Мама, пойми...

 Дети часто понимают больше нас. Ребенок душой видит то, что мы, взрослые, разучились воспринимать. Наверное, в детстве мы умеем заглядывать далеко в свое будущее. Если рядом оказываются мудрые старшие, они нас поддерживают. Мы становимся успешными и гордыми. Но часто самые близкие на свете люди ломают судьбу своего малыша и программируют его жизнь как полосу неудач.

Когда деревья были большими а я маленький, мои родители решили отдать меня в специализированную школу. Она отличалась тем, что давала одновременно и среднее образование, и специальность. Школа так и называлась: средне-специальная музыкальная школа.

Одно из первых моих детских воспоминаний. А может, и первое. В гостиной стоит большой черный рояль. Поднимая его крышку, я дотягивался до клавиш и осторожно их нажимал. Раздавались звуки разные по высоте и громкости. Смотря как я давил на клавиши. До сих пор помню запах слоновой кости и палисандра, идущий от клавиатуры. А если нажать ногой на правую педаль, то звук продолжался долго-долго. Можно было даже не брать никакой ноты, а просто тихо вскрикнуть: «Эй!» - и нажать в этот момент на педаль. Затихающий где-то внутри рояля, в его струнах отголосок детского вскрика еще долго висел над черной крышкой и затихал в дальнем углу гостиной.

Когда нам с мамой пришлось выбирать музыкальный инструмент, на котором я буду учиться играть в школе, я конечно же назвал рояль. Тогда мне было трудно выговаривать это длинное слово – фортепиано. Через много лет мама мне рассказала, что в том далеком году на фортепианное отделение был большой конкурс и она боялась, что я не пройду по баллам. Тогда же, в детстве, мне никто ничего не стал объяснять. «Будешь учиться на виолончели!» - сказала мама и решение ее было непреклонным.

Ни мой плач, ни уговоры не помогли. Меня взяли в школу, и даже оказалось, что фортепиано изучают все ученики, какой бы инструмент не был у них «главным». Меня это не сильно утешало. Так и повелось: по специальному инструменту я хромал с «четверок» на «тройки», зато по общему фортепиано всегда была отличная отметка.

В школе я считался одним из лучших благодаря тому, что во мне обнаружился отличный музыкальный слух – специалисты говорят «абсолютный». Я мог сходу назвать, на какой ноте звенит звонок телефона или гудит трансформатор. С легкостью писал музыкальные диктанты – учитель наигрывает на пианино мелодию, а ты вслед записываешь ее карандашом на чистом нотном листе. Но виолончель я ненавидел так, как только могут что-то ненавидеть дети: с полной самоотдачей и без полутонов.

Тот давний конфликт что-то во мне перевернул. Я понимал, что происходит что-то неправильное, но не мог это сформулировать. Из лучших побуждений и из-за своего эгоизма моя мама заложила во мне программу неудачника. Почему эгоизма? Да потому – в этом мне мама тоже призналась многими годами позже – что еще до экзаменов она всем подругам и соседям похвастала, что ее сын принят в элитарную школу. Я должен был теперь поступить туда любой ценой. Цена оказалась слишком высока. Моя успешная жизнь. Программу я изменил. Но какой ценой.

Мне была уготована прямая, как стрела, и такая же стремительная карьера: школа, консерватория, конкурсы, сольные концерты, профессура в консерватории. В худшем случае – работа в оркестре «во фраке и чистым», как говаривал дед. Классе в пятом-шестом в нашу школу приезжали преподаватели из Киевской консерватории и меня «взяли на карандаш». По окончанию школы я должен был ехать в столицу и делать карьеру там. Меня заранее приняли.

Я этого не хотел. Теперь уже не хотел не из-за ненависти к виолончели, а принципиально. Я вступил в тот возраст, когда подростки всеми силами доказывают свою самостоятельность. Помню, в конце первого класса мы писали письма самим себе на выпуск: в день окончания школы нам должны были раздать наши каракули, которыми мы желали самим себе, большим и талантливым, всего самого доброго. Я и забыл об этом письме. Но когда подошел час выпуска из школы, письмо меня нашло. Я его развернул и прочел: «желаю тебе закончить школу и стать водителем-дальнобойщиком». С музыкой еще в свои семь лет я себя не связывал.

Это письмо для меня было знаком. Я понял, что музыка всегда для меня останется увлечением, но никогда не будет профессией. Во всяком случае, не такой, как видели мои родители и преподаватели.

После школы начались поиски себя. Я не знал, что я хочу делать. Не знал, куда идти дальше. Второй раз в жизни я чувствовал себя в пустоте, растерянным и бессильным. Это чувство было таким же, как в детстве. Всепожирающим. Забирающим волю к жизни. Не позволяющим радоваться. Уничтожающим. У меня ушла почва из-под ног: вместо заранее предопределенной карьеры я остался предоставленным самому себе.

С тех пор прошло много времени. Того рояля давно уже нет : рассохся от старости да полопались струны. Я вырос, обзавелся семьей и солидным животиком. В волосах – поредевших! – появилась седина. Я менял места работы и специальности. Я жадно учился всему, до чего мог дотянуться. Был рабочим на заводе. Был директором в фирме. Торговал пивом на рынке и играл в ресторане. Был небеден и терял все в один день. Ходил по краю закона и становился самым законопослушным гражданином. Во времена падений я каждый раз вспоминал одну картину: плачущего себя, тогда, шестилетку, умоляющего маму: «Мама, пойми! Я хочу учиться играть на рояле!». Мама…

К чему я это рассказываю. Дорогие родители! Помните, что сломать судьбу собственного ребенка из, казалось, лучших побуждений – проще всего на свете. Для этого достаточно нескольких минут. Слушайте своих детей. Вы же от природы мудры, родители. Сумейте понять, где детский каприз, а где – надлом, который потом будет заживать долгие годы. Смотрите в глаза детям. Они еще не умеют лгать. Они вам все расскажут. Дети часто чувствуют то, чего мы, взрослые, уже не понимаем. Разучились. Никогда не говорите «ты не сможешь». Только «у тебя получится позже». Никогда не программируйте: «Если не будет так, то не будет никак». Будет. Любитель-Ной построил ковчег. Профессионалы – «Титаник».

Мама, а я все же научился играть на рояле.