти недельном завоевании Пруссии - чуть не сблизился с женой прусского короля. И чуть ли – не на глазах его! Король Густав, - отсиживаясь от Наполеона в своей Швеции! – кричал тогда на всю Европу, что Бонапарт – выскочка. И так далее.
Кстати, скандалы коснутся и России, до этого не взявшей молодого, - и крайне бедного и безызвестного, тогда! - Бонапарта, как вы знаете, на военную службу. Александр I, получивший несколько поражений от Наполеона, тоже весьма униженно вынужден был тогда заигрывать с ним. Да до такой степени, что англичане, - и руководимые, ими, русские вельможи-масоны! – вновь стали серьезно подумывать - о дворцовом перевороте в России.
А гневаться им было на что! Ведь Бонапарт вновь стал серьезно рассуждать и строить планы, - на этот раз не с Павлом I, а именно с Александром I, - о походе с русскими войсками на Индию с целью освобождения её от владычества Англии. Стремился Наполеон создать, с помощью России, и блокаду островной Англии. Натравливал Александра I и на Швецию. Чем наш император, наверное, и воспользовался, отхватив у Густава IV через русско-шведскую войну чуть ли не треть его королевства (Современную Финляндию).
А ведь за Густавом была родная сестра императрицы Елизаветы Алексеевны, жены императора Александра I (И, в юности своей, немецкой принцессой Луизой Баденской.). Младшая её сестра Фредерика Баденская, находящаяся замужем за Густавом IV, тоже немецкая принцесса. Усугубился этот скандал и тем, что при одной из встреч императоров, - их было, всего, две! - Наполеон наградил Александра I - орденом «Почетного легиона Франции», а тот Бонапарта - орденом «Святого Андрея Первозванного».
Вот Густав, тоже награжденный «Андреем Первозванным», и вернул свой орден. Вернул потому, что, - этим же орденом! - наградили и Наполеона. В общем, гневу англичан, шведского короля, - и высшему эшелону русского дворянства, выпестованного Екатериной второй! – не было тогда предела!
Как не было предела и наглости Бонапарта! А он, встречаясь с Александром I, вдруг попросил у него руки его сестры, Екатерины Павловны. От такого предложения Александр I – кое-как – уклонился. Видимо при второй встрече – попросил руки у Анны Павловне, ещё молоденькой тогда сестры императора Александра I. Кстати, в будущем своем - королевы Нидерландов! Как-то отговорилась от предложения Бонапарта сама вдовствующая императрица Мария Федоровна, написав Наполеону, что её дочь ещё слишком молода для замужества. И так далее.
Но, как мы уже указали выше, Наполеон потряс не только Европу. Были потрясены - и умы человеческие! В том числе и - российские умы! И потрясения эти были - не однозначны! В начале, на общем фоне монархических государств, Наполеон вызвал к себе чуть ли не всеобщее восхищение. Ибо, как показалось тогда многим, высвобождал личность из оков феодализма и - абсолютизма с его деспотизмом.
Потом, когда эйфория уже спала, а Наполеон уже завоевывал дворянскую Европу, многие задавали себе вопрос. Вопрос: как это случилось, что на волнах свободы и революции, декларирующей права личности, никому неизвестный, - да ещё и совершенно нищий, по тогдашним представлениям дворянской элиты! - корсиканец стал не только императором Франции, но и стал вдруг одним из жесточайших диктаторов современности. Диктатором и Тираном, претендующим не только на титул Властелина Европы, но и на титул - Властелина Мира!
Вот этот вопрос, - да и не только этот! – и поставлен в основу нашего повествования. Как, кстати, и в основу пушкинской “Пиковой дамы”. Это тоже, кстати, одна из важных идей пушкинского шедевра. Пирамида, или иерархия буржуазности, только что рельефно выделенная выше, и поможет нам в разрешении этого вопроса. Через соотнесение Германна, как мелкого буржуа, именно с Наполеоном! И, разумеется, через целеустремленное стремление Германна, как мелкого буржуа, к наживе.
Другими словами, мы, в своей повести, попытаемся показать вам социальную опасность - и мелкого буржуа. Германн, как мелкий буржуа, может быть также социально опасен, как и вершина буржуазного индивидуализма – Наполеон. Так как и у него, из-за беспредельной жажды к наживе, к деньгам и к власти, нет никаких нравственных правил. Да и Наполеон был в молодости своей, не забывайте, бедным. Может быть, даже беднее - пушкинского Германна! Как, кстати, и Гитлер, если нам дойти – до нашей современности!
А более опасным, кстати, не только потому, что именно он, мелкий буржуа, может прорваться в «Наполеоны» или в «Гитлеры», - что проявляется даже в нашей современности! - но и своей массовостью. Массовостью, заражающей всё остальное общество, того или иного государства, именно своей хищностью. И пример тому – Наполеон! Это хотелось бы особо выделить. Кстати, А.С. Пушкин ярко выразил, - и первое и второе! – во второй главе своего «Евгения Онегина», в строфе XIV: «Но дружбы нет и той меж нами. Все предрассудки истребя, Мы почитаем всех нулями, А единицами – себя. Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы Для нас орудие одно; Нам чувство дико и смешно».
Предприимчивость личности – хороша! Но она хороша - только до определенного предела. И предел этот - нравственность! За пределами нравственности любая предприимчивость – преступна и аморальна! Как удержать или спасти общество от Германнов и от Наполеонов и диктаторов – вот в чем вопрос! И как удержать или спасти общество, - уже испытавшее на себе ужасы от многих войн! - от дальнейших конфликтов? Вопрос - ещё более важный!
Относительно личности, её свобод можно сказать следующее: вся история человечества, - в том числе и История России, - вокруг этого вопроса и вьётся! По России примеры тому: крестьянские восстания Степана Разина, Болотникова и Пугачева! В историческом же плане к этому вопросу причастен, - разумеется, в какой-то мере! – и Наполеон! Молодая Россия, совершившая в 1813 году в Париж поход, воочию увидела там не только всё бездушие Наполеона, его лицемерие и ханжество! Она смогла увидеть там и всю полезность человеческой предприимчивости, освобожденной от оков крепостничества!
Поэтому в 1825 году, в последнем году царствования Александра I, внука Екатерины II, - характерный штрих истории! – она и вышла на Сенатскую площадь. Вышла потому, что любая диктатура, - будь она буржуазная или дворянская, - делает человеческое общество нежизнеспособным! Вышла потому, что российское крестьянство, задавленное крепостничеством и деспотизмом Екатерины II, вымирало! А декабристы взяли пример, кстати, с американских масонов! Ибо именно американские масоны вырвали, в свое время, «Новую Англию» (так назывались в то время будущие США!), из «мертвых объятий английской короны».
Однако мы слишком уделили большое внимание авторской линией, увлекшись: и – Наполеоном; и тем, как он – потряс Европу. Но забыв, при этом, о самом пушкинском времени! Поэтому выделим, в заключение, только некоторые из них. Да и то – только в самом общем виде.
В общем, - если продолжить, разумеется, наш разговор именно о Наполеоне! - вот три потрясения, которые произвел Бонапарт - на умы российские. Разумеется, не обошлось здесь и без культуры, которой были так богаты в то время: и Западная Европа, и дворянская Россия. Причастны к ходу развития общечеловеческой ценности, – свободе личности! - и бурное развитие общественных наук, и мировые географические открытия, и развитие самих производительных сил общества. Однако влияние похода Наполеона, - как на Историю России, так и на российские умы! – безусловно.
Первое потрясение уже давно описано в нашей литературе; третье – опасно для нашего здоровья, а вот второе можно и проанализировать! И потому образ Наполеона будет продолжен, нами, через образ Германна. Мы сделаем похожим его, хотя бы на мгновение, именно на Наполеона! Но, разумеется, только применительно к выбранной нами карточной теме!
И, согласно его устремлениям, устроим ему и его судьбу. Разумеется, только по петербургскому варианту, так как более сильных вариантов здесь и не придумаешь. Так поступил и А.С. Пушкин в своей лучезарной “Пиковой даме”. Это, кстати, - и по сути дела! - одна из отвлекающих читателя интриг Чародея нашей словесности. Разумеется, карты, карточные игры, - и стремление Германна нажиться именно на картах! - тоже присутствует в пушкинской “Пиковой даме”! Только поэт специально делает Германна - именно недотепой. Да ещё, в добавлении ко всему, заставляет его играть в карты не у богатых дворян, а - в игорном доме!
Отвлекающей интриги, под прикрытием которой он тайно и провёл в “Пиковой даме” заговор англичан и пруссаков, - и руководимых ими екатерининских вельмож-масонов! - против Павла I. И это - одна из слагаемых главной сути его тайной “Пиковой дамы”!
Да, но мы слишком увлеклись своими пояснениями, а Романов уже набил трубку табаком и обдумывает свой дальнейший рассказ о приключениях своей бабушки. Не будем мешать ему! Вместе с присутствующими на вечере молодыми людьми да Бирюковым, ровесником Лопухина, возьмём да и послушаем, что же он расскажет им дальше.
- Так на чем я остановился? – сказал поручик. – Ах да, на твердости и воли моей бабушки! Так вот, твердость и воля моей бабушки проявилась и в том, что она, родив графу Петру Федоровичу трех сыновей да дочку, вдруг, в двадцать семь лет, поняла, что молодость – проходит! Сие открытие было для неё, как гром средь ясного неба! И потому она немедленно потребовала себя – в Париж! Для проведения, как выразилась она, прощального праздника души и тела! В этом вопросе она, пожалуй, была и права, так как Париж стал, к тому времени, очень красивым городом и приобрел, к тому же, репутацию законодателя женских мод!
Итак, ровно шестьдесят лет тому назад бабушка моя ездила в Париж! Праздник прощания с молодостью состоялся - во всем своем великолепии! Она рассказывала мне, что была там тогда в большой моде. Больше того, она как-то утверждала, что при покупке шляпок, туалета, драгоценностей, разных безделушек и мебели для нового дома в Петербурге, - кстати, эта мебель у Екатерины Алексеевны сохранилась и до сего времени, стоит в её доме, - народ бегал за нею, чтобы увидеть la Venus muscovite (31)! И вообще, по её словам, она чувствовала себя, в Париже, как дома: та же роскошь, те же балы, даже поклонников - не убавилось! По её словам, двери всех французских дворцов были, для неё, открыты! А что вытворяли французские поклонники! Бабушка как-то уверяла, что Ришелье (32) за нею волочился, и чуть было не застрелился от её жестокости. По её же словам, герцог Орлеанский (33) тоже был чересчур внимательным к её персоне!
Однако, на мой взгляд, всё происходило гораздо прозаичнее. Может быть, бабушка и была в моде, да не такой уж большой, как она сказывает! Да и всеобщий интерес, в Париже, возможен только через огромные деньги, разбрасываемые налево и направо! При меньших же деньгах – и мода будет поменьше! Да дело здесь, пожалуй, и не в моде, а в самом образе жизни моей бабушки. Вот её образ жизни, как в Петербурге, так и в Париже, - это уж достоверно, - и помог влететь, ей, в одну пренеприятнейшую историю! Собственно, поклонники, балы, карты, покупки по Парижу, при её беспечности и жизнерадостности, и помогли ей в этом. Мода и триумф молодости здесь, пожалуй, не причем!
Первый элемент первого стереотипа:
ИГРА-ПОРАЖЕНИЕ
Как известно, господа, дамы в то время играли в фараон (34). И вот однажды бабушка, не отставая в этом вопросе от других светских дам и, как всегда, беспечная и жизнерадостная, проиграла герцогу Орлеанскому (35) на слово очень большую сумму. Хотя бабушка и не любит говорить о сумме своего проигрыша, – старость всегда стремится надеть на себя платье добродетели! – но я предполагаю, что она проиграла принцу ровно триста тысяч. Да эту сумму легко и вычислить! Триста тысяч, не меньше! Во-первых, в последующей игре, - об этой игре я расскажу вам чуть позже, - у неё получилось ровно три сонника. Следовательно, триста на три: и ставка на карту получится тогда ровно сто тысяч!
Во-вторых, во всех европейских дворах, - в том числе и в нашим, - ставки царствующих особ были в то время, на карту, не менее ста тысяч! Для престижа и для простоты счета в игре! Представляете, господа! Это не наши с вами игры, в которых мы ставим от пятидесяти на сто! Да, кстати, и принц, чтобы не уронить своего достоинства, не будет играть на тысячи. Сотня же тысяч – вполне приличная ставка и для его светлости!
В-третьих, если бы бабушка проиграла сто-двести тысяч, то, быть может, и дед шум не поднял бы, так как карточные промахи у Екатерины Алексеевны и до этого случались. А мой дед, после проигрыша бабушки, поднял не шум, а - целый бунт! Об этом я тоже расскажу вам чуть позже. Кстати, и сто, и двести на три сонника не делятся! Значит, бабушка всё же проиграла – триста тысяч! Что, как говорят математики, и требовалось доказать» Да! Guod erat demonstrandum (36)!
Ну да хватит об этом! Отсутствие конкретной суммы – это ещё полбеды! Надо вам заметить, друзья мои, что рассказанная вам история - вообще запутана! С самого её начала и до конца! Например, молва утверждает, что герцог Орлеанский каким-то образом тоже был связан с магией и, после этой истории, даже стал масоном. Однако уже достоверно известно из доклада Наполеону, что он был самым честным малым. Сам бросил возглавляемую им общеевропейскую ложу масонов, почуяв её Зло для монархической Франции, и потому мы будем придерживаться, во всей этой истории, только официальных взглядов.
Этому факту есть и дополнительное объяснение: герцог Орлеанский поверил Екатерине Алексеевне на слово. За что, собственно, и был наказан последующей потом победой графини. К примеру, деликатно проверь он, как это делают многие, деньги у Екатерины Алексеевне перед началом игры: или бы игра не состоялась; или же он так и остался в своём выигрыше из-за не возобновления игры. Разумеется, при условии займа Екатериной Алексеевной денег перед игрой у каких-то своих знакомых. Екатерина же Алексеевна, оказавшись в затруднительном положении, предприняла тогда весьма энергичный поиск, что и привело её потом к победе. Об этом я тоже расскажу вам чуть-чуть попозже.
А может быть, этому случаю служит и другое объяснение: не только честность Орлеанского, но и его «доброжелательность» к графине! Помните признание Екатерины Алексеевны! Однако сейчас это уже трудно восстановить.
Но, господа, мы и здесь несколько отвлеклись и потому продолжим нашу историю - дальше. Приехав домой, бабушка моя, ещё полностью не осознавшая всей тяжести своего положения, - мы от проигрыша несколько сотен скисаем! – снимая мушку с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своём проигрыше! И, как всегда у них было заведено, приказала заплатить!
Надо было вам видеть, господа, моего бедного деда! Хотя он и боялся, Екатерины Алексеевны, как огня, однако тогда терпение его, видимо, кончилось! Услышав о таком ужасном проигрыше, он вначале онемел, затем - вышел из себя. Потом принес счеты и зловещим голосом, в котором угадывалось намерение к убийству, доказал бабушке, что в полгода они издержали – полмиллиона. Разные там: туалеты и драгоценности, украшения и безделушки, балы и художники, мебель и прочее. Что под Парижем у них нет: ни саратовской, ни подмосковной деревни. В итоге своего бунта он наотрез отказался от платежа, что, кстати, с ним ещё ни разу не случалось.
Делать было нечего! Бабушка, разумеется, в долгу, перед ним не осталась. Последнее слово она всегда держала за собой! Она дала ему пощечину, и спать легла одна. В знак своей немилости!
Однако случай-то был серьезный! Это не наши с вами игры, в которых мы даже рубли экономим! Поэтому на другой день она велела позвать мужа, тайно надеясь при этом, что домашнее наказание - подействовало! Но и на этот раз дедушка был непоколебим. Нет, и всё тут!
В первый раз в жизни она дошла с ним до объяснений и рассуждений, думала усовестить его, снисходительно доказывая, что долг долгу рознь и что есть разница между принцем и каретником.
Куда там! Дедушка - бунтовал! Нет, да и только! Да и сами посудите, восемьсот тысяч расхода… Бабушка не знала, что и делать!
Надобно заметить вам, господа, что с Екатериной Алексеевной был коротко знаком человек очень замечательный. Вы слышали о графе Сен-Жермене (37), о котором рассказывают столь много чудесного? В начале семидесятых годов минувшего столетия, - конкретно, в 1760-62 годах! – он был в России, давая, в столице, свои спиритические сеансы. Кстати, видимо там он и был представлен Екатерине Алексеевне, с которой моментально и подружился.
Знаете, он выдавал себя: то за Вечного жида, - рассказывал некоторым придворным дамам, что ему более двух тысяч лет и что он был лично знаком с самим Иисусом; то за изобретателя жизненного эликсира и философского камня; то за медиума или избранника; то за мастера по очистке алмазов; и прочее. Трудно сейчас судить, кем он был на самом деле. Многие в свете утверждают, что он был просто шарлатан. Казанова (38) же, - видимо такой же авантюрист, как и граф! - в своих Записках говорит, что Сен-Жермен был и шпион!
Кстати, в высоких кругах до сих пор ходят слухи и о том, что лично он, лечивший императрицу Елизавету Петровну своим «жизненным эликсиром», и довел её до двух инсультных ударов. Ударов, последний из которых и стал - смертельным для неё. Сен-Жермен даже был посажен тогда, за названное “лечение”, в Петропавловскую крепость. Но исчез при этом не только из Петропавловской крепости и Петербурга, но и - из России. Объявившись потом и в Индии. Где вскоре англичане и вытеснили из неё вооруженным путем французов.
Говорят, что братья Орловы, - и русские и зарубежные масоны, находящиеся в Петербурге! - помогли ему – бесследно исчезнуть из России. А до этого он бежал и из Франции, где тоже – что-то совершил непозволительное. Впрочем, говорят, что он был не только масоном, но и масонским «серым кардиналом», в ведении которого были: именно дворцовые перевороты; убийства царствующих особ; и прочее.
Авторская ремарка. Об этом нам свидетельствуют, кстати, и писатели, пишущие на исторические темы. К примеру: Оскар Мединг (русский псевдоним Грегор Самаров); Валентин Пикуль; Черняк Е.Б (Исторический роман «Пять столетий тайной войны»); и другие.
Впрочем, Сен-Жермен, несмотря на такую оценку над ним, имел очень почтенную наружность и был, в свете, человек очень любезный. Кстати, бабушка моя, графиня Екатерина Алексеевна, до сих пор любит его без памяти и очень сердится, если говорят о нём с неуважением. Но это уже подробности, а не суть дела.
А суть дела была в следующем: бабушка знала, что Сен-Жермен мог располагать - большими деньгами! Поэтому она и решила прибегнуть к нему, так как, собственно, ничего другого ей, из-за бунта дедушки, больше и не оставалось! Да и круг знакомых в Париже был не таким большим, как в Петербурге. В общем, она написала ему записку и просила его немедленно приехать к ней.
Второй элемент первого стереотипа:
ДИАЛОГ
Естественно, старый чудак тотчас тогда явился и, разумеется, застал бабушку в ужасном горе. Екатерина Алексеевна немедленно, не теряя ни секунды, описала ему самыми черными красками всё варварство своего мужа. Кстати, надо заметить, что на это она, как и любая «верная» жена, была очень способна. И, подержав Сен-Жермена в мучительно-любопытном напряжении полчаса или более, наконец, сказала ему, что всю свою надежду она полагает только на его дружбу и любезность.
Молва утверждает, что Сен-Жермен, облегченно вздохнув после такого бурного натиска и на минуту задумавшись, сказал ей следующее: «Я могу вам услужить этой суммой, сударыня, но знаю, что вы будете неспокойны, пока со мною не расплатитесь, а я не желал бы вводить вас в новые хлопоты: их, у вас, и так достаточно! Есть другое средство против этой неприятности: вы можете отыграться!». «Но, любезный граф, - отвечала графиня, - я же уже объяснила вам, что у нас денег вовсе нет!». «Деньги здесь не нужны, - таинственно заулыбался Сен-Жермен, - извольте меня выслушать…». Вот тут-то он и открыл ей тайну, за которую всякий из нас дорого бы дал…
Молодые игроки сразу же удвоили своё внимание, Романов же, закурив трубку, продолжал:

Третий элемент первого стереотипа:
ИГРА-ПОБЕДА
Далее молва утверждает, что в тот же вечер Екатерина Алексеевна явилась в Версаль, au jeu de la Reine (39)! Герцог Луи Филипп Орлеанский, в то время как раз метал. Бабушка моя слегка извинилась, что не привезла своего долга, в оправдание сплела маленькую историю – это у неё хорошо получалось! – и, как будто ничего не случилось, села за карточный стол! И, представляете, господа, стала понтировать против Орлеанского! Она выбрала три карты, поставила их одну за другою, написала мелом, над картами, свои ставки: по сто тысяч! Все три выиграли ей сонника (40) – и бабушка моя отыгралась совершенно!
- Фортуна! Счастливый случай! – оценивая историю, сказал незадачливый, в игре, Сурин.
- Сказка! Самая настоящая сказка! – несколько экзальтированно воскликнул Германн.
- Может статься, порошковые карты (41)? – робко предложил Нащокин.
- Или карточные приёмы? – подхватил Лунин.
- Я сказал: молва утверждает! – продолжил между тем Романов. – Предупредил я вас и о запутанности только что рассказанной истории. По этой причине я не утверждаю, что всё происшедшее в ней достоверно. Кстати, одно время и бабушка моя твердила мне об этом. Она утверждала и даже как-то клялась мне, что Сен-Жермен ничего подобного ей не говорил. И что она действовала, в этой истории, совсем не так.
Сен-Жермен якобы, после внимательного выслушивания обстоятельств игры графини с герцогом Орлеанским и стенаний Екатерины Алексеевны насчет своего затруднительного положения весело улыбнулся и сказал ей следующее: «Я могу вам услужить этой суммой, сударыня, но знаю, что вы будете неспокойны, пока со мною не расплатитесь, а я не желал бы вводить вас в новые хлопоты: их у вас и так достаточно! Есть другое средство против этой неприятности: вы можете отыграться! И деньги здесь не нужны!».
- Как! – с отчаянием воскликнула тогда бабушка, решив, что Сен-Жермен ничего не понял из её взволнованной риторики. – Я же уже объяснила вам, что у нас денег вовсе нет!
- Не забегайте вперёд, а выслушайте меня, - ответствовал ей Сен-Жермен. – Ещё раз говорю вам, что деньги здесь – не нужны! Фортуна же не всегда стоит к нам спиной! Иногда, особенно в играх, она поворачивает к нам и своё сияющее лицо. В прошлый раз вы проиграли герцогу Орлеанскому, а в этот раз - он может проиграть вам! Играли вы с ним на слово! Попробуйте и в этот раз, - хотя бы в первой тальи! - сыграть на слово. Поставьте на слово – сто тысяч! В качестве шутки над судьбою, что ли! Если выиграете, а я знаю, что Орлеанский всегда при деньгах, поставьте ещё на сто тысяч! На этот раз - уже деньгами Орлеанского! Если и на этот раз вам повезет, то ставьте ещё на сто тысяч! Так и отыграетесь!
Бабуля пыталась, было, возразить ему, указав на свой расход в полмиллиона и долг, карточный, в триста тысяч. Однако Сен-Жермен и здесь успокоил её. Он сказал ей, что в случае проигрыша в первой же тальи, и в этот вечер, дальше играть, разумеется, не стоит. Значит, увы, не судьба! Фортуна - не повернулась! Тогда он, Сен-Жермен, на следующий день обязательно даст ей взаймы четыреста тысяч и она рассчитается с герцогом. А долг ему, Сен-Жермену, отдаст позже, по приезде в Петербург.
Далее он развил перед ней целую теорию. Теорию, весь смысл которой сводился к тому, как поступать бабушке в тальях при проигрыше или выигрыше, то есть рассказал ей свою тактику в игре. А тактика была проста! Её суть заключалась в следующем: в случае проигрыша в первой тальи немедленно бросить игру и дальше надеяться на него, Сен-Жермена; в случае же выигрыша попытать игрецкого счастья в других тальях, то есть попробовать отыграться по предложенному, Сен-Жерменом, варианту.
В случае выигрыша в первой тальи, а проигрыша во второй, вновь сыграть на слово, то есть вновь попытаться вернуть к себе благосклонность Фортуны и потом, в последующих тальях, вновь попробовать отыграться, ставя, в каждой из последующих талий, деньги Орлеанского. В случае выигрыша в первой и во второй тальях, а проигрыша в третьей, опять же через оставшиеся деньги Орлеанского, - сто тысяч! – продолжить борьбу за своё счастье в других тальях, то есть вновь попробовать отыграться!
Игру во всех случаях надо бросить только при проигрыше, - на слово! - ещё ста тысяч к вчерашнем триста. Другими словами, бросить игру при возрастании общего долга герцогу Орлеанскому в четыреста тысяч. Во всех же других случаях надо обязательно продолжать борьбу за своё счастье! И, желательно, деньгами своего партнера, герцога Орлеанского! Вот такую тактику, господа, предложил моей бабушке граф Сен-Жермен!
Надо вам заметить, господа, что и в картах, и в денежных вопросах бабушка моя была - как малый ребенок. Свидетельство тому этот происшедший с ней случай и её доводы против беззакония дедушки! В картах она, видимо, вообще не соображала, хотя и любила играть, и - играла азартно! Не в пример государыне Екатерине, которая хоть и играть любила, - и играла азартно! - но суть карточных игр знала превосходно!
А о деньгах – и говорить не стоит: она, скорее всего, вовсе не подозревала, наверное, откуда они вообще берутся у мужа! Но, тем не менее, деньги она тратила легко, охотно и даже, как вы только что сами убедились, изящно. Платья и драгоценности, дорогие безделушки, балы и даже карты! Всё – в единую кучу! Дедушке действительно, наверное, было нелегко с нею! И не только в Париже, но и, наверное, в Петербурге! Ну да ладно, хватит об этом!
Сен-Жермен же через только что рассказанную вам теорию открыл тогда для неё целый мир! Он так убедил её своей теорией, что бабушка моя совершенно успокоилась и стала даже верить, что сегодня она уж обязательно выиграет!
Успокоившись, бабушка так и сделала, как приказал ей её любезный друг! Она, осознав всю простоту сен-жерменовской идеи, в начале захлопала от радости в ладоши и даже весьма кокетливо потанцевала перед графом. Потом расцеловала любезного графа, не давшего ей ни копейки, в обе щеки. И даже поинтересовалась у него процессом очистки алмазов от окиси!
Процесс этот был гордостью Сен-Жермена, и все в Париже знали о его любимом детище. Граф начал рассказывать о своём детище нудно и долго. Бабушка же так вся и сияла от счастья, совершенно его не слушая! Когда же граф, наконец, откланялся, то она сразу же стала и собираться, засев перед зеркалом за пудры да румяны!
В этот же вечер она явилась в Версаль, au jeu de la Reine (39)! Герцог Орлеанский, в то время как раз метал. Бабушка слегка извинилась, что не привезла своего долга. В оправдание сплела маленькую историю, которую ей тоже подсказал Сен-Жермен, и села - за карточный стол. И стала понтировать против Орлеанского! Она поставила на выпавшую ей, при раскладке, карту, - на слово!- сто тысяч и действительно выиграла! Сонник - сорвал банк. Тотчас же получила от герцога выигранную сумму. Пока герцог Орлеанский, - в расстроенных чувствах! - собирал колоду после сонника и меланхолично перетасовывал её, она, не веря своим глазам, как рачительная хозяйка - даже пересчитала деньги. Сто тысяч были - на месте!
Началась новая талья! Помня наказ Сен-Жермена, бабушка, зажмурившись от страха, вновь поставила на выпавшую ей карту сто тысяч. На этот раз – уже деньгами Орлеанского! И снова выиграла сонника. Банк снова был сорван! Герцог Орлеанский, с большим сожалением, положил ей на стол ещё сто тысяч.
Началась третья талья! Бабушка тут уже настолько расхрабрилась, что вначале чуть было не поставила на выпавшую ей карту все выигранные деньги. Всё-таки азарт есть азарт! Но - вовремя одумалась! Да и страх проигрыша всё ещё держал её душу. И вновь поставила на выпавшую ей карту сто тысяч, благо деньги лежали рядом, в двух равных кучках. Вновь получился сонник! Бабушка чуть было не задохнулась от восторга…
Делать было нечего: герцог Орлеанский вновь отдал ей сто тысяч! А бабушка, вспомнив о своем долге, прекратила игру и с обворожительной улыбкой, на которую она была способна, отдала ему триста тысяч обратно. Герцог Орлеанский тоже заулыбался и галантно поцеловал ей руку, произнеся: «Ах, проказница!». Так она и отыгралась совершенно! Кстати, вот через только что рассказанное вам обстоятельство бабушка моя и любит Сен-Жермена без памяти. Потому и очень сердится, если говорят о нём с неуважением! – с улыбкой закончил свою историю Романов.
Гости дружно зааплодировали ему.

Вторая часть рассказа Романова
Второй социально-художественный срез жизни
русского общества, срез за 1796 год, основанный
на втором стереотипе с теми же элементами:
ИГРА-ПОРАЖЕНИЕ – ДИАЛОГ – ИГРА-ПОБЕДА
Однако, после аплодисментов мнения гостей всё же разделились! История действительно оказалась - запутанной! Одни стали придерживаться мнения молвы, приводя в качестве доказательств своей правоты всё новые и новые случаи с Сен-Жерменом. Другие же взяли сторону бабушки, утверждавшей, что случай, происшедший с ней в Париже, был не более как аристократической шуткой, шуткой богатых аристократов. А Сен-Жермен – это всё же не мистик или кабалист, а любезный друг.
Романов, внимательно следивший за протеканием только что указанного спора, увидев, что побеждают сторонники графини, вдруг рассказал и вторую историю, приключившуюся с его же бабушкой в 1796 году.
Уловив момент, когда разговор вновь коснулся порошковых карт, ловкости рук, карточных приёмов и так далее, - то есть когда разговор вновь стал критическим к утверждению молвы! - он, внезапно для всех, изрек следующее:
- Не думаю господа!
- Как! – воскликнул тогда Сурин. – Вы всё же за утверждения молвы! У вас есть бабушка, - которая угадывает три карты сряду! - а вы до сих пор не переняли её кабалистики (42)!
- Черта с два! – вполне серьёзно ответил Романов. – Я же говорил вам, что эта история - крайне запутана! Несмотря на объяснения моей бабушки, и я, и её три сына, которые, в молодости своей, кстати, ничуть не уступали моей бабушке, то есть тоже были отчаянными азартными игроками! - не раз пытались разрешить этот спор. Как сами понимаете, воспользоваться тайной трёх карт было бы не худо и для них и, даже для меня! И так же, как вы сейчас, ничего не добились. Бабушка стоит на своём, молва же утверждает – первое прдположение!

Первый элемент второго стереотипа:
ИГРА-ПОРАЖЕНИЕ
- А между тем, - продолжил Романов, - мне мой дядя, третий сын Екатерины Алексеевны, граф Михаил Петрович, как-то клянясь честью, рассказал следующий случай. Покойный Мотовский, ну тот самый, который, промотав миллионы, умер в нищете, - при этих словах Романов слегка кивнул на Бирюкова, - однажды, в молодости своей, проиграл, помнится, Зоричу (43), - да, именно тому Зоричу, который был в фаворитах у государыни Екатерины! - около трехсот тысяч.
Кстати, господа, вот вам ещё одно доказательство моей правоты насчет бабушкиной парижской суммы проигрыша. Как видите сами, проигранные суммы, - в обеих историях! – почти совпадают! А этот факт тоже что-нибудь, да значит! На мой взгляд, бабушка не помогла бы Мотовскому, если бы не совпадение этих злосчастных сумм. А она - помогла ему! Об этом я и расскажу вам чуть позже.
Итак, господа, продолжим нашу историю дальше. Сразу же замечу вам, что и Зорич был - самым честнейшим малым. Он был: весельчак, храбрец, рубака, бессребреник и - пьяница! В общем, настоящий гусар! В играх он был азартен, но честен. Этим, наверное, и понравился государыне! Правда, как вы сами знаете, ненадолго! Он даже побывал в плену у турок! Из-за своего ранения. Помните, вместе с русским послом?
Даже поэт Пушкин как-то отметил его в своих «Застольных разговорах». Помните: «Зорич был очень прост». Правда, на сей раз молва высказывает как раз противоположное утверждение. Ходят какие-то зловещие слухи, что он стал фаворитом у государыни из-за своей тетки-акушерки! Которая якобы была причастна к гибели, при родах, первой жены Павла, немецкой принцессы Вильгельмины Дармштадтской.
Мне, наверное, еще предстоит разобраться как со слухами, так и с Пушкиным. Не пишет ли он чего-нибудь запретного или тайного. Слухи-то ведь всегда имеют и истоки свои. Пожалуй, поручу это дело моему брату Николаю (44). Однако не в этом суть нашей истории. Суть дела, господа, в том, что игра есть игра! Поэтому тогда, то есть после проигрыша, Мотовский и был в отчаянии, так как и винить-то было некого!

Второй элемент второго стереотипа:
ДИАЛОГ
Так вот, бабушка моя, которая всегда утверждала, что её карточная победа в Париже была всего лишь шуткой. И которая, замечу, всегда была строга к шалостям молодых людей, - быть может, потому, что в молодости своей сама не раз попадала впросак! – возьми, да и вдруг сжалься над ним! Прослышав об его неудаче, - Мотовский, как ровесник её сыновей, был дружен с ними! - она поступила следующим образом. Она, в ответ на его записку, - в которой он умолял её принять его по неотложному делу! - подумав, вдруг дала своё согласие. Свидание - состоялось!
И представляете, господа, на этом свидании она дала ему три верных карты! С тем, чтобы он поставил их одну за другою! Правда, после того, как она назвала ему три верных карты, она сразу же взяла с него честное слово впредь уж никогда не играть. Но только что названное обстоятельство суть свершенного - совсем не меняет! Карты-то уже были названы!

Третий элемент второго стереотипа:
ИГРА-ПОБЕДА
Разумеется, Мотовскому только того и надо было! Он дал графине слово, горячо поблагодарил её – да и был таков! Больше не раздумывая горестно о проигрыше и о дальнейшем, он, перезаняв где-то денег, тотчас же отправился к своему победителю! Как-то уговорил его играть. И, как вы уже догадываетесь, господа, игра получилась! Он поставил на первую карту пятьдесят тысяч и выиграл сонника; загнул пароли, пароли-пе – отыгрался и остался ещё и в выигрыше…
А вот слова своего Мотовский так и не сдержал, - задумчивым голосом закончил свою историю Романов. – Он продолжил играть в других местах и года за три, четыре, точно не помню, проигрался в пух и прах…. Вот и пойми: где здесь – правда, а где – ложь, вымысел!
Романов умолк, и в комнате, где сидели молодые люди да Бирюков, воцарилась тишина. Видимо, каждый из присутствующих обдумывал истории, которые он только что услышал.
Воспользуемся вынужденной паузой и мы! И тоже подведем некоторые итоги по рассказанным поручиком историям!
На что хотелось бы обратить внимание читателя? Да прежде всего на то, что, несмотря на фантастичность и даже мистичность рассказанных историй, они всё же действительно состоялись и были - реальны! В первой истории поручиком Романовым была раскрыта жизнь его бабушки в её, так далекой от нас, молодости, полностью отображающая образ жизни тогдашних представителей высшего дворянства, всё копирующего с образа жизни самой Екатерины.
Во второй же истории поручиком Романовым очень коротко раскрыта жизнь уже трех сыновей графини да Мотовского. Мотовского, который попал - точно в такую же ситуацию, что и бабушка поручика Романова. Кстати, шестьдесят лет тому назад, в Париже. Тоже был проигрыш! тоже был спасительный диалог! И тоже была - победа! Не в этом ли главная суть рассказанных здесь историй? За двадцать три года, происшедших после поездки Екатерины Алексеевны в Париж, образ жизни русского столичного дворянства - нисколько не изменился! Уже три сына графини да Мотовский играют в карты да попадают в истории! Мотовский, три сына графини и другие русские дворяне, выросшие за двадцать семь лет в молодых людей, заменили Екатерину Алексеевну!
Что же здесь удивительного, если образ жизни и второго поколения русских дворян - не изменился? Повторяющиеся с регулярностью карточные поражения, диалоги, да так редкие карточные победы? Ну, конечно же, нет! Наверное, всё же карты! Ох, эти карты! Не приводят они к добру, так как в колоде есть и Пиковая дама!
Ну да ладно! Не будем пугать людей зазря! Два социально-художественных среза жизни русского общества, характеризующих образ жизни первого и второго поколения русских дворян, поручик Романов уже раскрыл. Стереотипность общей композиции нашей повести, выразившаяся через элементы: карточное поражение – диалог – карточная победа, уже четко определилась и в третьем срезе. Определились в срезе, который мы начали с неудачной игры уже третьего поколения русских дворян. Остаётся только продолжить наше повествование, основанное на стереотипе: поражение – диалог – победа. Да расширенно изобразить саму жизнь всех обозначенных в нашей повести героев!
Однако всё же досидим до конца вечера и посмотрим, что же произойдёт на нём дальше. И только после этого поведём повествование нашей истории дальше до её логической развязки.
После рассказа Романова и паузы, в которой молодые люди обдумывали истории, рассказанные поручиком, разговор о трёх картах не прекратился. Постепенно, слово за слово, стали брать верх сторонники Сен-Жермена, приводя всё новые и новые случаи из его необыкновенной биографии. Не знаю, как бы закончился и этот спор, если бы Романов вновь не попросил бы слова.
- Господа, я же говорю вам, что эта история – крайне запутана! – начал он. – Прослушав от дяди только что рассказанный вам случай, я как-то вновь обратился к Екатерине Алексеевне с просьбой пояснить и его. Думал, что она откажет мне в этой просьбе, так как изложенное вам обстоятельство прямо указывало на её причастность к магии и к чернокнижью. Но Екатерина Алексеевна, как это ни странно, охотно согласилась на мою просьбу! И вот как она мне пояснила только что рассказанный вам случай с Мотовским и – с его оппонентом Зоричем.
- История с бабушкой, господа, в которой главным героем оказался Мотовский, действительно тянется из Парижа! – С этими словами Романов со значением посмотрел на присутствующих.
После его слов в комнате мгновенно установилась звенящая тишина. Даже Бирюков, мирно дремавший при вышеуказанных спорах, вдруг прекратил это интересное для себя занятие и, округлив глаза, в испуге посмотрел на окружающих его людей…
Романов же, выждав значительную паузу, вдруг продолжил свою историю такими словами:
- Но я сразу огорчу вас, господа: она имеет совершенно другую основу!
При этих словах в комнате послышался явный вздох облегчения. Даже Бирюков поменял при этом неудобную для него позу, а в глазах его промелькнули искорки усмешки…
- Моя бабушка уверила меня, - продолжал, между тем, Романов, - что всё то, что вы только что услышали, это – фантастика. И вымысел молвы и - Михаила Петровича! Такой же вымысел, как и утверждение молвы об её карточном чародействе в Париже. По её словам, и в только что рассказанной истории всё произошло - совершенно по-другому!
У меня сейчас уже нет веры: ни в бабушкины утверждения, ни в утверждения молвы. Поэтому я передам эту историю так, как её рассказала мне Екатерина Алексеевна. А вы, господа, уже сами оцените, что во всей этой истории вымысел, а что – правда.
Присутствующие, интерес которых к семейной легенде, к семейной истории подошел к кульминационной точке, с нетерпением согласились на продолжение истории о трёх картах. И тогда Романов рассказал им следующее.
- Моя бабушка, графиня Екатерина Алексеевна, - начал он, - благополучно избежав карточного поражения, - но оставив полмиллиона в Париже! – наконец-то повернула - на Санкт- Петербург! Приехав домой, она и здесь развернула кипучую деятельность! Такова уж, видимо, была её натура! Умело руководя мужем и своими поклонниками, она быстро достроила свой дом на одной из главных улиц Петербурга и искусно украсила его всем, что видели её глаза в Париже!
Свет долгое время был шокирован её выходкой. Многие тогда тоже кинулись в Париж и после навезли в Петербург множество разных безделиц. А дом Екатерины Алексеевны на какое-то время стал самым модным салоном в северной столице. Одно умолчала моя бабушка – это свою карточную историю. И скоро вы убедитесь – почему!
Благодаря салону, связям и своей энергии бабушка как-то сразу приобрела и вес в обществе. И, наконец-то, была пожалована во фрейлины! Кстати, вместе с Анной Петровной Елецкой, тоже добивавшейся этой же милости. Вот здесь-то она и проявила смекалку, столь ей не свойственную! Когда она представлялась государыне по случаю посвящения во фрейлины, то и рассказала ей свою парижскую историю.
Государыня, господа, к истории отнеслась - весьма благосклонно. Что, собственно, и требовалось. И бабушка, совсем успокоившись, зажила своей, - как всегда, немножко взбалмошной! – жизнью. Вовсе и не подозревая, тогда что парижская история будет иметь - и продолжение!
Она участвовала во всех суетностях большого света, ездила на балы, приемы и рауты, нередко сама давала балы, была радушной хозяйкой своего салона и так далее. Жизнь пошла ровно, без приключений. Между балами она воспитывала: то своих сыновей да дочку - она была у неё второй, то своего мужа, если он в чём-то был виноват или был недоволен её расходами. Иногда она делала и то и другое одновременно, если ей почему-то не хватало времени. В общем, жизнь как жизнь. Ничего интересного далее не происходило и - не произошло.
Но, надо заметить вам, господа, что карточная история, услышанная и другими, пошла гулять по свету. И вскоре превратилась в легенду, настолько противоречивую и запутанную, что некоторое время спустя многие стали приписывать волшебство, магию и чернокнижье не только Сен-Жермену, но, как это ни странно, и моей бабушке, графине Екатерине Алексеевне! Вот единственное обстоятельство, на данный момент интересное для нас!
Надо заметить, господа, что в то время жизнь дворян в Петербурге была весьма и весьма разгульной, хотя сам народ и волновался. Я уже указывал вам на это, подчеркивая размеренную жизнь моей бабушки до и после её парижской истории. Кстати, этому способствовало и то, что - дочка подросла! Обычно женщина судит о своём возрасте по возрасту своей дочери. Екатерина Алексеевна и этому обстоятельству не придала никакого значения! В семнадцать лет, когда Анна вдруг забеременела от князя **, Екатерина Алексеевна немного, разумеется, притихла.
Ох, уж эти женщины! Сначала любовь, а потом уж – карты! Для гадания, разумеется! У мужчин – всё наоборот! Сначала - карты, а потом, когда проиграются, любовь! Однако, когда всё окончилось благополучно, и Анна стала княгиней Анной Петровной**, - которая сразу же после венца и одарила своего князя, сыном! – свадьбу Анны Петровны с князем** гуляли - чуть ли не с месяц. Праздник жизни продолжался, и время - летело! По этой причине Екатерина Алексеевна почти и не заметила, как прошло двадцать три года, подросли её сыновья, а ей самой стало - под пятьдесят!
От веселья она очнулась только после смерти своего мужа, да и то не сразу, а тогда, когда её сыновья стали всё чаще и чаще попадать то в карточные, то в другие истории. Оказывается, и они даром времени не теряли! Освоили и свет, и все его прелести! Вот здесь-то графиня как-то сразу и осознала, что ей уже – полсотни и что жизнь - почти прожита! По тому времени, да и по нашему тоже, она стала - в возрасте! Пожилая графиня! Что оказалось для неё очень страшным событием…
Но делать было нечего, господа! Всё свершилось само собой. Поэтому после смерти мужа графиня не придумала ничего умнее, как раздел имения! Благо, сыновья были уже совсем взрослыми! Всем, в том числе и ей, досталось кое-что. Маловато, конечно, но жить можно! В расстроенных чувствах, да и горе было большое, – муж умер! - Екатерина Алексеевна пригласила к себе молодого управителя, некого Платона Александровича Зубова (45), ровесника её сыновей! Может быть, для ведения хозяйства, а может быть, ещё для чего! Пятьдесят лет – это хотя и старость, но, всё ещё очень опасный возраст! Особенно у женщин! И взвалила на него все бывшие обязанности мужа! Не ей же, в самом деле, хозяйством заниматься! Да и двадцатисемилетний Зубов, - молодой, красивый мерзавец! - говорят не против был приударить за стареющей дамой, ибо нередко получал от неё то бриллиантик, то золотой крестик, то ещё что-нибудь. Но это уже к нашей истории имеет косвенное отношение и взято мною из других источников…
Надо вам заметить, господа, что и её сыновья, воспитанные между балами, пошли не в графа, а, скорее всего, в матушку! Они с детства радовались жизни, так же были беспечны, а когда подросли и окончательно оперились, то есть получили свои доли наследства, то и вкусили все прелести столичной жизни, в её самой полной мере. Разумеется, подружились они и с картами, так как время было такое! Да и сам образ жизни столичного дворянства способствовал развитию, у них вышеуказанной наклонности. Вот здесь-то парижская история Екатерины Алексеевны и нашла своё продолжение!
Романов, обдумывая свой дальнейший рассказ, стал вновь набивать свою трубку табаком. Пока он обдумывает свой рассказ, заметим, – опять же в целях ведения только нашей истории, – следующее. В то время в дворянском обществе Петербурга как-то само собой объявились сильные игроки. Видимо, время было такое! Да и образ жизни столичного дворянства плодил не только балы, охоты, салоны, но и - карты! Известно же, что потребность порождает спрос!
По большей части это были молодые люди двадцати трех и двадцати семи лет, происходящие, в основном, из дворян. Но – совершенно по-другому воспитанные (Воспитанные именно на наживе и хищничестве; - примечание автора повести-аналогии.). В отличие, заметим, от собравшихся у П.В. Нащокина игроков, которым вовсе не безразлична была судьба именно уже отставшей от Западной Европы матушки-России. Потому они и пригласили на свой карточный вечер поручика Романова. Поручика, с которым, - и до этого вечера! - имели кое-какие дела. Но помешали на этот раз именно карты. Да, наверное, и Бирюков, вдруг внесший в карточную игру невообразимый азарт.
Среди предприимчивого поколения, - назовем, его, так! - были и дворяне. Но, видимо, из мелких или обеднённых за счет раздробления имений, фамилий. Таких фамилий, кстати, много на Руси! Среди этих молодых людей как-то особо выделялся уже известный вам Лопухин, двадцати трехлетний молодой человек очень приятной наружности (46).
Он всегда был одет по последней моде и со вкусом, свежее лицо его всегда изображало добродушие, глаза блестели, оживленные постоянною улыбкою. Дворянская молодежь поговаривала между собой, что он представляет собой самого сильного игрока Петербурга. И потому тянулась к нему! Наверное, для того, чтобы лично убедиться в его сильной игре!
К этому времени в мире произошли и другие важные события! Наполеон уже делал свои первые шаги к своему печальному бессмертию, а отец нашего главного героя, Германна, или ещё только собирался, или уже выехал в Россию. Для накопления капитала!
Романов набил трубку табаком, раскурил её, несколько раз пустил аккуратные колечки дыма и продолжил свою историю следующими словами:
- Однако прежде чем начать её, заметим ещё одно обстоятельство. В то время произошло и ещё одно событие, непосредственно связанное с нашей историей. Я чуть было не пропустил его, увлекшись описанием жизни бабушки и её семейства!
Однажды некий Мотовский, - говорят, незаконнорожденный сын богатой дворянки М.! – близко знакомый сыновьям Екатерины Алексеевны по картам и другим проделкам, проиграл Зоричу в карты ровно триста три тысячи рублей! Как раз в год смерти Екатерины. Бабушка мне сама об этом говорила! Начал с трёх тысяч, а проиграл - все триста три!
Мотовский, ещё раз подчеркнем, был одним из богатейших людей России. Его именье после скоропостижной смерти его преподобной матушки оценивалось в несколько миллионов рублей. Пожалуй, по громадности и богатству оно было сравнимо только с имением моей бабушки. Да и то – до её поездки в Париж и до раздела! Но не в этом суть дела, господа!
Главное, видимо, состояло в том, что он тоже был - беспечен! Как и моя бабушка в молодости! Или, быть может, картами слишком увлекался? Нет, здесь я, может быть, и не прав! Такой вывод будет - односторонен! Он и на балах блистал! И сам давал балы! Между прочим, он был всеобщим любимцем, так как был очень щедр. Да и о дамах, которые всегда любят только деньги, он никогда не забывал! Одним словом, он жил, как все, то есть как немногие.
Вот здесь-то, при его проигрыше, рассказанная вам парижская история и всплыла вновь. Достоверно уже неизвестно, за счет чего или кого: за счет молвы… или, быть может, сыновья Екатерины Алексеевны подсказали! Всё может быть! Однако это уже не столь важно! Важно то, что Мотовский, отчаявшись от такого огромного проигрыша, написал записку Екатерине Алексеевне, - ничего не подозревавшей о новой истории! - с просьбой срочно принять его. И Екатерина Алексеевна, добрая душа, его приняла!
Надо вам заметить, господа, что, - после смерти мужа (Пусть земля ему будет пухом!) и раздела именья! - графиня всё же несколько призадумалась. Молодость-то уже прошла! На балах она уже больше не блистала. Она больше пользовалась вниманием своего молодого управителя, учась у него хозяйствованию! Именье стало средненьким! Старость подошла…. Да и сыновья стали чаще и чаще поигрывать в карты!
По этим обстоятельствам она почему-то всё чаще и чаще стала вспоминать свою парижскую историю. И как-то, - бабушка мне сама об этом говорила! – придумала её новый вариант. Не с целью обогащения! Можете быть, в этом уверены, господа! Мысли у Екатерины Алексеевны были тогда самые благородные! Да и по натуре она была хоть и взбалмошной, но доброй женщиной. Опасаясь за своих сыновей, она новый вариант придумала для них! Вдруг повезет и тогда отыграются. Не больше!
А новый вариант, как вы уже сами понимаете, подошел не к сыновьям, а - к Мотовскому! Когда он явился к ней и в самых черных красках описал ей своё горе, она так и встрепенулась! Вспомнилась молодость, ужасные триста тысяч, невероятность удачи…. Да и суммы, как на грех, почти совпали! Ну и - сжалилась над ним!
Вот что она ему предложила, господа! Попробовать ещё раз сыграть с Зоричем! И в первой же тальи поставить пятьдесят тысяч, - пятьдесят тысяч он уж всегда в Петербурге найдёт! А лучше найти уж все сто, чтобы иметь запас на случай первого проигрыша! Ну и, разумеется, сказала ему при этом, что Фортуна не всегда стоит к нам спиной! Иногда, особенно в играх, она поворачивает к нам и своё сияющее лицо! Мотовский проиграл Зоричу, теперь Зорич может проиграть Мотовскому! И прочее, то есть повторила то, что втолковывал в её беспечную, - но красивую! – головку Сен-Жермен в Париже!
Если он выиграет в первой тальи, то, значит, Фортуна улыбнулась ему! Пусть тогда во второй тальи делает пароли! Если и во второй тальи выиграет, то на третью талью пусть ставит пароли-пе! И тогда он не только отыграется, но и останется ещё и в выигрыше! Такой расчёт бабушка сделала быстро и верно потому, что новый вариант игры просчитала заранее: по своей парижской сумме!
Далее бабушка рассказала ему, как держаться при проигрышах: в случае первого проигрыша поставить ещё пятьдесят тысяч и вновь попробовать игрецкого счастья; в случае первого выигрыша, а второго проигрыша – опять поставить оставшиеся пятьдесят тысяч и вновь попробовать счастья; в случае первого и второго выигрыша, а третьего проигрыша – опять поставить оставшиеся пятьдесят тысяч и вновь попробовать добиться своего игрецкого счастья по схеме: ставка – пароли – пароли-пе, и так далее, то есть рассказала ему свою тактику в игре. Если уж он проиграет взятые с собой сто тысяч, то тогда надо решительно бросить игру, так как Фортуна не улыбнулась ему и на этот раз! Вот такой вариант предложила Мотовскому моя бабушка!
Остаётся только заметить, господа, что дальше она с лёгкой усмешкой на лице отсчитала его за проделку и, шутя, взяла с него слово – впредь уж никогда не играть! Мотовский, уловив её юмор, горячо её поблагодарил, и, так же шутя, дал ей слово, что обязательно исправится и, в дальнейшем, будет жить только праведно! С этими словами он и откланялся!
Он, господа, так и поступил, как приказала графиня! Где-то перезанял сто тысяч и явился к своему победителю! Как-то уговорил его играть! Мотовский поставил на первую карту, - которая выпала ему при раскладке! - пятьдесят тысяч и выиграл сонника, то есть сорвал банк. Осмелев, он во второй тальи поставил на карту, - которая ему выпала при раскладке карт банкиром, - свои пятьдесят тысяч и выигранные деньги Зорича: получилось - пароли! И - тоже выиграл сонника! Банк снова был сорван. При третьей тальи он был чуть живой от страха, но, всё же, проявив волю и твёрдость духа, сделал на выпавшую карту – пароли-пе, то есть вновь поставил на неё всё, что было у него на столе после второго выигрыша. И вновь получился - сонник! Банк, как по заказу, снова был сорван! И, в итоге, он не только отыгрался, но, если сделать окончательный расчет, оказался ещё и в выигрыше…
- Ну а что же дальше? – с нетерпением спросил один из гостей Павла Войновича.
Романов, вновь как-то странно посмотрев на Бирюкова, неожиданно закончил свою историю следующим образом:
- Бабушка рассказала мне также, что Мотовский не сделал урок из своего случая. Отыгравшись у Зорича, - который вскоре, в 1799 году, и умрет! – он стал играть ещё сильнее. Видимо это что-то – психологическое! Вскоре связался с какими-то игроками, которые в это время буквально заполонили Петербург, и быстро промотал свои миллионы. Где есть проигрывающий, там всегда присутствует и выигрывающий! Основной закон любой игры на денежный интерес! Дальнейшая судьба его весьма типична: он где-то умер в нищете, всеми позабытый.
- Между прочим, - добавил он, - не помог вариант и моей бабушки. Её сыновья, - князь Павел Петрович, то есть мой отец, граф Бобринский, граф **! – тоже не избежали этой же участи. Они хотя полностью и не разорились, но всё же довольно-таки крепко поиздержались. С теми же игроками, которые и у них отхватили - солидный куш. Собственно, и играли-то они против игроков, часто вместе с Мотовским, так как были с ним дружны. Единственно, что спасло их от полного разорения, это, наверное, их знатность. Да их удачные женитьбы. Даже и не знаю, чему здесь отдать предпочтение.

Продолжение третьего социально-художественного
среза жизни русского общества, среза за 1833 год
(Будет распространен автором на всю оставшуюся повесть.)
Напомним, что элементы третьего стереотипа те же:
ИГРА-ПОРАЖЕНИЕ – ДИАЛОГ – ИГРА-ПОБЕДА
История была закончена. И только после рассказа Романова многие присутствующие вспомнили вдруг о сопутствующих разговорах. Вспомнили о разговорах, которые велись при игре в карты и в которых упоминался Мотовский и славный Лопухин. Для многих присутствующих в доме вспомнились, вдруг, и свои проигрыши в этот зимний вечер. Поэтому и история, рассказанная Романовым, для многих приобрела вдруг все черты реальности и уже почему-то не показалась фантастической или сказочной, или - мистической…
Может быть, только Германн, поражённый большими суммами выигрышей и проигрышей и, по этой причине, не особо следивший за всеми тонкостями рассказанных историй, ни с того, ни с сего просчитавший игру Мотовского с Зоричем, вдруг тихо охнул. И сердце его на мгновение замерло: сумма общего выигрыша Мотовского – триста пятьдесят тысяч минус триста три тысячи – копейка в копейку совпала с суммой, которую ему оставил в наследство отец!
Шампанское было уже давно выпито, разговоры иссякли, и все засобирались домой. Через несколько минут дом Павла Войновича Нащокина опустел, а хозяин, проводив гостей, сразу же лёг спать.
Пора к дому и нам! Однако чтобы продолжить нашу историю дальше, необходимо заметить следующее: от случая с Мотовским и Зоричем, о котором в повести всё было рассказано поручиком Романовым, до ночи, описанной с первых строк этого повествования, прошло ещё примерно тридцать семь лет (В общем, тройка, - и семерка! – и здесь ещё действуют.)!
За это время произошло много других немаловажных событий, которые как-то найдут своё выражение и в нашей повести. В 1790 - 1795 годах родились почти все герои, сидевшие в ту памятную ночь за карточным столом. За исключением, пожалуй, нижегородца Бирюкова: он был - чуть ли не вдвое старше их! Несколько позже, - а то и раньше (точно неизвестно!), - родилась Елизавета Алексеевна, главная героиня нашей повести; молодая Елецкая, - назовем её пока княжной Полиной! – внучка княгини Дарьи Петровны Елецкой, приятельницы Екатерины Алексеевны. Ну и – так далее. Ведь всего здесь даже и не упомнишь!
В 1812 – 1814 годах Россия поразит Наполеона, и он перестанет быть не только претендентом на звание Властелина Мира, но и - Властелином дум. Молодая же Россия, сходившая в Париж походом, прочувствовавшая и понявшая и весь деспотизм Бонапарта как Завоевателя, - и весь деспотизм царя российского! - воочию увидит там и всю полезность свободной личности! Рациональное ведение сельского хозяйства, чистота и порядок в уже ухоженной Европе - поразит её…. И она, оказавшись через 13-ть лет в Сибири, посвятит всю себя, без остатка, делу просвещения своего народа. Так и не поняв, при этом, что ухоженность Западной Европы основана на бедах и крови - других народов!
Примерно в эти же годы, точность времени здесь уже не играет решающей роли, старая графиня решительно расстанется со своим молодым управителем. Уличив его в крупном воровстве да в расстройстве в свою пользу счетов и различных дел. А у него тоже в 1796-1801 годах, на грех или на радость, родится от собственной жены сын.
Конфликт между Екатериной Алексеевной и молодым управителем будет настолько бурным и яростным, что графиня надолго сляжет в постель, ежедневно жалуясь своим домашним на оскорбление своих чувств и - женской гордости. Молодой же управитель не будет даже посажен в тюрьму, так как у Екатерины Алексеевны уже не хватит ни сил, ни средств - для борьбы с ним. Только через многие годы, буквально к описываемому в повести времени, она чуть-чуть подправит своё хозяйство, найдя себе пожилого, но толкового управителя.
Значительно позднее, тоже примерно к нашему времени, отец нашего главного героя, Германна, накопив в России, - через расчет, умеренность и трудолюбие, - свои сорок семь тысяч, станет болеть. И, в конце концов, то есть в 1829 году, умрет, оставив своему сыну весь капитал. Он так уж и не увидит более своего любезного, но скупого Vaterlandа (47). Не повезет и бывшему управителю у старой графини. В 1830-м годам вроде бы и он умрет от какой-то болезни. Но он, в отличие от отца Германна, оставит своему сыну, графу Алексею Платоновичу Зубову, весьма порядочное состояние.
Вот, собственно, и все события, которые произойдут между 1796 и 1833 годами и которые хоть мельком, но отразятся в нашей повести.
А сейчас, чтобы у нас не получилась круговерть, запустим и мы своё время и посмотрим - куда же оно нас выведет! Раз уж мы прошли через два социально-художественных среза и стереотипа и начали третий социально-художественный срез и стереотип, то общий наш курс – это выход на престарелую графиню! А там видно будет, что делать дальше! Скорее всего, видимо, тоже «организуем» Германну ДИАЛОГ с графиней и тоже придумаем ещё одну игру: ИГРУ-ПОБЕДУ. Композицию надо поддерживать! Иначе нет смысла и строить её!
Однако, кого же нам взять в самые наиглавнейшие герои? Романова? Так он и без композиции на верном пути! Традиции Екатерины Алексеевны поддерживает неукоснительно! И сегодня, как видели сами, в карты играл. Отдадим ему, в нашей повести, мужскую заповедь: не повезет в карты - повезет в любви!
Кого же тогда? Может быть, хозяина дома, в котором частенько играют в карты? И этот сегодня в карты играл! И этот - на верном пути! Да и фамилия у него хороша: Нащокин!
Кого же тогда? Придумал! Германна! Только он один, в этот вечер, в карты не играл! А как же тогда мужская заповедь? Бог с ней, что-нибудь придумаем по ходу действия! Он, говорят, на Наполеона похож! И так же беден, как и Наполеон в своей молодости! К тому же – немец! Да ещё, вдобавок, обрусевший! Наполеон немецкого толка в России. Прекрасно! Интер-Наполеон!
Или мелкий буржуа, стремящийся в Наполеоны в любой стране: и во Франции, и в Германии, и, по всей видимости, в России! Прекрасно! Возьмём это за одну из идей своего повествования! Тем более, что Бонапарт уж очень много бед принёс Европе, да и не только ей. Диктатура парализует общество, делает его нежизнеспособным. Итак, определились: Германн!
Но, однако, пора спать! Засиделись! Все наши герои уже давно разъехались по своим домам. Тогда запустим, всё же, и свои часы. Без пятнадцати семь утра (если уж быть - особенно точным!), пошло дальнейшее действие в нашей повести.
Да, чуть не забыл! Этот, только что описанный нами вечер, очень знаменателен: с него всё и началось! Поэтому и дни нашей дальнейшей повести мы будем отсчитывать - только от него. Так, на всякий случай! Вдруг кому-то не понравится наш творческий беспорядок! А мы тогда: нате, пожалуйста! На любое событие – конкретный день! Или на любой день – конкретное событие! Как в календаре! Но это уже дело вкуса! А нам действительно пора домой! Прощайте!

ГЛАВА 2

- Вы, кажется, решительно предпочитаете камеристок?
- Что делать, мадам? Они - свежее!
Графиня М.А. Нарышкина и поэт-партизан Д.В. Давыдов.
Светский разговор (1)

С учетом зимнего вечера, описанного в начале нашей повести, прошло девять дней. Иначе говоря, это произошло именно в субботу, уже на десятый день после знаменательной игры, от которой смог воздержаться, как вы помните, только один Германн. А произошло это примерно так. Или вот перед вами вторая, после игры у Нащокина, сцена нашей повести.
Престарелая графиня***, да, та самая, о которой шел разговор в первой главе нашей повести, - она, как мы уже и указывали, была ещё жива: ей в этом году исполнилось восемьдесят семь лет! – сидела в своей уборной перед зеркалами. Три крепостные девушки окружали её, готовя одежду, прическу и всю графиню целиком к её будничному дню. Одна девушка держала высокий чепец с лентами огненного цвета, другая – банку румян, третья – коробку со шпильками. В комнате шла кропотливая, напряженная работа, изредка прерываемая то восклицаниями, то замечаниями графини.

Разумеется, наша графиня уже не имела ни малейшего притязания на красоту, давно увядшую! Однако она всё ещё сохраняла все привычки своей молодости! Она по-прежнему строго следовала модам семидесятых годов и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад! В этом отношении время почти не коснулось её! И она, благодаря этому обстоятельству, выглядела как живой музейный экспонат!
У окна за пяльцами сидела очень симпатичная барышня, её воспитанница (2). Одета она была довольно-таки просто, но современно и, главное, со вкусом, что, собственно, и составляло огромную разницу, разницу времён между ней и графиней.
Елизавета, или Елизавета Алексеевна, - будем называть её по имени и отчеству! – была взята графиней в воспитанницы после того, как она в десять лет лишилась своих родителей. Родителей, уехавших по принуждению в Сибирь, да и сгинувших там. Она приходилась Екатерине Алексеевне какой-то дальней-предальней родственницей и была взята ею на попечение и воспитание: и для того, чтобы с белого света не сгинула ещё одна христианская душа, и для смягчения, то есть коротания, наступившей старости. Да и семь лет тому назад акты милосердия, рожденные Отечественной войной, были очень модны, и Екатерина Алексеевна как женщина светская, знавшая истинную обстановку и сплетни двора, не могла пропустить такой экстравагантный случай.
В недавно прошедший ноябрь Елизавете Алексеевне исполнилось ровно семнадцать. Буквально за год-полтора она из девочки-подростка превратилась в красивую барышню, очаровательную и стройную. И Екатерина Алексеевна, временами поглядывая на неё взором опытной женщины, невольно любовалась ею. Попутно вздыхая о возможной разлуке с нею и о трудно-претрудном вопросе её благоустройства, её возможного замужества.
Дело здесь было в том, что Елизавета Алексеевна, по известным обстоятельствам, была бесприданницей. И потому проблема выдачи её замуж не представлялась графине простой. По опыту последних десятилетий она прекрасно знала всю перспективу бесприданниц и уже тайно сожалела о принятом семь лет назад попечительстве над нею. Ей не хотелось расстраивать ни свою воспитанницу, ни саму себя, но что-то предпринять решительного для благоустройства Елизаветы Алексеевны она уже не могла: и глубокая старость подошла; и денег с каждым годом становилось всё меньше и меньше. Она не знала, что и делать, и очень мучилась от этой неопределенности, попутно перенося своё раздражение то на бедную воспитанницу свою, то на окружающих её слуг.
В дверь легонько постучали, и в комнату, где находились дамы, вошёл молодой офицер в эполетах и белых лосинах, обтягивающих его стройные ноги.
- Здравствуйте, бабушка! – сказал он, галантно и демонстративно целуя руку графини. – Здравствуйте, очаровательная Елизавета Алексеевна! Бабушка, я к вам с просьбой!
- Просить надо после обеда или к вечеру, - назидательно ответствовала Екатерина Алексеевна, вообще не любившая никаких просьб, - а сейчас – утро!
- Бабушка, просьба не сложная. И она не затруднит вас, - поспешно сказал молодой офицер (Да, это был наш Романов!), предвидя возможные возражения Екатерины Алексеевны.
- Ну и что там у тебя! – нехотя сказала старуха, продолжая смотреться в зеркало.
- Позвольте мне, бабушка, представить вам одного из моих приятелей и привезти его к вам, в предстоящую пятницу, на бал. Он очень хочет видеть вас, да и с другом на балу будет не так скучно.
- Пожалуй, Александр, привези мне его прямо на бал, - немного подумав, сказала графиня. – Зачем лишние хлопоты? Там мне его и представишь. Хорошо? Кстати, Александр, ты был вчерась, то есть в только что прошедшую пятницу (Какое совпадение: сплошные пятницы!), у княгини***?
Пока идёт диалог молодого офицера с графиней, заметим следующее: балы, как и прежде, продолжаются! Появилась у нас и княгиня***! О картах – и говорить нечего! Они появились у нас раньше, чем началась сама повесть! Диалог - тоже необходимый элемент нашего повествования! Поэтому вновь вернемся к изображаемой в повести сцене и посмотрим, что же ещё произойдёт в ней!
- Как же, бабушка! – с некоторым оживлением ответствовал Романов. – Было очень весело! Танцевали до половины пятого. Многие были в маскарадных костюмах. Как хороша была княжна Елецкая! – мечтательно вздохнул поручик. – Настоящая русская красавица! Славянка! Блондинка, что уже редкость! А какие глаза и ножки!
- И-и, мой милый! – вновь проявила своё недовольство графиня. – Что в твоей княжне Полине (3) хорошего есть? Слишком уж она кокетлива, батюшка ты мой! Да и к мужчинам липнет, как муха на липучку! Такова ли была её бабушка, княгиня Дарья Петровна Елецкая?.. Вот она – действительно была красавица: голубые глаза, русый волос, точеная фигурка!.. Статуэтка, да и только!
- А вообще-то с лица воды не пить!.. – вдруг спохватилась графиня, обременённая и заботой о женитьбе своего внука. Ты больше за княжной Софьей Александровной ухаживай. Как-никак, а она внучка княгини***. Она и скромнее, да и побогаче Елецкой! Кстати, я чаю, что Дарья Петровна уж очень постарела?.. Давно её не видела!.. Кажется, целую вечность…
- Как постарела? – рассеянно отвечал Романов. – Она уже лет семь как умерла. В 1825 году, если быть точным. Да, да! Уже восьмой год идёт…
В комнате вдруг установилась, после слов Романова, неожиданная пауза. Воспользуемся ею. Как видите уже и сами, внучки, - названных, выше, княгинь! – даром времени не теряют! Они уже охотятся - за Романовым! С целью, разумеется, выхода замуж за него! Ещё раз выделим, что этот вопрос поставлен у петербургских дам-дворянок на самую серьезную основу. Да и княгиня***, за которой у нас скрывается сама княгиня Самойлова (4), - уже откроем здесь её инкогнито! – специально организовала тот бал, о котором только что говорил поручик. Организовала с тем, чтобы сблизить на нём свою внучку, Софью Александровну, именно с князем.
Ан, нет! Услышав о бале и, наверное, о его задачах и целях, на него примчалась и княжна Полина, внучка Дарьи Петровны Елецкой. И, как обычно бывает в этих случаях, всё получилось – наоборот! Романов увлекся вдруг не Софьей Александровной, - с которой флиртовал и ранее! - а именно княжной Полиной! Как мужчины бывают всё-таки, то есть порой, слепы! Даже к дельным и полезным советам – не прислушиваются! А названная выше пауза установилась из-за того, что Елизавета Алексеевна при рассеянно произнесённых словах Романова о смерти княгини Дарьи Петровны, вдруг резко подняла глаза от пяльцев и сделала тайный знак молодому человеку. Мы чуть было не забыли отметить это!
Романов тогда сразу вспомнил, что от престарелой графини таили смерти её ровесниц и досадливо закусил губу. Давая понять Елизавете Алексеевны тем самым, что допустил промах. Впрочем, это было, наверное, излишним, так как Екатерина Алексеевна услышала весть, - для неё новую! - с большим равнодушием.
- Умерла! – сказала она, - а я и не знала! Вот старая! Мы же вместе с нею были пожалованы во фрейлины и когда представлялись, то государыня…
И Екатерина Алексеевна уже, наверное, в сотый раз пересказала внуку свой анекдот, услышанный нами ещё на вечере у П.В. Нащокина! Разумеется, во втором его варианте! Добавив при этом, что когда она стала уже статс-дамой, то эта история ей уже не помогла: государыня отправила её лечиться на царицынские минеральные воды близь немецких колоний в Серепте. Как она выразилась: за её язык и дерзость!
Заметим, что анекдот графини, только что рассказанный внуку в сотый раз, во втором, то есть в реалистическом варианте, имеет существенное значение и для нашего дальнейшего повествования. Дело в том, что он ещё раз подчеркивает нюанс, который с реалистической точки зрения раскрывает мистические истории, случившиеся с графиней и Мотовским.
Судите сами! Во-первых, он – обыден, рассказывается окружающим в сотый раз. Во-вторых, в рассказанных историях фактически задействованы многие реально существующие тогда личности. К примеру: граф Сен-Жермен, герцог Орлеанский, король и королева Франции, фаворит Зорич, Екатерина II, и так далее. Не могут же они, все названные лица, быть кабалистами или, там, мистиками!
Таким образом, из реально действующих личностей, их образа жизни получается, что на первый план начинает выступать не мистичность или, там, фантастичность, сказочность рассказанных историй, а именно сам образ жизни высшего дворянства: балы, карты, салоны, прожигание жизни в увеселениях, войны и прочее. Другими словами, прототипностью раскрытых в историях событий и сцен начинает выступать сама картина, - или даже художественное полотно! – реальной жизни высшего дворянства.
Больше того, в дополнительной истории, только что затронутой графиней, ярко выражена жизнь самой Екатерины. Другими словами, сама прототипность в раскрытых Романовым историях идёт, если здесь можно так выразиться, от Екатерины! Разумеется, история или скандал начался именно с Екатерины Алексеевны! Но главная-то героиня – всё равно государыня!
Кстати, дополнительная история эта такова. Разумеется, никто Екатерину Алексеевну тогда, за язык не тянул! Сама по секрету, но на весь Петербург, нашептала своим подругам, что императрица ведёт себя - непристойно! Ночью у неё - Ланской, с утра – Мордвинов, а в перерывах, между ними, Пожарский!
- Могла бы и приутихнуть к старости! – с негодованием восклицала тогда Екатерина Алексеевна, патетически вздымая руки к небу.
Разумеется, это не прошло бесследно! Государыня вызвала статс-даму к себе.
- У меня ведь прутьев и на тебя хватит! – злобно сказала она Екатерине Алексеевне. – Я всегда прощала распутство твоё. Покрыла и карточную историю. Велю мужу высечь, чтобы умнее стала.
Екатерина Алексеевна, наверное, по глупости своей, - или обида её взяла! – возьми да надерзи императрице:
- Хлеб-соль ешь, а правду – не режь, не так ли?
Императрица чуть не задохнулась от негодования:
- Есть и другая поговорка. Ешь пироги с грибами, а язык держи за зубами! Убирайся к чертовой матери, чтобы я тебя, паскудницу, больше не видела!
Дабы замять скандал, Роджерсон срочно прописал тогда Екатерине Алексеевне лечение минеральными царицынскими водами вблизи немецких колоний в Серепте. А генерал граф Петр Федорович, узнав об опале, постигшей супругу, стал падать в обмороки, жалуясь всем, что его карьера загублена. И - навсегда!
Надо заметить, господа, что императрица взвилась тогда не напрасно. Каждый человек считает себя лучше, чем его считают другие! Ещё в 1763 году, когда Екатерина Алексеевна только собиралась стать добропорядочной женой, императрица, видя полнейший разврат елизаветинского двора, доставшегося ей по наследству и давшего ей сына Павла, - да и петербургские дворянки и мещанки разгулялись, тогда, не на шутку! – издала указ. Указ, в котором предписывалось ссылать заблудших в Нерчинск. Для успокоения и для повышения - нравственности!
Потом случился скандал с Дарьей Петровной Елецкой, которая так разбушевалась, что имела до трех любовников одновременно. И это – при живом муже! Пришлось несколько успокоить и её, сослав под домашний арест в деревню. Потом разгулялась, прямо на глазах у всего двора, княгиня Самойлова, не ставившая ни во что мужа своего и занимающая любовными утехами чуть ли не на его глазах! И так - без конца!
А тут ещё эта лицемерка, не пропускавшая ни одного смазливого дворянина! Да как она смеет говорить ей такое!
Надо заметить, что в этой истории императрица была в какой-то мере, разумеется, и права. В 1783 году, когда Екатерине Алексеевне стало тридцать семь и она, по причине пятидесятилетия графа Петра Федоровича, уже лет десять ходившего генералом, превратилась не столько в статс-даму, сколько в обыкновенную светскую львицу, промышлявшую любовью с молодыми придворными, не раз и не два переходила дорогу государыне, промышлявшей - тем же. А кому это понравится?
Екатерина II мучилась, мучилась над проблемой нравственности своих подданных, меняя одного любовника за другим, и в 1784 году приказала составить устав о благочинии (5), в котором непотребство запрещалось строго! В нём же так же запрещалось: «дом свой или нанятой открыть днём или ночью ради непотребства» и «непотребством своим или инова искать пропитания».
Как видите сами, рыба и у нас гниёт с головы! Поэтому мы, в своем дальнейшем повествовании, всё же будем придерживаться реальности, имея в виду и мистику! Чем черт не шутит, когда боженька спит! Всё же реальность предпочтительнее мистики. А что получится из этого? Судите сами! На то у вас и голова! И это – ваше право!
Кстати, внук графини, поручик Романов, знал и только что рассказанную историю. Однако, чтобы ненароком не разозлить графиню, не задал ей ни одного вопроса, чем и заставил её заниматься своими дальнейшими повседневными делами.
- Александр! – сказала графиня, видя, что внука не интересует рассказанная ею история, - помоги мне встать. Елизавета, где моя табакерка?
И графиня, в сопровождении трёх девушек, отправилась за ширмы заканчивать свой утренний туалет. Романов остался с барышнею.
В комнате установилась тишина, изредка прерываемая шуршанием шелковой нити, пропускаемой Елизаветой Алексеевной, через натянутую для вышивания ткань. Тишина постепенно затягивалась и становилась для молодых людей тягостной.
- Вы сегодня были на улице? – решил прервать тягостную тишину Романов.
- Нет. Ещё не была, - незамедлительно последовал ответ. – Вот Екатерина Алексеевна соберётся, тогда, пожалуй, и выгляну…
Поручик, живший неподалёку от Екатерины Алексеевны, прекрасно знал весь распорядок графини: утренние сборы, легкий завтрак, небольшая утренняя прогулка, обед, послеобеденный отдых, подготовка к вечеру. Поэтому вопрос, заданный им, оказался как бы неуместным. И тишина вновь затянулась…
Поручик не знал, что и делать! Подходящих же слов для разговора, как назло, не находилось. Поэтому тихий вопрос Елизаветы Алексеевны: «Кого это вы хотите представить?» - он воспринял - чуть ли не с благодарностью.
- Нащокина. Вы его знаете? – оживился он, надеясь на дальнейшую её поддержку.
- Нет! Он военный или статский? – вновь тихо спросила, его, Елизавета Алексеевна, как бы и не замечая его оживления.
- Военный, - как бы копируя её поведение, в тон ей тихо ответил Романов.
- Инженер? – продолжала настойчиво гадать Елизавета.
- Нет! Кавалергард. А почему вы думаете, что он инженер? – вдруг заинтересовался Романов, наконец-то понявший, что его, просто-напросто, допрашивают.
Елизавета Алексеевна засмеялась и не отвечала ни слова!
И на то, мне думается, были веские причины! Барышни зря не смеются! У них всё рассчитано! Будьте уверены, скоро появится и наш главный герой: Германн! А это, как известно, предпосылка к завязке действия, предпосылка к нашему дальнейшему повествованию.
Здесь же заметим, что столь странно-настороженные отношения между молодыми людьми (6), - свидетелями которых мы только что стали! - сложились совсем недавно. И виною тому стал пышный расцвет Елизаветы Алексеевны как девушки. Из гадкого утёнка она превратилась вдруг, неожиданно для поручика, в прекрасного лебедя. И поручик, почти семь лет не замечавший Елизавету, вольно или невольно стал терять дар речи перед нею. Что весьма красноречиво и выражалось, иногда, в его выпуклости в известной всем нам части его белесоватых лосин (Он тоже был, кстати, кавалергардом!).
Впрочем, не будем наталкивать вас здесь на похождения некоторых энциклопедистов, шагающих нагишом среди парижских имений. У них цели были - идеологические, то есть демонстративные для общества. Поручик же Романов всегда испытывал к Елизавете Алексеевне - столь для него всегда сексапильной, то есть желанной! - всем известные вам чувства под названием «мужские наклонности». В общем, он всегда желал иметь вдруг расцветшую Елизавету в своих мужских объятиях.
Собственно, вот с этого времени взаимоотношения между ними, - бывшие, до этого времени! – весьма простыми, и стали неровными. Он явно мечтал, в своих мужских грёзах, овладеть ею, а она тоже мечтала, в общем-то, как-то отдастся ему. Разумеется, в ещё более романтических красках, чем представляют обо всём этом многие мужчины. Но, понимая, что он не пара ей, особых замыслов, относительно Романова, не строила.
Отталкивало же его от неё, не то чтобы Елизаветы Алексеевн была бесприданницею, а то, что она была воспитанницей - именно Екатерины Алексеевны (7). Екатерины Алексеевны, к которой её внук относился – весьма неблагосклонно! В общем, пойми всю эту психологию мужчин, если и на свои собственные дела времени, как правило, не всегда хватает.
Вот, собственно, именно с этого времени взаимоотношения между ними и стали складываться - неровными. Иногда, только на балах, он, чувствуя в танце прекрасное тело Елизаветы Алексеевны, - и тогда, когда в его лосинах что-то вдруг пробуждалось, весьма заметное, по своей упругости и твердости, именно для дам, с ним соприкасающихся в танце! – вдруг начинал изображать из себя весьма галантного кавалергарда. Да и то – в своих же интересах: желая как-то избавиться от вполне определенной упругости и твердости в своих лосинах или отомстить той или другой даме, отдавшей предпочтение не ему, Романову, а другому кавалеру. Кстати, мужские лосины были, в своем роде, писком моды именно из-за плотного облегания ног и - нижней части тела мужчины.
Наедине же с Елизаветой Алексеевной он часто не знал, что и делать! Хотя ему всегда хотелось – именно её. А она, будучи ещё девственницей, даже и не подозревала, наверное, как ему хочется - овладеть ею. Хотя и чувствовала, как девушка, его необычайную нервозность, связанную именно с её влиянием на него.
Да, время меняет – и отношения! Десять лет, огромная разница в юные лета, через семь лет становятся - почти незаметными. Романов, рожденный в 1805 году, к концу 1825 года, когда в доме Екатерины Алексеевны впервые появилась Елизавета, с высоты своего двадцатилетнего возраста и не воспринял её. В то время он был далёк - и от высоких идеалов и, потому, не оказался на Сенатской площади. К двадцати же семи годам, когда ей стало семнадцать, и она приобрела женскую красоту и соблазнительность, а он – мужскую восприимчивость к женским красотам и очарованию, всё резко изменилось. И он, вынужденный иногда оставаться наедине с Елизаветой, явно терялся перед нею!
- Александр! Вдруг закричала графиня из-за ширм. – Пришли мне какой-нибудь роман, только, пожалуйста, не из нынешних. Современные романы мне не нравятся.
- Как это, бабушка? Я вас не понимаю! Разъясните! – повысил голос и поручик.
- Ну как это тебе объяснить? Те, которые ты мне доставляешь, сплошные ужасы. Романы ужасов, да и только! Герой давит отца или мать; сплошь и рядом жестокости: убийства разные, отравления, утопленные тела. А я этого не люблю! К тому же, ужасно боюсь утопленников! Начитаешься, а потом ночи не спишь. Каков всё-таки на Западе мир стал! – заключила графиня, вовсе и не подозревая, наверное, что и в России мир изменился.
- Ба! Да таких романов нынче и нет! – воскликнул поручик. – Не хотите ли разве русских?
- А разве есть русские романы? – донеслось из-за ширм. – Пришли, сыночек! Пожалуйста, пришли! А то уж очень скучно без книг.
- Хорошо! Я что-нибудь подберу! – сказал поручик, направляясь к двери.
- Простите, бабушка, я спешу…. Простите, Елизавета Алексеевна…. Почему же вы думали, что Нащокин – инженер?
И Романов вышел из комнаты.
Да, с Екатерины Алексеевны хоть портрет пиши: до чего она типична! Настоящая русская аристократка! Всю жизнь прожила в России, бездумно растранжиривая её богатства, а к такому богатству, как русская литература, даже и не притронулась!
Но не будем столь ироничны к ней! Людям свойственны как недостатки, так и достоинства! Она, к примеру, хоть и взбалмошная женщина, но зато не злая. Сами слышали, как она не любит жестокости. А это так много значит! Добрый человек никогда не будет мстить. Даже после смерти своей он никогда не явится к своему обидчику, чтобы как-то напугать его или наказать за нанесенную обиду. Добро порождает доброе, а Зло – злое! Добро, как и Зло, имеет круги своя. Пусти по кругу добро, оно добром тебе же и обернется. Злое же – обернется злым!
Ну да ладно, хватит об этом! Пофилософствуем лучше о романах. Роман! Французский роман, русский роман, немецкий роман, современный роман, новейший роман! Что же в них пишут: французы, русские, немцы? Неужели только о жестокостях? Нет! Никогда этому не поверю! Наверное, пишут и о любви, и о жизни, и о смерти, и о своём прошлом, и о своем будущем. Говорят, пишут и о Наполеоне. И - не особо в лестных тонах! Один кондитер даже свой торт назвал в «честь» Наполеона! За его напыщенность и приторность!
Но не будем затрагивать и эту тему, ибо и она опасна для нашего здоровья. От Наполеона недалеко до любой диктатуры! Вот положение! Даже и не знаешь, о чём можно писать. Это – нельзя! Это – тоже! Раз так, то вернемся к нашему повествованию. Философия – философией, а делом - тоже необходимо заниматься! Никто за нас повесть не напишет! Романов вышел из комнаты, но действие-то продолжается! Он вышел, а Елизавета Алексеевна осталась! Посмотрим, что она предпримет после ухода князя.
После ухода поручика Елизавета Алексеевна осталась одна: графиня с девушками ещё продолжала заниматься собою за ширмами. Никто Елизавете Алексеевне на сей раз не мешал, и она, оставив работу, стала глядеть в окно. Вскоре из-за углового дома, стоявшего по отношению к Елизавете Алексеевне наискосок, напротив, на внешней стороне улицы показался молодой офицер. Внезапный румянец покрыл щёки Елизаветы: она спешно принялась за свою работу и наклонила чудесную головку свою над канвою. Как будто увидела что-то недозволенное или запретное! Ей богу!
А увидела она, на противоположной стороне улицы, Германна, нашего главного героя! Как видите сами, он не заставил долго ждать себя. Скоро, как вы, вероятно, догадываетесь, нам предстоит объяснить читателю его появление. Другими словами, более подробно охарактеризовать его, дать ход его устремлениям и после этого повести дело дальше. В итоге он и встретится - с графиней!
В это же самой время в комнату тихонько вошла графиня, и Елизавета Алексеевна, внезапно увидев её прямо перед собой, несколько оторопела от неожиданности.
- Как моя прическа? Как мое платье? – спросила графиня умиротворенным голосом у Елизаветы и плавно повернулась перед нею, налево и направо.
Елизавета Алексеевна, ещё не пришедшая в себя от испуга, промолчала. Как воды в рот набрала! Екатерина же Алексеевна с укоризной посмотрела на неё.
- Прикажи-ка, Елизавета, - сказала она, еле удержавшись от замечания в её адрес, - карету закладывать. И поедем прогуляемся. Подышим свежим воздухом. Может, встретим кого…
Елизавета Алексеевна встала из-за пялец и стала медленно, как под гипнозом, убирать свою работу.
- Что ты, мать моя! Глуха, что ли! Или спишь на ходу! – вдруг опять закричала графиня. – Вели скорее закладывать карету и поедем прогуляться! Никого не докричишься! Все – как идолы деревянные… - пробормотала она, затихая.
- Сейчас! – тихо отвечала ей барышня и побежала в переднюю.
- То-то же! – сказала ей вслед графиня. – Вот я вас сейчас!
Вошел слуга и подал графине книги от князя Александра Павловича.
- Хорошо! Благодарить! – сказала ему графиня. – Елизавета! Куда же ты бежишь? Да так быстро!
- Одеваться, - вновь оторопела Елизавета Алексеевна.
- Успеешь, матушка. Не горит! Сядь-ка здесь…. Раскрой-ка первую книгу и читай вслух…. Ну!
Елизавета взяла книгу, открыла её на заглавном листе, прочитала: «Письма русского путешественника», перевернула страницу и стала монотонным голосом читать дальше…
- Громче! – повелительно сказала Екатерина Алексеевна. – Что с тобою, мать моя? С голосу спала, что ли…. Погоди! Придвинь-ка под ноги скамеечку. Ближе! Вот так!
Елизавета Алексеевна прочла ещё три страницы. Графиня не выдержала монотонности и зевнула.
- Брось эту книгу, - сказала она через некоторое время. – Что за вздор! Настоящая чепуха! Как только таких авторов земля держит!
Пожалуйста, отошли их князю Александру обратно, - указала она на книги, - и вели благодарить. Всё же французские романы лучше. Да что же карета? Поди готова давно?
- Да, готова! – сказала Елизавета Алексеевна, взглянув на улицу.
- Что же ты не одета, барыня? – сказала графиня недовольным голосом. – Всегда надобно тебя ждать! Это, матушка, несносно.
Лиза побежала в свою комнату одеваться для улицы. Но не прошло и трёх минут, как графиня начала звонить изо всей мочи. Три девушки вбежали в одну дверь, а камердинер в другую.
- Что же вас не докличешься! – сердито высказала им графиня. – Скажите Елизавете Алексеевны, что я жду её! И немедленно!
Елизавета Алексеевна поторопилась и вскоре вышла в капоте (8) и в шляпке.
- Наконец-то, мать моя! – иронично высказала, ей, графиня. – Но что за наряды! Зачем это?.. Кого прельщать?.. А какова погода? Кажется, ветер.
- Никак нет-с, ваше сиятельство! Очень тихо-с! – отвечал камердинер. Девушки тоже подтвердили его слова.
- Вы всегда говорите наобум! Лишь бы меня куда-нибудь спровадить! Отворите форточку! Ну, так я и знала: ветер! И прехолодный. Наверное, с моря. Отложить карету. Лиза, мы не поедем: нечего было и наряжаться!
«И вот - моя жизнь!» - горько подумала бедная воспитанница (9).
Оставим Елизавету Алексеевну на несколько минут одну и заметим, что сцена, изо дня в день повторяющаяся вот уже лет семь, просто жизненно необходима для нашего повествования. Ибо она характеризует не только престарелую графиню в её настоящем состоянии, в состоянии ворчливой, забывчивой и капризной старости, но характеризует и Елизавету Алексеевну как бедную воспитанницу знатной старухи. Кстати, прошлые состояния графини даны нами в первом и во втором социально-художественных срезах, и потому новое состояние графини просто необходимо для показа эволюционности, для жизненной убедительности образа. И показа в какой-то мере унизительности положения Елизаветы Алексеевны, её несвободы. Ну и для показа и других обитателей дворянского гнезда: слуг, дворовых девушек, камердинера и прочих. По сути дела в этой сцене показана сама жизнь старого дворянского дома 30-х годов XIX-го столетия.
Но на этом роль указанной сцены не кончается! Она, в сочетании с предшествующими сценами, изображенными в первой и во второй главе нашего повествования, в сочетании с контекстом повести несёт и более общую, я бы сказал даже, стратегическую задачу. Она приводит нас к философско-лирическому размышлению, который уже подытоживает образ графини как яркой представительницы дворянской среды. Даёт она продолжение и дальнейшему развитию образа Елизаветы Алексеевны: опять же – через философское размышление. Сам же контекст повести показывает нам не только образ жизни, но и образ мышления наших героев. А мысли их весьма и весьма далеки от высоких идеалов, так недавно ещё царивших в русском обществе! Впрочем, судите об этом сами, это ваше право! А философское размышление, к которому мы подошли, вот оно, перед вами!
В самом деле, Елизавета Алексеевна была, в этом доме, пренесчастнейшим существом! «Горек чужой хлеб, - как-то сказал Данте, - и тяжелы ступени чужого крыльца». А кому не знать горечь зависимости, как не бедной воспитанницы знатной старухи!
Графиня, конечно, не имела злой души! Мы как-то уже обращали ваше внимание на это. Она была просто: своенравна, как всякая женщина, избалованная светом, беспредельной властью над домочадцами и крепостными слугами; скупа и погружена в холодный эгоизм, как все старые люди, отлюбившие свой век и чуждые веку настоящему. Она по-прежнему участвовала во всех суетностях большого света: ездила на балы, где сидела, уже, в углу, разрумяненная и одетая по старинной моде как уродливое, но необходимое, украшение бальной залы; один, два раза в месяц сама давала балы, хотя в этом уже не было никакой необходимости. На балах приезжающие гости по установленному этикету подходили к ней с низким поклоном только в начале бала, а потом…. Потом, ею, никто уже не занимался! А она на балах не узнавала никого в лицо! У себя она по-прежнему принимала весь город, хотя и в этом уже не было никакой необходимости! В общем, престарелая графиня жила той жизнью, которая была уготована, ей, по рождению, но в новом её качестве – в качестве глубокой старости! Денег, как всегда, тратилось много, но, увы, уже бесполезно!
Многочисленная челядь её, много повидавшая на своём веку и ставшая безразличной ко всем причудам графини, разжирев и поседев в передней и девичьей, делала, что хотела, всячески обкрадывая умирающую старуху. Даже пожилой, но толковый управитель, видя бесполезность своего труда и состояние графини, - между прочим чтивший бога и церковные заповеди! – не устоял от всеобщего соблазна и за последние семь лет тоже приворовывал понемногу, то и дело, крестясь за содеянные грехи свои. Да не могло быть иначе, так как Екатерина Алексеевна никогда и не занималась своим хозяйством. За неё, всё это, делали другие: в молодости муж и поклонники, в старые лета – молодой управитель Зубов, а в глубокой старости – все и никто!
Наша Елизавета Алексеевна была в этом доме просто домашней мученицею. Она разливала чай и получала выговор за лишний кусок сахара (После восьмидесятилетнего Рубикона, пересеченного графиней семь лет назад, Екатерина Алексеевна, введя жесткую экономию по дому, стала обращать внимание и на такие мелочи!). Она вслух читала романы, большей частью – французские, и была виновата во всех ошибках автора. Она сопровождала графиню в её прогулках, по городу, и отвечала за погоду и мостовую! Что только не выполняла Лиза, находясь при графине! Она была больше похожа на служанку, чем на воспитанницу! Единственно, чем она отличалась от них, так это руководством ими, да своей образованностью и знанием французского языка. Кстати, ей, семь лет тому назад, тоже было назначено жалование. Жалование, которое, потом, никогда не доплачивалось. А цены, между тем, росли с каждым годом! А, когда стала уже взрослой, стали требовать, от неё, чтобы она была одета как все, то есть как очень немногие! Лиза не знала, что и делать со своим мизерным жалованием. Его, ей, явно не хватало. А просить она не умела, да и не хотела, заранее предвидя недовольство графини и её бесконечные попрёки.
И в свете она играла самую жалкую роль. Частые поездки с графиней, особенно за последнее время, привели к тому, что все её знали, но никто не замечал! На балах она танцевала только лишь тогда, когда не доставало visavis (10). Дамы, моментально оценив её положение, бесцеремонно брали её под руку всякий раз, как им нужно было идти в уборную поправить что-нибудь в своём наряде. Что может быть постыднее и унизительнее такого положения!
Видимо по этой причине Елизавета Алексеевна и была самолюбива! Она живо чувствовала своё положение, так как была не глупа, и с надеждой глядела кругом себя, с нетерпением ожидая своего избавителя. Но, видимо, время изменилось или общество - совсем испортилось! Благородных рыцарей совсем не стало! Молодые люди, расчетливые в ветреном своём тщеславии, почему-то не удостаивали, её, своим вниманием, хотя Лиза и была во сто крат милее и краше наглых и холодных молодых невест, около которых они увивались.
Сколько раз Елизавета Алексеевна, тихонько оставив пышную гостиную, удалялась плакать в свою бедно обставленную комнату, где стояли ширмы, оклеенные дешевыми обоями, шкаф для одежды, зеркальце, этажерка с книгами, крашеная кровать и где сальная свеча тёмно горела в своём медном шандале!
Однажды, это случилось через два дня после вечера у Нащокина и за неделю перед той сценой, на которой мы с вами, дорогой читатель, остановились, - то есть это случилось в прошлую субботу! – в утренние часы Елизавета Алексеевна, сидя, как обычно, за пяльцами перед окошком, нечаянно взглянула в окно. И увидела, там, молодого инженера, стоявшего неподвижно и устремившего глаза к её окну! Елизавета Алексеевна тогда опустила голову, инстинктивно соблюдая женский этикет, и снова занялась работой. Быстро обдумывая - увиденное через окно, ею. Через пять минут, предполагая, что офицера уже не будет, она опять взглянула в окно – молодой офицер стоял на прежнем месте!
Елизавета, не имея привычки кокетничать с прохожими офицерами, перестала глядеть на улицу и вышивала около двух часов, не поднимая головы. Подали обедать. Лиза встала, начала убирать свои пяльцы и, вновь нечаянно взглянув на улицу, опять увидела молодого офицера. Он по-прежнему смотрел на её окно! Это обстоятельство показалось, ей, довольно странным. После обеда она, с чувством некоторого беспокойства, вновь подошла к окну, но офицера уже не было, и она забыла про него…
Ровно через два дня после странного события, то есть во вторник – на шестой день после зимнего вечера у Нащокина – Лиза, выходя с графиней, чтобы сесть в карету, вновь увидела офицера! Молодой человек стоял у самого подъезда, закрыв лицо бобровым воротником: глаза его так и сверкали из-под шляпы! Елизавета Алексеевна испугалась, сама не зная чего, сердце её звонко забилось, и она села в карету с трепетом неизъяснимым, еле живая от волнения.
Вернувшись после прогулки домой, она сразу же подошла к окну, томимая прежним чувством некоторого беспокойства и страхом, что молодого офицера уже не будет: молодой офицер стоял на своём месте, устремив на неё глаза! От неожиданности Лиза так и отпрянула от окна и потом тихо отошла ещё дальше, мучаясь любопытством и волнуемая чувством, для неё совершенно новым…
С того времени не проходило и дня, чтобы странный офицер не появлялся. Во всяком случае, в среду, в четверг и в пятницу он, в известный час, уже стоял на своём посту! И это стало похожим на своеобразные свидания! Между ним и Лизой даже утвердились какие-то неусловленные отношения. Как обычно сидя на своем месте, у окна, Елизавета, почувствовав его приближение, поднимала голову и смотрела на него с каждым днем всё дольше и дольше. Молодой офицер, казалось, был за то благодарен ей: она видела острым взором молодости, как быстрый румянец покрывал его бледные щеки каждый раз, когда взоры их встречались. Через неделю, в пятницу, она ему улыбнулась…
А сейчас возвратимся чуть назад. Когда Романов спросил позволения у Екатерины Алексеевны представить своего приятеля, то вот именно в этот момент сердце бедной воспитанницы и забилось вдруг! Она, конечно, ошиблась. Но она, не зная этого, ничего не могла поделать с собою. И, не удержавшись, стала расспрашивать Романова об его приятеле. Чем, собственно, и заинтересовала, как вы уже знаете, внимательного поручика. Но узнав, что Нащокин не инженер, она очень сожалела тогда, что своими вопросами приоткрыла ветреному Романову девичью тайну. И вновь стала мучиться загадками, столь её волнующими. Это было тем более мучительно, что молодой офицер и сегодня уже дал знать о себе: она только что, максимум час тому назад, видела его на улице!..
Родился Германн в 1812 году. Как раз в год поражения Наполеона от русских войск. Он был сыном обрусевшего немца. Да, именно того немца, по фамилии Трисмегист, который где-то в конце XVIII-го века въехал в Россию за капиталом, да так и застрял в ней, так и не увидев больше своего любезного, - но крайне скупого! - Vaterlandа (11).
В милой Германии он мог бы стать даже, наверное, и теософом, как и его известный всему миру однофамилец. Однако новые веяния времени, ярко выраженные в идеях капитала и денег, перебороли в нём страсть к оккультизму, и почему-то его погнало, как и многих других немцев, в странствия. И не на Запад, к примеру, в Америку, которую всё ещё колонизировали. Он для реализации своего замысла выбрал Россию. Наверное, тоже как богатейшую феодальную страну, подлежащую, - разумеется, в будущем! – европейской колонизации. И начал копить деньги, превращая их в капитал.
Кем он только ни был в России, претворяя свой замысел в жизнь! В начале он был купцом третьей гильдии, но торговля не пошла – или он не сумел – и он стал аптекарем. Потом стал директором пансиона, надеясь на хорошую выручку от него. Но и здесь дела не пошли. Выручка от пансиона была мизерной! Наконец он стал корректором в типографии, надеясь, что хоть здесь ему немножко повезет. Но человек он был жесткий, имел, к тому же, много основательных сведений, которые, естественно, ни к чему хорошему его не привели. Его взяли, да и выгнали из типографии! А он – взял да и умер! Наверное, от расстройства или от русской бюрократической непробиваемости, которая, уже в то время, сильна была!
Однако он, после смерти своей, всё же оставил сыну кое-какой капитал. И - своё Credo (12)! Всё же не зря съездил в Россию! Капитал был незначительным, - всего сорок семь тысяч! – но, зато кредо - было превосходным! Оно выражало мысль о неприкосновенности накопленного! «Капитал должен наращиваться, а не расходоваться!» - вот посмертная идея отца Германна, умершего в 1829 году! Поэтому, после смерти отца, Германн не касался и процентов! О самом же расходовании капитала – не могло быть и речи! Заповедь отца он соблюдал свято! Будучи твердо убежденным в необходимости упрочить свою независимость, он жил одним только жалованием, не позволяя себе ни малейшей прихоти.
Вот так, можно сказать, пока чисто теоретически он и воплотил в жизнь замечательную идею своего отца. Впрочем, Германн был скрытен и честолюбив и, по этой причине, товарищи его редко имели случай посмеяться над его излишней бережливостью.
Основного же вопроса, вопроса, как жить дальше, он пока ещё не решил. Не знал, с чего начать! Конечно, расчет, умеренность и трудолюбие нашим героем сразу же были взяты во внимание. Всё-таки Германн - был немец! Папаша положительно повлиял, на него, и с этой стороны! Да и мы сразу же указали вам на это, подчеркивая время въезда его отца в Россию и оригинальность его кредо. Однако, увы, все они, вместе взятые, не давали нашему герою быстрого решения указанного вопроса: вопроса наращивания капитала, вопроса упрочения независимости. И потому восторга у него не вызывали. Хотя все названные положения в постулате отца Германна, ещё раз подчеркнем, и не отрицалось им.
Из-за той же продолжительности, - и, главное, из-за итога, - Германном был забракован и сам путь своего отца. И здесь он, пожалуй, тоже был прав! Во всяком случае, в логике ему не откажешь. Посудите сами, сорок семь тысяч за тридцать три года, - или уже тридцати семи лет, если учесть, что на двор стучится 1833 год! – это не так уж и много. Обычно такой итог не ставят в качестве примера! «А я хочу - сегодня! А я хочу – сейчас!» – билась мысль Германна, в то время, как об стенку!
Германн, не в пример молодым людям, расчетливым в ветреном своём тщеславии, не хотел до поры до времени сковывать себя и цепями Гименея! Во-первых, считал этот вопрос явно преждевременным. Сначала – независимость, а потом уж – женитьба! Свою главную цель он видел отчетливо! И в этом ему не откажешь! Во-вторых, он ясно отдавал себе отчет и в том, что при его сегодняшнем состоянии у него будет и не особенно богатый выбор. И, надо отдать ему должное, в этом вопросе он тоже был, пожалуй, прав, так как холодные и наглые невесты, за которыми он изредка наблюдал на балах, тоже не искали среди молодых людей бедных, но благородных рыцарей!
Путь же ограбления кого-нибудь, - с убийством, наверное! – ему тоже претил как своими неожиданностями, так и, в общем-то, то есть если попадешься в руки правосудия, каторгой, а то и – виселицей. О чем его не раз предупреждал не только отец, но и преподобная его матушка. Да и он сам считал этот способ быстрого обогащения не достойным для своей персоны. Считал годным его только для недалёких душегубов и закоренелых убийц с каплей мозга в голове.
Поэтому наш герой и решил тогда, то есть после смерти отца, в начале своём присмотреться к карточным играм в дворянских домах, благо по званию и положению своему он в некоторые из них был вхож. Кое-что слышал он и о больших проигрышах дворян и о сильных игроках, которые иногда составляли себе на картах - целые состояния! Да и Сен-Жермен (13), - со своей магией и мистикой! – может быть, как-то повлиял на него! В общем, вот таким образом он и очутился тогда в доме у П.В. Нащокина, где и получил прямое замечание по своему безучастию в играх и ещё раз услышал историю о крупных выигрышах и сильных игроках.
Кстати, на дворянскую молодежь он и вышел именно через П.В. Нащокина, познакомившись с ним на одной из вечеринок. Знакомство - продолжилось! Нащокин представил его своим друзьям таким же, как и он, молодым людям. А наш герой представился им только Германном, не назвав, при этом: ни отчества, ни фамилию свою! Предполагал окружить себя ореолом таинственности, думая, что имя Германн свяжется у новых приятелей с именем главного покровителя магии и волшебства Гермесом.
Получилось же всё наоборот! Новые знакомые нашего героя оценили его неполное представление, им несколько по-иному: увидев, что он не играет в карты, определили его, - разумеется, между собой! – скупым человеком или - кубышником! Имя же Германн им ничего, - кроме немца! - не подсказало!
Разумеется, отчество, и фамилия нашего героя были кое-кому известны. Когда он учился в частной школе и затем в горном институте, все его однокурсники знали о нем всё. Однако для дворянской молодежи, в том числе и для П.В. Нащокина, он стал – полуинкогнито. И потому сразу же получил от неё дополнительную характеристику! Которую потом камердинер Григорович тайно и записал для себя. Люди не любят неясностей и премудрствований - особенно в отношениях между собой!
Кстати, раз уж мы затронули горный институт, выпускающий военных инженеров, то и об учебе Германна в нём следует сказать хотя бы несколько слов. С детства наш герой воспитывался набожной матерью и отцом, ярым сторонником оккультизма. Всё это не могло не повлиять на мировоззрение нашего героя. Он в детстве был слишком набожен; потом, попав под влияние отца, стал и себя причислять к почитателям оккультизма, считая себя порой то избранным, то медиумом!
Учеба в школе и в институте поколебала и его веру, и его теософию. Но - не полностью уничтожив её! От многого, - вложенного в него в детстве! - он не избавился до настоящих дней. Например, он, не имея уже истиной веры, верил во множество разных предрассудков, связанных с мистикой, магией, спиритизмом да кабалистикой. При выпуске же из института, когда он впервые надел мундир военного инженера и все заметили, что он в нём стал немого похож на Наполеона, эти мысли в нём даже укрепились. Он стал твердо верить не только в кабалистику, мистику, магию и в спиритизм, но и - в своё предназначение. Вот так наш покровитель магии и возможный избранник или медиум дожил до настоящих дней, всё, - и вся! - перепутав и веря - в свою звезду!
Однако нельзя сказать, что наш герой был уж совсем без чувств! Такое утверждение было бы просто ошибкой! Германн имел: и сильные страсти, и - огненное воображение. Но, как уже и отмечалось, твердость, перенятая от отца, пока спасала его от обыкновенных заблуждений молодости! Поэтому он, почти досконально разобравшись в картах, и не увлёкся ими! Не увлекся ими потому, что заранее рассчитал, что его состояние не позволяло ему, - как он сказал однажды! – жертвовать необходимым в надежде получить излишнее.
Целые ночи напролёт просиживал он с игроками, потому что хотел разобраться не только в картах, но и в поведении играющих, в карточных приемах и в игровых ситуациях, ибо только через это условие, как считал он, и можно было прийти к истине: стоит в карты играть или нет!
Анекдот о трех картах, рассказанный в тот же вечер Романовым, сильно подействовал на его воображение: и огромными суммами выигрышей, и лёгкостью побед. Поэтому, придя от Нащокина домой, он сразу же взялся за перо. И тотчас же убедился в своей правоте: итоговый выигрыш Мотовского – триста пятьдесят тысяч минус триста три тысячи равно сорок семь тысяч – действительно полностью совпал с той суммой, которую оставил ему в наследство отец.
Заинтересовавшись этим обстоятельством, Германн подсчитал и выигрышные суммы Мотовского в его игре с Зоричем. Наверное, инстинктивно подчиняясь - зову своих предков, которых всегда отличала аккуратность и педантичность! И тоже был поражен своим открытием! После первой тальи выигранная сумма Мотовского составила пятьдесят тысяч, то есть она была ровно в один раз (так иногда говорят математики!) больше первоначальной ставки игрока!
К концу второй тальи выигранная сумма Мотовского составляла сто пятьдесят тысяч, то есть была ровно в три раза больше первоначальной его ставки. А к концу игры – триста пятьдесят тысяч, то есть она ровно в семь раз превышала первоначальную ставку Мотовского! Единица, тройка и семерка были - простыми числами, которыми очень часто оперировали мистики, кабалисты и чернокнижники-колдуны.
История, рассказанная поручиком Романовым, тоже была мистической! Поэтому Германн и здесь нашел какое-то предзнаменование для себя! Во всяком случаи он тогда подумал ещё, что если ему представится возможность играть волшебными картами, то тогда, чтобы получился успех, надо будет обязательно играть по схеме Мотовского: ставка – пароли – пароли-пе (14). Эта мысль показалась ему тогда настолько странной и необычной, что он даже не на шутку испугался…
Он, чтобы как-то отвлечься от этих необычных мыслей, лег спать. «В тридцать третьем году соберется же такая ахинея!» - подумалось ему в темноте.
«Тройка! Тройка!» - зазвучала ответная мысль! Германн – замер! Что-то необычное почудилось ему, и в этом сочетании: «1833 год! Тройка, тройка… Мотовский сыграл с Зоричем в 1796 году. Нет ли здесь связи?».
«Семерка! Семерка!» - услужливо подсказала память.
«Ерунда!» - подумалось Германну в темноте.
И вдруг его - как бы подбросило! Он, по аналогии с подсчетом общего выигрыша Мотовского, отнял от 1833 года, 1796 год, - и перед ним вновь встали во весь рост тройка и семерка: «Тридцать семь лет»!
Тройка и семерка стояли перед глазами так отчетливо и явственно, что Германну вновь стало не по себе…
В этом необычном состоянии он и заснул, завершив, тем самым, первый день рассказываемой вам, дорогой читатель, истории!
Кстати, мысль о трех картах преследовала его и дальше. «Что если, - мечтал он уже на второй день вечером, бродя по Петербургу (то есть он мечтал, об этом в пятницу), - старая графиня откроет мне свою тайну или назначит мне три верных карты! Почему бы не попробовать своего счастья?..».
«Надо будет тогда представиться ей (например, через Романова!), подбиться в её милость. Пожалуй, сделаться её любовником…» – продолжил он направление первой мысли.
«Но на это всё требуется время, - с сожалением забраковал он только что разработанный вариант, - а ей восемьдесят семь лет! Она может умереть: через неделю, через две, через три; в конце концов – через два-три дня!».
«Да, а сам анекдот? Можно ли верить ему? – рассуждал дальше Германн. – Нет и нет! Расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верных карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!».
Мысли, пришедшие ему на ум, вдруг поразили Германна! И, разумеется, не тем, что выражали главное кредо его отца: Германн к нему давно привык и уже считал его как бы своим жизненным багажом! Не поразили они его и мыслью о расчете, умеренности и трудолюбии: Германн, мучительно ищущий скорый путь к обогащению, уже давно забраковал (хотя и не полностью) и этот путь – из-за его большой длительности! Германна вдруг поразило то, что в своих мыслях он вдруг вновь вышел, - через слова «утроит, усемерит»! - на тройку и семерку! И то, что третья карта – ему так и не показывалась!
Ошеломленный этой мыслью, он даже остановился! И стал осматриваться по сторонам, ища и в этом обстоятельстве какое-то предзнаменование для себя. А его в это время как раз и занесло - на одну из главных улиц Петербурга! Уверяю вас, совершенно случайно! Он стоял перед домом старинной архитектуры, построенным лет шестьдесят тому назад…
Улица, на которую попал Германн, была запружена экипажами. Кареты одна за другою подкатывали к освещенному подъезду только что указанного дома, из карет поминутно вытягивались: то стройная нога молодой красавицы, то гремучая ботфорта, то полосатый чулок, то дипломатический башмак. Шубы и плащи так и мелькали мимо величавого швейцара, стоявшего у входа…. В доме, по всей видимости, начинался бал!
- Чей это дом? – спросил Германн у углового будочника, предчувствуя какую-то необычность. Графини***, - был ответ.
У Германна от этих слов так всё и похолодело внутри! Он - не ошибся в своем предчувствии! И удивительный анекдот вновь представился его воображению! Он стал кругами ходить около дома, всё думая об его хозяйке и о чудной её способности. Иногда бросал он взгляды и на светящие окна дома, как бы желая удостовериться, что всё это – не сон! Запутанная история уже заняла его целиком, и он даже не пытался уже сопротивляться ей…
Поздно возвратился он в свой смиренный уголок, так ему опостылевший из-за его бедного вида. Долго не мог заснуть, так как удивительная история, только что случившаяся с ним, всё ещё будоражила его чувства и воображение. А когда сон, наконец, овладел им, то пригрезились ему: зеленый стол, кипы ассигнаций и груды золотых червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно, загребал к себе золото и клал ассигнации в карман…
Проснувшись в субботу, третьего числа, в девять часов утра, он тяжко сожалел о потере своего огромнейшего богатства и потому покушал очень плохо. Пошёл опять бродить по городу…
И вновь очутился перед домом престарелой графини. Ему вновь показалось, что какая-то неведомая сила толкает его к этому загадочному зданию старинной архитектуры…
Он вновь остановился у него…. И стал, как и вчера, ночью, смотреть на окна. В одном из окон он и заметил русоволосую головку, наклоненную, видимо, над книгою или работой. Головка приподнялась. И Германн увидел свежее личико и прекрасные глаза. Эта минута и решила его участь! Он, отбросив все свои сомнения, наконец-то решился! И, как вы уже догадываетесь, читатель, решился он на необычное знакомство. Решился на знакомство, о котором мы уже рассказали вам выше. Он решился на вероломство: как-то увлечь девушку и через неё выйти на престарелую графиню. Разумеется, это было подло! Но данное обстоятельство не смутило нашего героя: Германн сразу же оправдал себя совершенным отсутствием у него времени!
Графиня действительно была стара, но разве это обстоятельство оправдывает нашего героя?!

ГЛАВА 3

1. Воспитанница Екатерины Алексеевны, недавно умершей? Весомая фигура при дворе!
Мария Антоновна Нарышкина, пожалуй, весомее (1)!
Ирония поручика Романова при обмороке Елизаветы Алексеевны на похоронах графини, сказанная своему приятелю.

2. Сколько было у тебя врагов, Россия?
Хищный Запад поставлял их тебе постоянно!

3. Россия! Только благодаря народу, - да отдельным героям, его! - ты и живешь в веках (2).
Размышление о несчастливой судьбе нашей Родины.

Только Елизавета Алексеевна успела снять пальто и шляпку, как графиня послала за нею и велела вновь подавать карету. Они пошли садиться. В то самое время, когда два лакея приподняли старуху и просунули её в дверцы, Елизавета Алексеевна у самого колеса вдруг увидела своего инженера: он схватил её руку и разжал ей пальцы; она не могла опомниться от испуга, инженер же - исчез: письмо осталось в её руке. Лиза торопливо сунула его за перчатку и уже всю дорогу ничего не слышала и - не видела! Старуха же имела обыкновение поминутно задавать в карете вопросы: что там, на вывеске? как называется этот мост? кто с ними встретился? На сей раз наша Лиза отвечала: и наобум, и - в невпопад, чем окончательно и рассердила старуху.

- Что с тобой приключилась, мать моя! Столбняк на тебя накатил, что ли? Ты меня или не понимаешь, или не слышишь!.. А я, слава богу, ещё из ума не выжила и не картавлю! – наконец пробурчала совсем обиженная старуха и приказала кучеру повернуть домой.

Елизавета Алексеевна её совсем не слушала! Не до того ей было! Вернувшись домой, она ни слова не говоря графине, – чем удивила её ещё более! – побежала в свою комнату и вынула письмо: оно было не запечатано! Елизавета Алексеевна, решившись, прочитала его! Послание содержало, как она и догадывалась, признание в любви: оно было почтительно, нежно и слово в слово взято из немецкого романа. Но Лиза не знала немецкого романа. И осталась довольна письмом.

Однако врученное ей насильно письмо беспокоило её чрезвычайно! Впервые входила она в тайные сношения с молодым мужчиною. И дерзость его, вызванная, может быть, и любовью, ужасала её. Лиза упрекала себя в беспечном поведении и не знала, что делать: перестать ли сидеть у окна и невниманием своим охладить в молодом офицере охоту к дальнейшим преследованиям? Отвечать ли решительно и холодно? Отослать ли ему письмо обратно? Но Елизавете не с кем было посоветоваться, у неё не было ни наставника, ни подруги. Поэтому после мучительных раздумий она решила отвечать!

Она села за письменный столик, взяла бумагу, перо и… задумалась. И у неё начались муки творчества! Но она вовсе и не подумала обратиться к французским романам, до которых была большой охотницей. Да и плагиата не терпела! Поэтому несколько раз начинала она своё письмо – и с яростью рвала его: то выражения казались ей слишком жестокими, то слишком снисходительными. Наконец, с большим трудом ей удалось написать несколько строк, которыми она осталась, хоть чуть-чуть, довольна. «Я уверена, - писала она, - что вы имеете честные намерения и что вы не хотели обидеть меня своим опрометчивым поступком; но знакомство наше не должно начаться таким образом. Как-то представьтесь графине, да и поможет вам бог. Возвращаю вам ваше письмо и надеюсь, что и впредь не буду иметь причины жаловаться на незаслуженное неуважение». Да и что в подобном случае можно написать? Лучше, пожалуй, и не придумаешь! На этом суббота, - десятый день нашего повествования! – и закончилась.

На другой день, а это, если придерживаться нашего календаря, было воскресение – одиннадцатый день нашей истории! – Елизавета Алексеевна, увидев, через окно нашего героя, встала из-за работы, вошла в залу, отворила форточку и бросила письмо на улицу. Надеясь при этом на волю божью и на проворство и сообразительность молодого офицера. И вовсе не подозревая при этом, что своим действием, - и примером! - показала нашему психологу время доставки к нему своих писем – на другой день! И сам способ доставки их: через форточку!

Германн, увидев летящее из форточки письмо, сразу же подбежал, торопливо подобрал посылку и, чтобы не маячить перед окнами графини, вошел в кондитерскую лавку. Сорвав печать с конверта, он нашёл там своё письмо и ответ Елизаветы Алексеевны. Он тотчас же возвратился к себе, очень занятый интригою своею. Дело, которому он посвятил вот уже целых десять дней, в это удачливое воскресение наконец-то сдвинулось с мёртвой точки! Подумав, он решил закрепить свой успех. Для этого необходимо было как-то ещё раз взволновать выбранную им девушку, изумить её каким-то событием. Он начал составлять свои дальнейшие коварные планы…

Три дня после «обмена письмами», то есть в четверг, на пятнадцатый день от зимнего вечера, описанного в начале нашей повести, быстроглазая мамзель принесла Елизавете Алексеевне записочку из модной лавки. Елизавета открыла её с беспокойством, предполагая денежные требования, и вдруг узнала - руку своего почитателя!

- Вы, душечка, ошиблись, - сказала она с поспешностью, - эта записка не ко мне!
- Нет, точно к вам! – отвечала более чем смелая девушка, не скрывая при этом лукавой улыбки своей. – Извольте прочитать!

Елизавета Алексеевна прочла записку. Германн требовал свидания!

- Не может быть! – сказала Елизавета Алексеевна, испугавшись и поспешности требований, и способу, им употребленному. – Это письмо, верно, не ко мне! И разорвала записку на мелкие кусочки.
- Коли письмо не к вам, зачем же тогда его рвать? – сказала укоризненно мамзель. – Я бы возвратила его тому, кто его послал!
- Пожалуйста, душечка! – сказала Елизавета Алексеевна, совсем смешавшись от её замечания, - впредь ко мне записок не носите. Не приму! А тому, кто послал вас, передайте, что ему, должно быть, стыдно…

С этим быстроглазая мамзель и ушла, оставив нашу бедную воспитанницу в большом смятении.
Дальнейшие события нашей истории развивались - более стремительно. Как нам уже известно, в пятницу, на шестнадцатые день от зимнего вечера, описанного в нашей повести, Романов привел к графине, которая в этот день давала бал, и нашего второго знакомого: Павла Войновича Нащокина! Согласие графини на представление Нащокина поручиком Романовым было получено заранее, ещё в прошлую субботу, поэтому он без всяких затруднений и представил своего приятеля престарелой графине.

Нащокин, видимо, в целях соблюдения правил хорошего тона и желая, наверное, понравиться столь знаменитой даме, провел с графиней наедине минут десять. О чём они говорили, осталось для нас тайной! Одно можно сказать с уверенностью: на протяжении всего вечера графиня, как обычно сидевшая в углу бальной залы, уже столь строго за этикетом бала не наблюдала и в этот вечер была настолько рассеяна, что, порой, надолго забывала убрать улыбку со своего лица, вызванную, наверное, воспоминаниями о своей давно прошедшей молодости.

Нащокин же, быстро освоившись в новой обстановке, весь остаток вечера посвятил ухаживанию за прелестной княжной Полиной. Он танцевал с нею мазурку за мазуркой, был очень любезен и удачен в шутках, чем, несомненно, и вызвал её ответную реакцию: кокетливость и женственность! Романов, глядя на своего приятеля, удивлялся не только его способностям, но и способностям княжны к быстрому увлечению. Однако, глядя на явные успехи своего приятеля, он к концу вечера на Елецкую больше уже не смотрел, твёрдо решив при этом продолжить флирт - с княжной Софьей Александровной Самойловой, с которой, как вы помните, чуть было не прервал из-за своего минутного увлечения кокетливой Полиной!

Елизавета же Алексеевна, сославшись на головную боль, на балу не присутствовала и, потому, не видела ни Романова, ни Нащокина. Она во время бала сидела в своей комнате и в сотый раз перечитывала полученное ею, после быстроглазой мамзель, третье письмо Германна. Это письмо тоже было доставлено ей необычным образом: через старую горничную графини! И было такое прелестное, такое нежное, что Лиза - просто упивалась им!Единственное, что первоначально немного шокировало её в письме, так это настойчивое требование Германна о свидании. Она, в данный момент, это требование отвергала, но из-за прелести и нежности письма уже не исключала его! Настойчивые знаки внимания молодого мужчины будоражили её чувства и воображение. И она, перечитывая письмо в сотый раз, всё больше и больше привыкала к образу мыслей нашего героя. Постепенно прощая ему: и его необузданное воображение, и его необдуманные действия – как считала она! - по «доставке» им почты!

Кстати, бал, о котором мы рассказываем вам, будет тоже, по нашему счету, уже третьим. Первый бал, как вы, вероятно, помните, состоялся сразу же после зимнего вечера у Нащокина. Да, да! Именно благодаря этому балу наш герой и вышел тогда на дом престарелой графини! Он тогда ещё почти всю ночь простоял под её окнами, наяву грезя о богатстве! Второй бал состоялся - ровно через неделю после первого. Именно на этом балу поручик Романов и увлекся княжной Полиной! Помните, он на следующий день даже выразил Екатерине Алексеевне своё восхищение княжною! А вот сейчас у нас уже третий бал! Два из них, первый и третий, дала сама графиня!

Впрочем, что нам балы? Все они, как уже известно, произошли в пятницу. Может быть, всё дело - в пятницах? Их у нас, если рассчитывать на тридцать три дня действия нашей истории, будет пять. Пять пятниц! Значит, если исходить из этого обстоятельства, у нас уже третья пятница. Золотая середина, если рассчитывать на пять пятниц! Ну и что из того, что - середина? Да то, что весьма неясный и потому загадочный для нас диалог Нащокина с графиней произошёл именно в абсолютной середине нашего третьего стереотипа! Сначала Романов поговорил с графиней; сейчас – Нащокин! Германн получается у нас всего лишь третьим! Как бы он не опоздал со своими коварными, но медлительными планами!

Впрочем, следите за этим сами! А мы вновь вернемся к нашему герою, которого мы оставили, как вы помните, ожидающим вояжа быстроглазой мамзель к Елизавете Алексеевне. Тогда, то есть в четверг, на пятнадцатый день нашей истории, результат вояжа мамзель вовсе не обескуражил Германна. Во всяком случае, он - не унялся! Да и не было в его правилах отступать! Он, подробно расспросив быстроглазую мамзель о поведении Елизаветы Алексеевны, при получении записки, даже остался доволен - своими действиями!

И на следующий день, то есть шестнадцатого числа, в пятницу, в больших муках написал ей ещё одно письмо: самое длинное и нежное! И, что самое главное, сумел переправить его в этот же день своему адресату: через старую горничную графини, заплатив ей при этом целый целковый! Сам же, узнав от болтливой горничной о бале, даваемой графиней, вновь почти всю ночь простоял под окнами графини. Ярко представляя себе под звуки доносившейся мазурки, свой диалог с носительницей волшебной тайны и последующие за диалогом игры-победы с их огромными богатствами…. О бедной воспитаннице, читавшей его письмо в своей тёмной келье, он так и не вспомнил в ту ночь.

Утром в субботу, семнадцатого числа, он написал ей ещё одно письмо и сумел к обеду переправить его к Елизавете Алексеевне через графского камердинера, заплатив и ему целковый. Утром в воскресение, восемнадцатого числа, он написал ей ещё одно письмо и переправил его Елизавете Алексеевне через дворовую девушку. И так - до четверга! В четверг, двадцать второго числа, он уже израсходовал семь целковых и вовсе не сожалел об этом. Так как, начиная с воскресенья, с девятнадцатого числа по нашему «календарю», стал получать и обратные письма, написанные женской рукою и посылаемые ему через форточку в окне!

Так Елизавета Алексеевна и стала получать от Германна каждый день письма, пересланные, им, то тем, то другим способом! Это было похоже - на какое-то наваждение! Она получала от него письма - целую неделю! Другими словами, получала его письма - по следующий четверг! После быстроглазой мамзель она получила от него семь писем!

Заметим, что письма уже не были переведены нашим героем с немецкого языка! Германн писал, их, под влиянием своего огненного воображения, да и какой-то - страсти! И говорил в них языком, только ему свойственным. В них выражались и непреклонность его желания – он в каждом своём письме так или иначе, но требовал свидания! – и страсть, и беспорядок его необузданного воображения!

А Елизавета Алексеевна, как девушка крайне одинокая, принимая их на свой счет, уже и не думала - отсылать их: она, как мы вроде бы где-то и отмечали, уже упивалась ими, так как они отвечали её самому тайному желанию – быть любимой! И, наконец – это впервые случилось в субботу, через день после быстроглазой мамзель и на следующий день после бала, то есть на семнадцатый день нашей истории! – она стала отвечать на них. Как-то незаметно для себя вновь преодолев барьер отчужденности, воздвигнутый ею же самою, из-за крайне смелых требований своего поклонника!

На другой день, это было воскресенье – опять воскресенье! – она, увидев идущего Германна, прервала свою работу, торопливо вошла в зал, окна которого выходили на улицу, по которой шествовал наш герой, и бросила ему в форточку своё второе (Второе, после холодного первого, как считала она!) письмо. И была крайне довольна своим смелым поступком! Германн, увидев летящее из форточки письмо, сразу же подбежал, подобрал его и, приветливо помахав рукой, в ту же минуту удалился. Так и началась их ежедневная переписка! Воскресенья действительно оказались - на редкость удачливыми для нашего героя!

Записки Елизаветы Алексеевны становились, час от часу, всё длиннее, смелее и - нежнее. Таково уж, видимо, свойство молодости: любить – так сполна, не любить – так не любить! Елизавета Алексеевна в своих письмах, в основном, иронично, но мягко отчитывала своего поклонника за его неразумные действия по «доставке» почты, вовсе не поощряя его к этим действиям и не давая ему повода к дальнейшей переписке! Но переписка, тем не менее, продолжалась, так как каждый в этой переписки имел: или свою цель; или же - своё желание! И, наконец – это произошло в пятницу, на двадцать третий день нашей истории (Как, однако, время летит!) – она, уступив его настойчивым просьбам о свидании, бросила ему в форточку своё седьмое письмо следующего содержания:

«Сегодня бал у французского посланника. Графиня будет там. Мы будем на балу часов до двух. Вот вам случай увидеть меня. Как скоро графиня уедет, люди её, вероятно, разойдутся по своим комнатам. В сенях останется швейцар, но и он обыкновенно уходит в свою каморку. Приходите в половине двенадцатого или даже чуть позже. Идите прямо по лестнице. Коли вы найдёте кого в передней, то спросите, дома ли графиня. Вам скажут, нет – и делать нечего: вы должны будете немедленно воротиться. Но, скорее всего, вы не встретите никого. Девушки обычно сидят у себя, все в одной комнате. Тогда из передней ступайте налево и идите всё прямо до графской спальни. В спальне, за ширмами, увидите две маленькие двери: справа – в кабинет, куда графиня никогда не заходит; слева – в коридор, и, тут же узенькая винтовая лестница: она и выведет вас к моей комнате.
Елизавета».

Надо заметить, господа, что первая строка письма Елизаветы Алексеевны нашего героя поразила – прямо в сердце. Снова – Франция, снова – Париж! Французский посланник, упомянутый в письме, не случаен! Это он, посланник мистики и Сен-Жермена, воскресает после тридцатисемилетнего молчания! Это он зовёт Германна к графине!

Поэтому наш герой, после получения письма от Елизаветы Алексеевны, и трепетал как тигр. Во всяком случае, он чем-то был похож именно на тигра, напряженно идущего на трубный звук стройной лани. Его, так же как и тигра перед прыжком на беззащитную лань, по боевому трясло: замысел его начал осуществляться!

Даже имя Елизавета, впервые поставленное, девушкой, в конце её седьмого письма, взволновало его. Императрица Елизавета Петровна была связана - с Екатериной и с Сен-Жерменом. Сама Екатерина, как императрица, с Зоричем. Зорич был связан – с игроком Мотовским! А Мотовский, через графиню Екатерину Алексеевну, вновь был связан - с Сен-Жерменом! От самого письма тоже веяло - какой-то мистикой, так как оно было – седьмым! Его всё трясло и трясло как в лихорадке, и он, чтобы как-то охладить себя, вышел из своего дома, часа за два до назначенного ему в письме срока…

В десять вечера он уже стоял - на своём посту! Погода была ужасная: выл ветер; падал, мокрыми хлопьями снег, забивая лицо и ресницы. Фонари еле-еле светились в метели. Улицы были пусты. Только изредка тянулся ванька (3) на своей тощей кляче, уныло высматривая запоздалого седока. Наш герой не только охладился, но и изрядно продрог, ожидая отъезда графини!

Наконец подали карету. Германн видел, как слуги вынесли под руки согбенную старуху, укутанную в соболью шубу, и как вслед за нею промелькнула её воспитанница, одетая в легкий плащ. Дверцы захлопнулись, и карета тяжело покатила по рыхлому снегу. Всё это произошло очень быстро.

Потом швейцар закрыл дверь. И окна дома, одно за другим, померкли…. Германн стал ходить около опустевшего подъезда. Затем он подошел к фонарю и взглянул на часы, - было двадцать минут двенадцатого. Германн остался под фонарем, заворожено устремив глаза на часы и ожидая оставшиеся минуты. Ровно в половине двенадцатого он вступил на графинино крыльцо и легко взошел в ярко освещённые сени. Швейцара - не оказалось! Легким шагом Германн взбежал по лестнице, тихо отворил дверь и увидел слугу, спящего под лампою в старинных запачканных креслах. Повернув налево, Германн легким, но твердым шагом проследовал и мимо него!

Гостиная и залы были темны. Свет лампы от передней слабо освещал их. Германн без труда нашел спальню и вошел в неё. В спальне перед кивотом, наполненным старинными образами, еле-еле теплилась золотая лампада. Полинялые диваны с пуховыми подушками, штофные кресла (4) с сошедшей позолотой в печальной симметрии стояли вдоль стен, оклеенных китайскими обоями. На стене висели два портрета, писанные, как вы уже знаете, в Париже m-me Lebrun (5). Один, из них, изображал мужчину лет сорока, румяного и полного, в светло-зеленом мундире и со звездою; другой – молодую красавицу с орлиным носом и с розою в пудренных волосах (6). Германн узнал в них графа и графиню, вспомнив о двух портретах, на которые, в своем рассказе ссылался поручик Романов. По всем углам спальни торчали коробочки, рулетки, веера, фарфоровые пастушки, столовые часы работы славного Leroy (7) и разные дамские игрушки, изобретенные, видимо, в конце минувшего столетия вместе с Монгольфьеровым шаром (8) и Месмеровым магнетизмом (9( и завезенные графиней в своих последующих поездках за границу.

Германн пошел за ширмы. За ними стояла маленькая железная кровать; справа находилась дверь, видимо ведущая в кабинет; слева – другая, она, видимо, вела в коридор. Германн тихо отворил её и увидел узкую витую лестницу, которая, по всей видимости, вела в комнату бедной воспитанницы. Согласно рассказу Романова - и письму Елизаветы Алексеевны – всё было - на своих местах! Поэтому Германн воротился и вошел в графский кабинет (10), предполагая, что и на этот раз графиня не зайдёт в него…

При беглом осмотре кабинета, чуть освещенного фонарем с улицы, - под которым он, кстати, недавно стоял! - он увидел, на столе копию «Записок» Екатерины II. И копии писем Алексея Орлова к Екатерине об убийстве им в Ропше императора Петра третьего. И копии записок убиенного российского императора к Екатерине II, в которых он униженно просил её о снисхождении и милости. Германн уже слышал о них, ибо они ходили в тайных списках по Петербургу. Но читать их не стал и сел в кресло, стоящее недалеко от двери.

Время шло очень медленно. В доме было сонно и тихо. В гостиной пробило двенадцать; по всем комнатам часы, один за другим, тоже прозвонили двенадцать – и всё умолкло опять. Германн встал и прислонился к остывающей печке. Он был совершенно спокоен; сердце его билось ровно, как у человека, решившегося на что-нибудь опасное, но - необходимое…

Часы пробили и первый, и второй час…. После перезвона по комнатам он, наконец, услышал дальний стук кареты. Сердце его невольно сжалось. Карета медленно подъехала к дому и остановилась. Германн услышал стук опускаемой подножки, а в доме - засуетились…

Вдруг в спальню вбежали три старые горничные. Следом вошла графиня, чуть живая от ходьбы, и тяжело опустилась в вольтерово кресло (11). Германн глядел в щелку: Елизавета Алексеевна прошла мимо него; её лицо было испуганным. Германн услышал её торопливые шаги по ступенькам винтовой лестницы. В сердце его отозвалось что-то похожее на угрызение совести, но он - пересилил себя…

Он окаменел, так как графиня стала раздеваться перед зеркалом. Горничные откололи чепец, украшенный розами; сняли напудренный парик с её седой и плотно остриженной головы. Булавки и шпильки дождем сыпались около неё. Наконец упало и желтое платье, шитое серебром, обнажив её опухшие ноги. Германн оказался свидетелем отвратительных таинств её туалета. Наконец она осталась в спальной кофте и в ночном чепце. В этом наряде, более свойственным её летам, она казалась не так ужасной и безобразной.

Как и все старые люди, графиня, видимо, страдала бессонницей. Полностью раздевшись, она одела потом несколько удлинённую ночную рубашку, села у окна в вольтерово кресло и, наконец-то отослала горничных. Свечи вынесли, и комната опять осветилась одною лампадою, испускающей желтоватый свет. Старая графиня седела вся желтая, шевеля отвислыми губами и качаясь из стороны в сторону. В мутных глазах её изображалось - совершенное отсутствие какой-либо мысли!

Желтый цвет – цвет страха или безумия. Желтый цвет, из которого как бы была создана страшная старуха, и желтоватые свет от лампады, - искажающий всё до фантасмагорических размеров! - вдруг преобразили всё в спальне! Германну стало - не по себе! Смотря на графиню, можно было подумать, что качание страшной старухи происходит не по её воле, а под действием скрытого гальванизма или темных мистических сил. Перед Германном сидела не графиня, а сама мистика, воплощенная в образе страшной старухи! И Германна как будто кто – вытолкнул к ней!

Второй элемент третьего стереотипа:
ДИАЛОГ
(его первая часть)
Вдруг мертвое лицо страшной старухи, - представляющее собой сущность чего-то непонятного и ужасного! - изменилось неизъяснимо! Глаза её оживились, отвислые щёки подобрались и перестали шевелиться: перед ней стоял незнакомый мужчина!

- Ради бога, не пугайтесь и не бойтесь меня! – сказал он тихим, но внятным голосом, в котором улавливалась едва заметная дрожь. – Я пришел к вам не со злым намерением; я пришел умолять вас об одной милости; выслушайте меня!

Страшная старуха молча смотрела на него и, казалось, ничего не слышала! Поэтому наш герой, - только что опомнившийся от сильного испуга и жуткого ужаса перед страшной старухой! - почему-то вообразил, - тоже уже немея от жути! - что она глуха. И, наклонившись над самым её ухом, слово в слово повторил, ей, то же самое, ещё больше боясь её при этом! Старуха по-прежнему молчала!

- Вы можете, - всё же решился продолжить Германн, - составить счастье всей моей жизни, и оно ничего не будет вам стоить; я знаю, я уверен, - продолжал он взволнованно, - что вы можете угадать три карты сряду…

Германн замолчал, вновь цепенея от охватывающего его ужаса. Но старуха, - как показалось, чуть ли не умирающему от страха Германну! - поняла, что требовали от неё: губы её зашевелились неизъяснимо и, - как показалось ему в последний миг его угасающего сознания! - что она искала слова для своего ответа. Это и спасло его от обморока! Да и жуткий страх, охвативший его, как-то сразу прошел. Как будто его и не было!

- Это была шутка, - сказала она, наконец, надтреснутым старческим голосом, - клянусь вам! Это была шутка! А сейчас я не богата.
- Этим нечего шутить, - сердито возразил ей Германн, уже явно стыдясь за перенесенный им жуткий ужас, - вспомните Мотовского, которому вы помогли отыграться!

Слова Германна произвели эффект! Старуха видимо смутилась! Или Германну вновь показалось! Однако всё было на этот раз реально: черты её лица изобразили сильное движение души! И Германн - уже ждал её ответа! Но вдруг она вновь впала в прежнюю бесчувственность! И наш герой стал вдруг осознавать, что и он, наверное, насмерть напугал графиню!

- Можете ли вы, - продолжал Германн, надеясь на дальнейшее продолжение диалога, - назвать мне эти три верные карты?
Графиня как будто и не слышала вопроса. Лицо, - и поза её! - остались бесчувственны. Германн решил убедить её своими доводами, тайно надеясь при этом, что и она как-то придёт в себя:

- Для чего вам беречь эту тайну? Для ваших внуков? Они и так богаты! Они же не знают цены деньгам! Моту ваши три карты не помогут! Кто не умеет беречь отцовское наследство, тот все-таки умрет в нищете, несмотря ни на какие ваши усилия! А я, я знаю цену деньгам! Я не мот! Ваши карты для меня не пропадут! Ну! Говорите же!

Германн остановился и с трепетом ожидал её ответа. Графиня же - по-прежнему молчала! Только как-то странно щурила глаза в какой-то непонятной для Германна злой усмешке, от которой ему становилось всё страшнее и страшнее! Тогда, в порыве отчаяния, Германн встал перед нею на колени.

- Если сердце ваше знало когда-нибудь чувство любви, - начал он страстно, - если вы ещё помните её восторги; если вы при плаче новорожденного сына хоть раз улыбнулись ему; если в груди вашей билось когда-нибудь что-то человеческое, то умоляю, заклинаю вас чувствами любовницы, супруги, матери, - всем, что ни на есть святого в этой жизни, - не откажите мне в моей просьбе! Откройте мне вашу тайну! Что вам в ней? Может быть, она сопряжена с дьявольским договором, с пагубой вечного блаженства, с ужасным грехом…. Подумайте: жить вам уже недолго; вы – стары, а я… я готов взять грех ваш на свою душу! Только откройте мне вашу тайну! Подумайте, что счастье моё находится в ваших руках; что не только я, но и дети, внуки, правнуки мои благословят вашу память и будут чтить её как святыню…. Откройте мне вашу тайну!

Графиня не отвечала! Тогда Германн, разозлившись, встал.

- Старая ведьма! – сказал он гневно. – Я заставлю тебя говорить.

С этими словами он стал медленно вытягивать из бокового кармана пистолет и, в конце концов, направил его прямо на Екатерину Алексеевну!

При виде пистолета старуха резко встала; закивала головою, как будто давая знак согласия; потом подняла руку, как будто заслоняясь от выстрела…. Вроде бы хотела что-то сказать и… покатилась навзничь на пол… и… осталась недвижима. Да ещё и - с совершенно голой задницей!

- Перестаньте ребячиться, - сказал Германн, ничего не понимая в случившемся, - последний раз спрашиваю: хотите ли вы назначить мне три верных карты? Да или нет!

Старуха даже не пошевельнулась. Пистолет затрясся в его руке, так как Германн увидел, что она – мертва! Он машинально взглянул на часы: было без четверти три (12).

ГЛАВА 4

5 мая 1821 года. Человек, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого (1).
Переписка

Елизавета Алексеевна сидела в своей комнате, ещё в бальном своём наряде, погруженная в глубокие размышления. В своей бедной келье в темноватом свете сальной свечи и огромном одиночестве глухой ночи она, в раздумье чем-то напоминала покинутую невесту, горестно вспоминавшую весь свой путь к несостоявшемуся венцу и печально оценивавшую свои состоявшиеся и несостоявшиеся ошибки.

Приехав домой вместе с графиней, она тотчас же отослала заспанную девку, нехотя предлагавшую ей свои услуги, - сказала, что разденется сама, - и с большим волнением вошла к себе, надеясь найти там Германна и желая не найти его. С первого же взгляда она убедилась в его отсутствии и благодарила судьбу за препятствие, помешавшее их, как она убедилась сейчас, нежелательному свиданию. Не раздеваясь, она села и стала вспоминать все обстоятельства, в такое короткое время так далеко её заведшие. Не прошло и трёх недель, как она в первый раз увидела молодого офицера, - если быть точным, то прошло, всего лишь две недели, шесть дней и семнадцать часов! – а уже была с ним в переписке, - а он успел вытребовать у неё ночное свидание. Это обстоятельство было похоже сейчас на какой-то кошмар! Как она могла дойти до этого! Ей было и стыдно за себя, и - страшно!
Она знала его имя только потому, что некоторые из его писем были подписаны им. И здесь наш герой остался верен себе, обозначив себя в письмах только через своё имя! Она никогда с ним не говорила. Она не слышала его голоса. Она никогда о нём ни от кого не слыхала до самого сегодняшнего вечера!.. Странное дело!..

Но ещё удивительнее - сегодняшний случай! В сегодняшний вечер на балу Романов, дуясь на молодую княжну Софью Александровну, которая, против обыкновения своего, кокетничала не с ним, и, желая отомстить, оказал ей равнодушие. Поручик, кстати, не просто дулся, но и подозревал кое-каких подруг Софьи в заговоре против него: они, по его мнению, успели шепнуть княжне Самойловой об его увлечении княжной Полиной! Он позвал Елизавету Алексеевну и галантно танцевал с нею бесконечную мазурку. Во время танца шутил над её пристрастием к инженерным офицерам. И некоторые из его шуток были так удачно направлены, что Елизавета Алексеевна думала несколько раз, что её тайна стала известна ему…

- От кого вы всё это знаете? – спросила она, кокетливо смеясь и стараясь скрыть за смехом свой страх.
- От приятеля известной вам особы, - загадочно отвечал Романов, - человека просто замечательного.
- Кто же этот замечательный человек? – спросила Елизавета Алексеевна, чтобы только не молчать.
- Его имя Германн! – лукаво заулыбался Романов.

Елизавета Алексеевна не отвечала ничего, но руки и ноги её похолодели и стали - ватными...

- Этот Германн, - продолжал между тем Романов, - лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа – Мефистофеля! Демоническая фигура! Я уверен, что на его совести, по крайней мере, три злодейства (2)! Как вы побледнели!.. Елизавета, что с вами?
- У меня голова болит…. Что же говорил вам этот… Германн, или как бишь его?..
- Германн был очень недоволен своим приятелем. Он говорил, что на его месте он поступил бы иначе…. Я даже полагаю, что он сам имеет виды на вас. По крайней мере, он очень неравнодушно слушает влюбленные восклицания своего приятеля!..
- Да где же он мог видеть меня!
- Может быть - на гулянии; может быть – в церкви… Бог его знает! Может быть, в вашей комнате!.. Во время вашего сна!.. От него всё может статься! – полушутливо, полусерьёзно закончил Романов.

Подошедшие к ним три дамы, прозванные в Петербурге «Любезным трио» (3), с вопросами - Забвение или Сожаление (4)? – вовремя прервали их разговор, который для Елизаветы Алексеевны становился всё мучительнее и любопытнее…

Романов, - предвидя и в этих, невинных, на первый взгляд, вопросах - козни подруг княжны Самойловой! - без колебания выбрал «сожаление»! Однако наш поручик и здесь попал впросак! За дамой, выбранной поручиком, оказалась, к его великому изумлению, княжна Полина (Она, - осознав, что теряет князя! - приехала и на бал к французскому посланнику!). А она, победоносно обежав с ним лишний круг и лишний раз повертевшись перед своим стулом, - чтобы, наверное, для того, чтобы всё это видела княжна Софья Александровна! – всё же успела изъясниться со своим приятелем начистоту, а он – покаяться перед нею. Разумеется, не во всех грехах! Заметив ей, однако, скороговоркой, что в прошлую пятницу она была не с ним, а с его приятелем Нащокиным! Полина и здесь как-то ушла от предъявленного ей обвинения!

В общем, её интрижка с Нащокиным была как-то погашена ею. Дела у поручика, да и у Полины, пошли на лад. Поэтому он, вернувшись на своё место, уже не думал ни о Германне, ни о Елизавете Алексеевне. А ей страсть как хотелось возобновить прерванный разговор! Но, к сожалению, мазурка закончилась и вскоре старая графиня засобиралась домой, попутно жалуясь Елизавете на своё недомогание.

Заметим, что слова Романова были не чем иным, как мазурочной болтовней! Романов помнил разговор с Елизаветой об инженерных офицерах и в лёгкой форме отомстил ей за учинённый ею допрос. Попутно приплетя, к своей мести, и имя Германна, над которым он однажды задумался.

Лиза всего этого, разумеется, не знала, да и знать не могла! Ведь Романов не докладывал ей о своих приятелях да знакомых! А о том «допросе» - совсем забыла! Поэтому только что состоявшийся разговор с Романовым глубоко запал в душу нашей юной мечтательницы, тем паче, что портрет, набросанный Романовым, в какой-то мере сходствовал с изображением, составленным ею самой! Благодаря новейшим романам это уже пошлое лицо пугало и пленяло её воображение! В Германне, по мнению Елизаветы, действительно было некое внешнее и внутреннее сходство с Наполеоном! О том, что Германн связывал себя ещё и с мистикой и считал себя возможным избранником или медиумом, она и не подозревала! Вот с таким эффектом и закончился этот, по нашему счету, четвертый бал.

Елизавета Алексеевна сидела в своей комнате, сложа крестом руки, наклонив на открытую грудь голову, ещё убранную цветами. Всё думая и думая о Германне, об их странных отношениях и о словах, сказанных Романовым, на только что прошедшем бале. Но вдруг дверь бесшумно отворилась, и вошел… Германн! Она узнала его в первое же мгновение и, как это и должно было случиться, просто затрепетала как от испуга, так и от неожиданности. В комнате установилась - жуткая тишина…

- Где же вы были? – наконец спросила она испуганным шепотом.
- В спальне у старой графини, - отчужденно отвечал ей Германн. – Я сейчас от неё… Она, кажется, умерла…
- Боже мой!.. Что вы говорите?
- И, кажется, - также отчужденно продолжал Германн, - я явился причиной её смерти…

Елизавета Алексеевна взглянула на него; слова Романова так и раздались в её душе: у этого человека, по крайней мере, три злодейства на душе! Германн же сел подле неё на подоконник и всё ей рассказал…

Елизавета Алексеевна с ужасом выслушала его рассказ о смерти графини. Итак, его дерзкое, упорное преследование, эти страстные письма, эти пламенные требования – всё это была не любовь! Деньги – вот что алкала его душа! Не она могла утолить его желание и осчастливить его! Бедная воспитанница была слепой помощницей разбойника, убийцы её старой благодетельницы!.. В позднем, мучительном своём раскаянии заплакала она…
Германн же, молча, смотрел на неё! Разумеется, сердце его также терзалось! Но ни слёзы бедной девушки, ни удивительные прелести её отчаяния, ни гордая шея с кокетливыми завитушками девичьей прически, такая прелестная и беззащитная, не тревожили суровую душу его! Он не чувствовал угрызений совести и при мысли о мёртвой старухи! Одно его ужасало: невозвратная потеря тайны, от которой ожидал он обогащения! Он, от досады на случившееся, готов был выть волком и в сей момент ненавидел весь божий свет!

- Вы – чудовище! – наконец с некоторой злостью сказала Елизавета Алексеевна. – В вас нет ничего человеческого! Я презираю вас!
- Я не хотел её смерти, - так же, как и прежде, отчуждённо возразил ей Германн, - пистолет мой не был заряжен…

Они опять надолго замолчали…

Наконец наступило утро (5). Елизавета Алексеевна погасила догорающую свечу: бледный дневной свет озарил её комнату. Она оттерла заплаканные глаза и подняла их на Германна: он сидел на подоконнике, сложа руки на груди и грозно нахмурясь. В этом положении он удивительно напоминал портрет Наполеона. Это сходство вновь поразило Лизу, и слова Романова о Германне вновь раздались в её душе. К ней пришла мысль, что человек, сидящий перед ней, не имеет никаких нравственных правил и может пойти на следующее убийство с такой же лёгкостью, как он пошёл на предыдущее…

- Как вам выйти из дому? – наконец предприняла она решительный шаг. – Я думала провести вас по потаённой лестнице, но надобно идти мимо спальни, а я - боюсь…
- Расскажите мне, как найти эту потаённую лестницу; я выйду сам! – чуть-чуть мягче, чем раньше, ответил ей Германн.

Елизавета Алексеевна встала, открыла шкаф и, взяв из него ключ, вручила его Германну и дала ему подробное наставление. Всё это она проделала почти механически, не вникая: ни в суть своих действий, ни в смысл своих слов…

Германн, решившись, пожал её холодную, безответную руку, поцеловал её горестно наклонённую голову и вышел так же бесшумно, как и вошел…. Елизавета Алексеевна как-то сразу облегченно вздохнула, как будто всё самое страшное осталось уже позади…

Германн же спустился по винтовой лестнице и снова вошел в спальню графини. Мертвая графиня, Екатерина Алексеевна, лежала на полу в той же позе, в которой была оставлена им, но лицо её выражало уже глубокое спокойствие…. Германн остановился перед нею, долго смотрел на неё, как бы желая удостовериться в ужасной истине. Или, быть может, он отрабатывал свою характеристику! Помните слова Романова: «Может быть, в вашей комнате!.. Во время вашего сна!.. От него – всё может статься!». Но одернуть её ночную рубашку, чтобы прикрыть безобразную наготу Екатерины Алексеевны, он так и не решился…

Наконец он двинулся дальше! Он снова вошел в кабинет графини (6), вновь мельком глянул на её «Записки» на столе, хотел, было, прихватить их с собой, - чтобы почитать их на досуге! – но, осознав, что это будет воровство, тихо отошел от стола. Осторожно ощупал за обоями потаённую дверь, открыл её ключом и стал тихо спускаться по лестнице…

Да! И при повторном осмотре графини Германн не испытал чувства жалости к старой женщине, косвенной причиной смерти которой явился он! Оставим этот грех на его совести! Спускаясь по лестнице, Германн взволновался вдруг другим чувством! По этой самой лестнице, - думал он, спускаясь! – может быть, лет шестьдесят тому назад в эту спальню, в такой же час, в широком кафтане, причесанный «королевской птицей», прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле, а сердце его престарелой любовницы только сегодня перестало биться…. Говорят, что звали этого счастливца Николаем Павловичем…

О прелестной воспитаннице он так и не вспомнил, хотя потаенная лестница предназначалась, на этот раз, именно для него!..

Под лестницей он нашел дверь, которую отпер тем же ключом, и вышел в сквозной коридор, вскоре выведший его на улицу. Он положил ключ в укромное место, как это было обговорено Елизаветой Алексеевной при её инструктаже Германна. Медленно пошел дальше. Потом остановился, стряхнул с себя оцепенение, в котором пребывал, вздохнул полной грудью холодного воздуха и легким шагом пошел прочь, унося в своём воображении страшное лицо мертвой старухи и злую усмешку Екатерины Алексеевны…

На этом двадцать третий день, - несчастливая пятница нашей истории, - и закончился!

Глава 5

1. В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В***. Она была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!»
Шведенборг (1).

2. А бабушка-то – надвое сказала!
Поговорка (2).

Три дня после случившегося события, - а по нашему «календарю»: на двадцать седьмой день нашей истории! - то есть во вторник, в девять часов утра, Германн отправился в определенную часть города. А это прошли тогда, кстати, 24-ое, 25-ое и 26-ое числа месяца. Или прошли тогда, - если вести счет по названиям дней недели! - суббота, воскресение и понедельник! Уже не будем, здесь, секретничать перед вами: наш герой отправился тогда в придворную церковь (3), где должна была состояться панихида по Екатерине Алексеевне как по статс-даме императорского двора.

На всякий случай запомните это число. Ведь именно 27-го января 1837 года император Николай I и вывел на дуэль с А.С. Пушкиным кавалергарда Дантеса (4)! Да ещё и в 1837 год, в год, в котором проблескивали у царя именно пушкинские карты: тройка и семерка! Да и четырехгодичный интервал «царственной линии», пушкинской «Пиковой дамы», соблюдался злым царём! Наверное, именно за панихиду по Екатерине Алексеевне!

Не чувствуя в себе никакого раскаяния перед содеянным действом, наш герой не мог, однако, совершенно заглушить голос своей совести, твердивший ему: ты убийца старухи. Не имея истинной веры, Германн всё-таки чего-то побаивался. Да и предрассудков имел множество. Так, к примеру, он верил, что мертвая может иметь вредное влияние на его жизнь! Поэтому он и решил явиться на панихиду по графине, и, на всякий случай, испросить у неё, прощения!

Церковь, в которой отпевали усопшую, уже была переполнена. Германн насилу мог пробиться сквозь толпу. Гроб графини стоял на богатом катафалке под бархатным балдахином. Покойница лежала в нём в белом атласном платье и в кружевном чепце. Руки её, сложенные на груди, держали специально не горевшую свечку. Вокруг гроба стояли люди: в первом ряду – дети, внуки, правнуки и другие родственники покойницы: во втором – слуги, все в черных кафтанах с гербовыми лентами на плечах; многие присутствующие держали в руках зажженные поминальные свечки.

В церкви было тихо. Никто не плакал. Пожалуй, слёзы были бы здесь – une affectation (5); графиня была так стара, что смерть её никого не могла поразить. Родственники давно смотрели на неё, как на отжившую. Остальные, видимо, пришли в церковь для того, чтобы воочию увидеть пышность похорон, службы и света.

Служба шла своим ходом…. Наконец молодой архиерей произнёс надгробное слово. В простых и трогательных выражениях он представил мирное успение праведницы, которое долгие годы было тихим, умилительным приготовлением к христианской кончине (6). «Ангел смерти обрёл её, - сказал он в заключение, - бодрствующую в помышлениях благих (7) и в ожидании жениха полунощного». На этом служба с печальным приличием, и завершилась. Церковный служка взял из рук графини поминальную свечку и отошёл в сторону.

С телом усопшей первыми пошли прощаться родственники. Потом двинулись и многочисленные гости, приехавшие поклониться той, которая так долго была участницею в их суетных увеселениях. После двинулись и все домашние: лакеи, слуги, горничные. Наконец к гробу приблизилась и старая барская барыня (8), ровесница покойницы: две молодые девушки привели её под руки. Барыня не в силах была поклониться до земли – и одна пролила несколько слез над гробом, поцеловав холодную руку госпожи своей…

Наконец решился подойти к гробу и Германн. Он поклонился в землю и с минуту пролежал на холодном полу, усыпанном ельником. Долгое лежание человека в глубоком поклоне усугубило тишину в церкви. Потом он поднялся, бледный как сама покойница, перекрестился мелко, взошел по высоким ступеням катафалка и наклонился над гробом…. В эту минуту показалось ему, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом!

От неожиданности наш герой, поспешно подавшись назад, оступился. И… навзничь грянулся об земь! Его сразу же подняли…. А он, уже стоя на ногах, всё ещё удивлялся происшедшему!
В то же самое время Елизавету Алексеевну вынесли в глубоком обмороке, на паперть (9). На похоронах, пожалуй, только одна бедная воспитанница глубоко и искренне переживала смерть своей благодетельницы! За три дня, прошедшие после смерти графини, она так истерзала себя мыслью о своей вине перед старой женщиной, что на похоронах ей стало плохо. И она, в момент падения Германна, потеряла сознание.

Падения Германна и Елизаветы Алексеевны, случившиеся у всех на глазах, - но происшедшие – каждый по своей причине! - на несколько минут возмутил торжественность и покой мрачного обряда. Торжественно-мрачный церемониал мгновенно превратился вдруг в какой-то рыночный балаган, в котором то и дело слышались: то какие-то восклицания, то слова «сын», “дочь”! А худощавый камергер, вероятно потомок камергера Сергея Васильевича Салтыкова, даже успел шепнуть стоящему подле него англичанину, по фамилии Уитворд (10) и, соответственно, английскому посланнику в Петербурге, грязную сплетню о том, что упавший молодой офицер – побочный сын графини (11), на что англичанин и ответил холодно: oh? Затем толпа вновь стала чинной, почтительной и - благородной…

Из-за случившегося с ним события чрезвычайно расстроился и наш герой. Выйдя из церкви, он целый день нет-нет, да и вспоминал страшную усмешку мертвой старухи. Воображение-то у него было богатым! Обедая в уединённом трактире, он, против обыкновения своего, выпил очень много. Видимо, в надежде заглушить внутреннее волнение, в котором он, находился. Но вино ещё больше разгорячило нашего героя! Совсем в расстроенных чувствах он возвратился домой, не раздеваясь, бросился на кровать, и… как в яму провалился! Вино и молодость всё-таки взяли своё!

Второй элемент третьего стереотипа:

ДИАЛОГ
(Его вторая часть – фантастический фрагмент!)

Проснулся Германн уже в среду ночью: луна озаряла его комнату. Он взглянул на часы: было без четверти три (12). Часы связали его с последними событиями, столь страшными для него: «В это же самое время – без четверти три! – только три дня тому назад и умерла графиня», - подумал он. Сон у него прошел; во рту, от выпитого вина, было сухо. Он сел на кровать и вновь стал думать о похоронах графини и о случившемся с ним событии…

В это время кто-то с улицы заглянул к нему в окошко и тотчас отошел. Германн не обратил на это никакого внимания. Однако через минуту услышал он, как отпирали дверь в передней комнате. Германн подумал ещё, что это, видимо, денщик его, пьяный по своему обыкновению, возвращается из ночного трактира, в который он частенько захаживал, чтобы пропустить рюмочку-другую. Но он услышал совершенно незнакомую походку: кто-то ходил по комнатам, тихо шаркая туфлями. Наконец дверь отворилась и вошла женщина в белом платье. Германн принял, было, её за свою кормилицу и удивился её появлению в столь поздний час! Но белая женщина, скользнув по комнате, вдруг очутилась перед ним – и Германн узнал графиню! Волосы на его голове зашевелились…

- Я пришла к тебе против своей воли, - сказала страшная графиня твердым голосом, - но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду, но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил и чтоб во всю жизнь уже после не играл. Хоть ты мне и противен, но я прощаю тебе свою смерть с тем, чтобы ты женился на моей воспитаннице Елизавете Алексеевне (13)!

С этими словами страшная старуха тихо повернулась, пошла к двери и скрылась, шаркая туфлями…. Германн явственно услышал, как хлопнула дверь в сенях. Через минуту он увидел, что кто-то опять поглядел к нему в окошко и тотчас отошёл…

Наш герой долго не мог опомниться. Наконец опомнившись, то есть, полностью придя в себя, он заглянул в соседнюю комнату: денщик его спал на полу, Германн насилу его добудился. Денщик был пьян по обыкновению: он еле ворочал языком, и от него нельзя было добиться ни одного осмысленного слова. Дверь, в сени, тоже была заперта!

Германну ничего не оставалось, как возвратиться в свою комнату. Он засветил свечу и, на всякий случай, записал своё видение, так как был просто потрясён случившимся и уже не доверял - даже своим чувствам! Он вовсе и не подозревал при этом, что сегодня сработал, наверное, как медиум!..

После этого странного и страшного события он вновь забылся тяжелым сном и проспал, без сновидений, до семи часов утра. Когда он проснулся, то бумажка с ночными записями лежала на том же месте, где он её оставил прошедшей ночью. Германну вновь стало не по себе…
О 28-ом дне нашей истории, которая началась с прихода к Германну, - без четверти три утра! - графини-привидения, мы расскажем вам в шестой главе нашей повести!

ГЛАВА 6

1. –Adante 1)!
- Как вы посмели сказать мне Adante?
- Ваше превосходительство, я сказал Adante-с!

2. Здесь я, господа, играю на свою жизнь.
Император Павел I (2).


На каждого мудреца довольно простоты, однако и среди мудрецов есть простофили! Вот об этом мы и поговорим в своей шестой главе!

Две возникшие идеи не могут существовать вместе в нравственной природе, так же как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место! Тройка, семёрка, туз скоро заслонили в воображении Германна и правдивое утверждение Екатерины Алексеевны, рассказанное поручиком Романовым и подтвержденное самою старухою. И сам образ страшной старухи. И её страшную усмешку. Заслонили - буквально в этот же день, то есть в среду, на двадцать восьмой день с начала зимнего вечера.

Заслонили, так как наш герой никогда и не был - высоко нравственным человеком! Как только он осознал, что может стать богатым, так всё остальное и… улетучилось! Тем более что к этой цели - он упорно шел! Да и земной интерес, в большинстве случаев, перемалывает в себе все нравственные установки! Гармония нравственности, - с земным интересом! – весьма редкая вещь в нашем подлунном мире, да и в наше время!

В общем, целый день – да и в последующие дни тоже! – тройка, семерка и туз не выходили из головы нашего героя и шевелились - на его губах. Он, из-за буйства троек, семерок и тузов, не мог даже… спокойно дома сидеть! Его сразу же вынесло на улицы: всякий мужчина с брюшком напоминал ему туза; увидев молодую девушку, он говорил себе: «Как она стройна! Настоящая тройка червонная!»; когда его спрашивали: «который час?», он мог, тогда, ответить невпопад: «Без пяти минут семерка!». Через что ловил на себе изумленные или недоуменные взгляды спрашивающих.

В эти дни тройка, семерка и туз стали преследовать его даже во сне, принимая всевозможные виды и очертания. Туз снился ему, к примеру, то красным пауком, то ещё чем-нибудь несуразным или невообразимым. Семерка представлялась ему во сне готическими воротами с большим замком посередине. А тройка: то цвела в образе пышного грандифлора (3), то представлялась ему в виде трех летящих птиц!..

Однако, в связи с воплощением мистики в быль, - да с буйством в воображении нашего героя троек, семерок и тузов! - мы несколько забежали вперед! Поэтому вновь вернемся к среде, к двадцать восьмому числу и начнем всё по порядку!

Если подвести итог по нашему краткому путешествию в мир необузданных мыслей и чувств нашего героя, то, в общем, все его мысли тогда, в ту памятную среду, слились у него в одну – воспользоваться тайной, которая ему так дорого стоила! Воспользоваться, несмотря ни на что. Ни на смерть старой женщины, косвенной причиной гибели, которой он явился. Ни на горькие слезы бедной воспитанницы, вызванные его вероломством, подлостью и смертью графини. Ни даже на загробно-холодный, - и потому страшно-жуткий! - приход графини-привидения! Эта мысль, явно отражавшая его главное устремление – деньги, деньги, деньги! – просто-таки довлела над ним!

Мысль же о своем маленьком капитале он, в этот же день, стал отгонять - как назойливую муху! Сейчас, когда он держал в руках перо жар-птицы, маленький капитал стал казаться ему - просто отвратительным! Он стал чувствовать себя с ним крайне маленьким и беззащитным и уже совершенно не понимал, как он мог жить с ним до этого времени! Ему уже было стыдно, что он жил - на одно только жалование, вечно экономил и, хотя и редко, но всё же вызывал к себе чувство насмешки со стороны своих более богатых товарищей.

Он стал чувствовать себя с маленьким капиталом просто ничтожным! Ему уже стало казаться, что не только товарищи, но и любой богатый человек может, - если ему так пожелается, захочется! – незаслуженно унизить или оскорбить его! Больше того, ему уже стало казаться, что любой богач может и отнять у него отцовские деньги, нагло, у всех на глазах, подкупив судей. Поэтому стать богатым стало для него каким-то нестерпимым желанием. Ему страстно хотелось богатства, покоя и независимости, а втайне он желал уже и большего: чтобы именно он помыкал людьми и - безнаказанно грабил их.

Тогда же, то есть уже в четверг, на двадцать девятый день от зимнего вечера, описанного в начале нашей повести, окончательно решил он обязательно играть - по схеме Мотовского. Видя и в этой схеме некоторое волшебство и - неизъяснимое очарование: общий выигрыш Мотовского был равен его наследству; в выигрышных суммах этой схемы проблескивали так дорогие ему тройка и семерка! Он вовсе и не подозревал тогда, что в своих утренних и ночных занятиях по математике, произведенных сразу же после зимнего вечера, подробно описанного в начале нашей истории, он просчитал, - всего лишь! - только выигрышный вариант этой схемы. Реальность же была такова, что при первом же проигрыше, - в любой из талий! - ему сразу же грозило - немедленное и полнейшее банкротство, так как он, - в любой из талий! - ставил на карту всё своё наследство!

Имение, которое, в случае проигрыша, можно было бы пустить под векселя или в долг, у него тоже отсутствовало! С этой точки зрения, он с очень невыгодной стороны отличался от графини или Мотовского, которые, в случае крупных проигрышей, могли поставить свои огромнейшие имения: или под векселя, или же в долг! Поэтому и было… крепко их слово! В этом, мне кажется, вы, господа, убедились и сами, прослушав рассказ поручика Романова о парижском приключении молодой графини, в котором слово, как вы помните, и решило исход игры! Ох, молодость, молодость! До чего же, порой, она бывает - беспечна и нерасчетлива! Для неё порой достаточно даже небольшой искорки или толчка, чтобы она спалила себя потом дотла. Или опрокинула в тартарары все свои блестящие расчеты! Ну да ладно, Бог с ним! В конце концов, не мы с вами в этих ошибках виновны!

Кстати, в пышном расцвете мыслей и чувств, вызванных приходом графини-привидения, нашему герою виделись уже и дальние горизонты его деятельности. Воображение-то у него было богатое. После проведения игр, по кабалистическим картам, он вовсе даже и не собирался - замораживать свой капитал! Наоборот, он собирался уже многократно увеличить его! За счет чего? Только, разумеется, не за счет карт! Он не собирался быть игроком! Он собирался многократно увеличить свой капитал за счет настоящего дела!

Другими словами, он собирался соблюдать свято и на всю жизнь: и заповедь графини-привидения «во всю жизнь уж после не играть»; и кредо своего отца о наращивании капитала! Помните о нём? Правда, он ещё не подобрал себе по душе настоящее дело! Его в данный момент больше занимали карты! Однако мысли о настоящем деле, например с вложением своего капитала в какое-нибудь выгодное строительство или в большой магазин, уже проблескивали в его сознании. Возможность возникновения настоящего дела, - и перспективу его! - он видел уже отчетливо и потому радовался им! Открывающиеся при обогащении возможности приятно будоражили его необузданные чувства и огненное воображение!

Характеризуя состояние нашего героя после его встречи с привидением, остаётся ещё заметить, что и о Елизавете Алексеевне он тоже так и не вспомнил. Не до того ему было на подходе его к богатству; да и сам вопрос женитьбы стоял у него = на втором плане! Кажется, мы даже как-то упоминали об этом! Женитьба должна добавлять капитал, а не разбавлять его! Вот вывод, к которому пришел Германн, наблюдая на одном из балов богатых и, - видимо по этой причине! - наглых невест!

В общем, воображаемое богатство так и жгло душу нашего героя. Единственное, что немного смущало его, так это вторая фраза графини: «Тройка, семерка, туз выиграют тебе сряду». Наш герой не до конца понимал её смысл. «Сряду» - это понятно. Это, значит, в определенной последовательности. В начале – тройка, затем – семерка, потом – туз! А как понимать: «выиграют тебе»? Игрок ведь не волен сам себе выбирать карту! Она, карта, после перетасовки колоды банкиром приходит к игроку совершенно случайно! Тогда как же: «Тройка, семерка и туз выиграют тебе»? Может же вместо тройки, семерки или туза выпасть и любая другая карта!

После тяжких раздумий наш герой пришел к мысли, что если он продал душу, - что он совершенно не ощущал! – то, вследствие этого обстоятельства, и названные привидением карты должны каким-то образом… появиться у него! Пусть даже через колдовство или черную магию! Не зря же - привидение сказало! Появиться волшебно и… выиграть ему!

На этой мысли он как-то сразу и успокоился, потому что она, мысль, была логична, и стал, в конце концов, серьёзно думать о своей отставке и о каком-нибудь путешествии. Он хотел в открытых игорных домах Парижа выудить клад у очаровательной Фортуны! Эта интересная мысль пришла к нему, потому что и молодая графиня начинала с Парижа, выиграв там, как вы помните, у герцога Орлеанского! Не без помощи, как вы уже тоже знаете, графа Сен-Жермена!

Не знаю, в какие хлопоты ему обернулась бы эта интересная затея, если бы не случай. Да, случай и избавил его от хлопот! Кстати, хлопот, весьма разорительных для нашего героя!
Нащокин, который всегда был в курсе всех основных городских новостей, совершенно случайно зайдя к Германну утром в пятницу – на тридцатый день от начала событий, описываемых в этой повести! – рассказал ему о появившемся в Петербурге игорном доме. Германн проявил к этой новости чрезвычайный интерес, чем несказанно удивил своего приятеля, считавшего Германна скупым и кубышником. Здесь же Германн договорился с Нащокиным и о посещении этого заведения на следующий день вечером, то есть уже в субботу, чем удивил его ещё более.

Нащокин ушел от Германна, явно озадаченный его эволюцией! Вечером этого же дня, он, выполняя своё обещание о визите, - да и пятница была свободна от бального вечера! – побывал в названном учреждении, где через своих приятелей, - так же, как и он, молодых людей! – и был представлен хозяину игорного дома.

Германн же, когда его приятель ушел от него, переключил все свои мысли именно на игорный дом! И так распалил своё воображение, что дошел до гениальной мысли снять все свои деньги из банка и завтра же, не мучая себя неопределенностью, попробовать сыграть по картам графини! Мысль была не только гениальна, но и - проста! Более того, она сразу же решала основную проблему нашего героя – быстрое обогащение! В общем, решение трудной задачи - было найдено! Оставалась только самая маленькая деталь: воплотить это решение в жизнь!

День был ещё в самом разгаре и Германн, твердо решившийся на необычный для него поступок, побежал снимать деньги. Он вовсе и не подозревал при этом, что ему придется сыграть в игорном доме, на тридцать первый – тридцать третий дни от начала того злосчастного вечера. Вечере, на котором он услышал мистическую быль о магических картах, вдруг совсем недавно воплотившуюся в явь…. Да ещё, вдобавок, сыграть: в субботу, в воскресенье и - в понедельник! Да ещё и - в тридцать третьем году!

Дни, надо признаться, действительно были самыми неудачными. Если тридцать первое число было простым числом, являлось перевертышем чертовой дюжины, таило в себе тройку – во внешнем обозначении! – и, тем самым, давало все основания для победы, то тридцать второе число уже не являлось таковым. А тридцать третье число – вообще уже представляло собою, с точки зрения кабалистики, ужасное сочетание. Оно таило в себе обновленный повтор. И оно же таило в себе обновленную, - в качестве! – повторную тройку! Тройка должна была к этому дню обязательно превратиться - в даму! И, наверное, в Пиковую даму! В сочетании же с понедельником – да с тридцать третьим годом! – оно таило в себе самые крупные неприятности для человека, замышлявшего в этот день или вечер какое-либо карточное предпринимательство. Да и Романов два раза повторил, что играть надо – только в один день или игровой вечер! Ой, как бы не быть - беде!

Ну да ладно, бог с ним! Не будем зазря людей пугать. Может быть, нашего героя ещё как-нибудь, да и пронесёт мимо беды! Да и мы сами-то тоже хороши! Уж очень сами, порой, верим слухам да кабалистике!

Как мы уже однажды и указали, в Москве действительно составилось общество из богатых игроков. Бирюков тогда не ошибся и слухов - не распускал! Более того, среди богатых игроков был и сам славный Лопухин, проведший весь век за картами и наживший некогда миллионы. Он в этом, в общем-то, не особо афишируемом, обществе - председательствовал!

Как правило, игры в игорном доме, взятом обществом в аренду, вел сам Лопухин. Поэтому несколько охарактеризуем его как председателя общества арендаторов и - как банкира! Славный Лопухин обладал необыкновенной ловкостью рук. Это была, пожалуй, его самая главная особенность. В своём деле он был - чародеем-манипулятором! Причем, незаметным чародеем. Он не любил работать - на публику! Да и карты – чувствовал! Главная же его особенность была заключена в том, что он, со времен своей юности, никогда не попадался: ни на порошковых картах, ни на карточных приемах, ни на своей ловкости! Он был выше грубой пошлости, никогда не хвастался своим искусством и, потому, заслужил уважение, как среди своих товарищей, так и среди богатых дворян: среди товарищей – за свою ловкость; среди дворян – за сильную игру!

Несколько слов скажем и о том, как он проигрывал чистые деньги и выигрывал векселя! Лопухин сразу же ставил игру таким образом, чтобы ввести игрока в азарт. Для этого он в начале игры несколько проигрывал ему своих денег. Но зато потом, когда человек увлекался игрою, часто обыгрывал его не только до векселей, но и иногда до последних ниток. В этом вопросе он был не особенно щепетилен! Так он и поступил однажды с уже известным нам Мотовским, обыграв его до последней копейки, чем и заслужил себе славу миллионера.

Знал наш Лопухин и прием двойной честности. Для примера расскажем об этом приёме поподробнее. Смысл этого приема заключался в следующем. Определив богатого клиента, банкир с первой же тальи, - в целях придания игре характера исключительной честности! – навязывал игроку принцип игры вслепую, втёмную. Игрок, принимая принцип честности, - так как ничего плохого в нём нет! - со второй тальи тоже начинал добросовестно играть - втёмную.

Игра втёмную велась игроком – и банкиром! – до больших ставок. В решающей талье, когда ставки в игре становились сверхкрупными, банкир предлагал игроку дополнительный призыв к честности. Он предлагал игроку распечатку перед тальей двух новейших колод карт! Игрок сиял от счастья, – он, в это время, как раз был на подъёме: выигрывал! – и от проявленного банкиром благородства! И, разумеется, именно здесь и попадал впросак. В «нераспечатанных» колодах и таился - «троянский конь» банкира! Впрочем, чего только не знал наш славный Лопухин! Он знал о картах, видимо, всё! Поэтому его и называли славным, то есть сильным игроком. Слава об его играх была огромной. Особенно среди молодежи.

У общества богатых игроков дела в Москве пошли хорошо. Долговременная опытность, как мы уже и указывали, заслужила Лопухину доверенность его товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и весёлость председателя, которая у последующих когорт славных и любезных, до крайности, дельцов приобретёт название менталитета, приобрели уважение и у публики. Лопухин решился – и приехал в Петербург! Молодежь тогда так и хлынула к нему, забывая балы для карт и предпочитая соблазны фараона обольщениям волокитства. Да и кооперация была - делом необычным и всем хотелось увидеть её воочию.

Вот на следующий день, то есть в субботу вечером, - кстати, на тридцать первый, то есть самый благоприятный для игры день! – Нащокин и привёз к Лопухину нашего разбудораженного героя, жаждущего обогащения - через сияющую улыбку Фортуны!

Они прибыли в массивный особняк, снятый Лопухиным для игорного дома, и прошли через ряд великолепных комнат, наполненных учтивыми официантами. Несколько генералов, старших офицеров и тайных советников играли в вист (4); молодые люди сидели, развалясь на штофных диванах прежних хозяев, курили трубки и ели мороженое. В гостиной за длинным зеленым столом, около которого теснилось человек двадцать игроков, сидел сам хозяин дома и метал банк. Был он человек лет шестидесяти, самой почтенной наружности; голова его была покрыта серебряной сединою; свежее и полное лицо его изображало добродушие, глаза блестели, оживленные всегдашнею улыбкою. Нащокин представил ему Германна. Лопухин дружески пожал ему руку, просил не церемониться и продолжал метать…

Талья (5) длилась долго. На столе стояло более тридцати карт. Нащокин даже успел сосчитать их: всего на столе стояло тридцать три карты. А Лопухин как будто и не спешил! Он останавливался после каждой прокидки, - чтобы дать играющим время распорядиться! – старательно записывал проигрыш; учтиво вслушивался в требования играющих. Ещё учтивее отгибал лишний угол, загибаемый рассеянной рукою. Наконец талья кончилась. Лопухин стасовал карты и приготовился метать другую талью.

Третий элемент третьего стереотипа:
ИГРА-ПОБЕДА
- Позвольте поставить карту, - сказал Германн хриплым голосом, в котором угадывалось волнение, и протянул руку из-за толстого господина, тут же понтировавшего. Лопухин улыбнулся и поклонился, молча, в знак покорного согласия. Нащокин, смеясь, поздравил Германна с разрешением долговременного поста и пожелал ему счастливого начала.

- Идёт! – бодро ответствовал ему Германн и написал мелом куш над поставленною картою.
Лопухин, прекрасно увидевший огромнейший куш, моментально сообразил о своей выгоде. Но вида - не подал! И сразу же начал действовать по строго разработанному для этих случаев плану: проверка денег у игрока; навязывания ему игры вслепую, втёмную.

- Сколько-с? – спросил он, прищуриваясь на один глаз, - извините-с, - я не разгляжу!
- Сорок семь тысяч (6), - тихо, но внятно ответил Германн.

При этих словах все головы мгновенно повернулись в сторону говорящего, и все глаза устремились на Германна. «Он с ума сошел! – подумал Нащокин. – Постился, постился и - разговелся! Это же - игорный дом!»

- Позвольте вам заметить сударь, - сказал Лопухин с неизменной улыбкою своею, - что игра ваша сильна: никто более двухсот семидесяти пяти семпелем (7) здесь ещё не ставил.
- Что ж? – возразил ему Германн, - бьёте вы мою карту или нет?

Лопухин поклонился ему с видом того же смиренного согласия. Торопиться здесь было ни к чему!

- Я хотел бы только доложить вам, - сказал он с тем же смирением в голосе, - что, будучи удостоен доверенности моих товарищей, я не могу не метать иначе как на чистые деньги. Со своей стороны, я, конечно, уверен, что довольно вашего слова, но для порядка счетов и игры прошу вас поставить деньги на карту.

Последние слова Лопухина были глубоко продуманы банкиром: они, имея двойной смысл, сразу же давали ему право на предложение играть - именно вслепую. От себя добавим, что и игра на слово, - проведенная, как вы помните, Екатериной Алексеевной в Париже! – оказалась бы, в игорном доме Лопухина, совсем неуместной!

Германн вынул из бокового кармана банковый билет и подал его Лопухину, который, бегло посмотрев его, положил на германновую карту. Фундамент игры был заложен!

Скоро, дорогой мой читатель, начнется игра! Поэтому, перед игрой, заметим следующее. Первое. При выразительном действии Лопухина, предложившего играть вслепую, наш бедный герой даже чуть-чуть вспотел – ведь привидение про игру вслепую ничего не говорило! Обычно-то игрок играет, в карты, в открытую! Он при игре всегда видит свои карты! Хорошо, что его волнение по этому поводу никто не заметил! Он только после игры выпьет стакан лимонаду и тем самым снимет с себя все свои переживания по этому случаю.
Второе. В играх мы пока будем давать, Германну, победы (Учтите и это обстоятельство!), так как: 1.. По сценарию у нас: игра-победа; 2. Неинтересно сразу же дать Германну - поражение! Надо же как-то раскрыть и Лопухина! Да и интересно, что он предпримет - к следующей игре! 3. Если сразу дать Германну поражение, то за словом «победа» у нас сразу же вскроется слово «беда», что нас тоже пока не устраивает.

Игра началась! Лопухин начал мастерски метать. Направо легла девятка, налево – тройка!

- Выиграла! – воскликнул Германн. Он взял карту из-под банковского билета и показал её всем.

Между присутствующими, которые видели, что перед игрой втемную, вслепую, ни Германн, ни Лопухин не вскрывали поставленную карту, прошел шепот: всех их прямо-таки озадачило уверенное восклицание молодого человека о своём выигрыше! Два-три человека, усомнившись в правильности его восклицания, даже сравнили поставленную карту с картой, которая выпала Германну при прокидке: две тройки были налицо! Лопухин, тоже видя явную победу нашего героя, вначале нахмурился. Но делать было нечего, и он, как бы ни признавая своего поражения, вновь заулыбался. А про себя зло подумал: «Зря, сударь, радуешься! Посмотрим, как вытянется твоя физиономия - в следующую талью!».

Изволите получить? – спросил он с неизменной усмешкою своею, надеясь именно на продолжение игры.

- Сделайте одолжение! – сказал наш герой, давая тем самым понять Лопухину, что сеанс игры для него, Германна, закончился. А зря! Сыграл бы и вторую талью (Перед третьей тальей его обязательно ждал бы Лопухин со своими двумя «нераспечатанными» колодами карт!). Ведь день-то был - благоприятный для игры!

Лопухин вынул из кармана несколько банковских билетов и тотчас же расплатился. Германн молча принял деньги у всех на глазах пересчитал их, забрал свой банковый билет и тотчас отошел от стола. Нащокин не мог опомниться. Не мог опомниться и сам Германн! Поэтому он выпил стакан лимонаду, кивком головы распрощался со всеми, пожал руку Нащокину и отправился домой, памятуя о том, что в эти сутки ему - уже больше не выиграть!..

Дома он, выражая свой восторг от выигрыша, несколько раз очень высоко подпрыгивал, выбрасывая при прыжках правую руку вверх. Как современный футболист на футбольном поле (Через что ввел в изумление своего денщика, ни разу не видевшего своего хозяина в таком возбуждении; - примечание автора.). Привидение не обмануло его: тройка, милая, любимая тройка… волшебно появилась у него под банковым билетом! И выиграла ему: при метании карт у Лопухина направо легла девятка, а налево, - именно налево, на его сторону! – тройка! Как это всё здорово! И какой он молодец, что при анализе речи привидения он всё рассчитал - заранее!

Потом, когда восторг от блестящей победы несколько приутих, то есть когда Германн почти уже свыкся с мыслью о том, что именно он является владельцем 94-х тысячного капитала, он твердо решил, что и на следующий вечер ему надо будет играть так же, то есть – втёмную, вслепую. Иначе привидение не примет игру!

Мне кажется, что у Германна с предрассудками был явный перебор! Да мы, вроде бы, и упоминали об этом, характеризуя мировоззрение нашего героя.

На другой день вечером, то есть на тридцать второй день нашей истории и в воскресение – день, в гороскопе которого уже мог созреть и механизм поражения! – он опять появился у Лопухина. Хозяин метал! Германн подошел к столу; понтеры, узнав его, тотчас дали ему место. Лопухин вновь ласково поклонился ему.

Германн, дождавшись новой тальи, поставил карту, положив на неё свои сорок семь тысяч и вчерашний выигрыш. Все взоры вновь обратились на него…

Лопухин стал метать. Валет выпал направо, семерка – налево.

Германн молча сглотнув слюну от волнения, достал из-под банкнот поставленную карту и вновь показал её всем.

Все так и ахнули: в руках Германна была семёрка. Это было похоже на какой-то фокус или чародейство: Лопухин, от произведенного Германном эффекта, видимо, смутился…

Поделюсь секретом! Общество богатых игроков, будучи уверенным в том, что Германн обязательно явиться в дом и обязательно будет играть вслепую, то есть в тёмную, - плохо ли каждый день выигрывать огромные суммы денег! – уже в этой игре собиралось дать ему реванш! Однако этого не позволил им я, автор! Если уж решили играть на приеме двойной честности, то и играйте! К тому же и игрока надо увлечь! Зачем торопить ход событий! По сценарию у нас должно быть ввод игрока в азарт, прием двойной честности и, разумеется, три тальи. Зачем всё это рушить зазря! Композиция же тоже нелегко создаётся! Кстати, посмотрим, как Лопухин выйдет из положения, в которое хотел вогнать меня, автора!

Лопухин был бывалым человеком; он скоро пришел в себя! «Нет, так нет! Выиграю в следующий раз», - подумал он холодно и зло. Буднично, с застывшей усмешкой на устах, он отсчитал девяносто четыре тысячи и передал их Германну. Германн же, приняв их с хладнокровием Наполеона и забрав свои банкноты с зеленого стола, в ту же минуту удалился. Все присутствующие в игорном доме молча сопроводили его своими взглядами…

Дома он с тем же хладнокровием пересчитал выигранные за две тальи деньги. Их оказалось у него ровно сто сорок одна тысяча, то есть ровно в три раза больше его наследственных денег. Да плюс свои сорок семь тысяч! Итог – сто восемьдесят восемь тысяч. Наш герой действительно становился - богачом!

Германн, чтобы как-то не спугнуть Фортуну, решил и на завтра, то есть в понедельник, сыграть на все имеющиеся у него деньги. Тогда его выигрыш увеличиться ровно в семь раз, а итог будет равен тремстам семидесяти шести тысячам! Целое состояние! Германн ярко представил, себе вытянувшуюся физиономию Лопухина, и злая улыбка коснулась его губ…
Этой же ночью план игры обсуждался и богатыми игроками. Они единодушно решили, что на завтра нужны две нераспечатанные колоды карт. Своего секрета они не выдали даже мне, автору! Злые усмешки тоже скользили по их лицам. Они тоже не предвещали ничего хорошего…

Итак, в следующий вечер, вечер, гороскоп которого был крайне неблагоприятный для игрока (Он таил в себе огромное количество троек: тридцать третий год, тридцать третий день нашей истории, да, ещё, и понедельник!), - Германн вновь явился у стола! Его все ждали. Генералы, старшие офицеры, тайные советники оставили свой вист, чтобы увидеть игру, столь необыкновенную. Молодые люди соскочили со своих диванов; даже учтивые официанты собрались в гостиной. Все обступили Германна.

Прочие игроки не поставили своих карт, тоже с нетерпением ожидая, чем же он кончит. Германн стоял у окна, готовясь один понтировать против бледного, но все ещё улыбающегося Лопухина. Каждый распечатал колоду карт, которые лежали тут же рядом, на столе. Лопухин легко и красиво стасовал. Германн снял и поставил свою карту, тоже красиво покрыв её кипой банковских билетов. Это было похоже - на поединок! Глубокое молчание воцарилось кругом…

Лопухин, со значением выждав паузу, стал не совсем мастерски метать. Ибо руки его тряслись! Все обратили на это внимание! Направо легла дама, налево – туз!

- Туз выиграл! – несколько поспешно, - как и в первый раз! – сказал Германн и стал доставать карту из-под кипы банковских билетов. Наконец он открыл её!
- Дама ваша убита! – несколько вкрадчиво, но ласково, сказал ему Лопухин. На мой взгляд, с этой фразой он тоже явно поспешил, так как карту надо было ещё, и разглядеть, а Германн, державший карту на столе, был окружен плотной толпой присутствующих. Да и рисунок на карте мельче, чем меловая надпись куша! Помните о ней. Но, слава богу, и этого никто не заметил!
- Германн вздрогнул как от удара: в самом деле, вместо туза у него в руках была пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдёрнуться…

В эту минуту показалось ему, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Ну как Екатерина Алексеевна на панихиде по ней в придворной церкви! Необыкновенное сходство пиковой дамы со страшной старухой поразило его…

- Старуха! – закричал он в ужасе…

Лопухин же хладнокровно и, разумеется, с некоторым злорадством, - и тоже со злой своей усмешкой на устах! – решительно потянул к себе выигранную в игре кучу банковских билетов, вдруг сразу переменив при этом свою злую усмешку на очаровательную улыбку …
Через неё он как бы извинялся перед окружающими людьми за содеянное, им, деяние своё. «Бывают иногда и огорчения!» - как бы говорили его блестящие глаза и застывшая, в улыбке, физиономия…

Германн же всё стоял и стоял неподвижно! Как статуя!

Когда же отошел он от стола, то поднялся шумный говор: «Славно спонтировал!» - говорили одни; «Вот это игра!» - говорили другие; третьи же поздравляли с победой Лопухина!

Никто и не заметил, как Германн исчез! Не до того всем было при разборе игр! Да и сочувствуют в игре, как правило, не побеждённому игроку! Победитель и здесь собирает, как правило, свою дань!

Наконец все успокоились…

Лопухин снова мастерски стасовал карты. Руки его, унизанные перстнями с бриллиантами, уже не тряслись! Его действие было воспринято! Генералы, старшие офицеры и тайные советники вновь сели за свой бесконечный вист; молодежь моментально разбилась по кучкам да по диванам; учтивые официанты заспешили по своим делам; прочие же придвинулись к зеленому столу. И игра пошла своим чередом, как будто трёх волнующих всех вечеров и не было!

Игорный дом есть игорный дом! Видимо и здесь, в Петербурге, к играм уже привыкли!

И наша история подошла к концу! Нам остается только окончательно завершить судьбы наших героев! Вот этим мы и займёмся в седьмом, очень небольшом, отделении. Назовём его, для солидности, Заключением!

З а к л ю ч е н и е
Германн сошел с ума. Под улюлюканье мальчишек денщик сопроводил его в Обуховскую больницу. Он сидит в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама (1)!».

Елизавета Алексеевна вышла замуж за очень любезного молодого человека, графа Алексея Платоновича Зубова. Он где-то служит и имеет порядочное состояние. Он сын бывшего управителя у старой графини, тоже графа, как вы помните, Платона Александровича Зубова (2). Елизавета Алексеевна пожила, пожила с молодым человеком и, раскусив его любезность, взяла в воспитанницы свою бедную родственницу: Александру Федоровну. Наверное, для смягчения одиночества, вдруг открывшегося перед нею…

Поручик Романов произведён в ротмистры (3); женится на княжне Полине (4) (Видимо, звезда, независимо от того, на груди ли она или на эполетах, приносит с собой и семейный уют!). Полина всё-таки добилась своей победы, как над ним, так и над княжной Софьей Александровной Самойловой (5), с которой в нашей повести явно соперничала!

А Софья Александровна выйдет замуж потом за графа Алексея Алексеевича Бобринского, внука Екатерины II и государственного деятеля (6). И будет вести разговоры, тоже потом, с императрицей Александрой Федоровной (7), женой царя Николая I, как на счет Дантеса и Геккерна, так и на счет князя А.В. Трубецкого (8). Императрица будет засекречивать его в своих письмах к Бобринской под словом «бархат». Видимо, имела тайную интимную связь - именно с «бархатом», то есть с князем А.В. Трубецким, наставляя при этом рога Николаю Первому!

П.В. Нащокин, мотаясь по балам да игорным домам, всё-таки сумел солидно поиздержать своё имение. Живет только на своё армейское жалование и также надеется на удачную женитьбу! Но кто знает, что может статься с бедным офицером (9)!

Молодые люди, расчетливые в ветреном своем тщеславии, по-прежнему увиваются вокруг богатых невест, а те, обнаглев, ищут богатых женихов (10)!

Богатые игроки держат несколько игорных домов не только в Москве и в Петербурге, но и в других крупных городах России (11).

Бирюков по-прежнему играет в дворянских домах: для препровождения времени! Кажется, доволен он: и своей игрою, и – жизнью (12)!

Генералы и тайные советники тоже продолжают играть! Играет и весь царский двор (13)!