Почему говорить о коррупции в психиатрии неправомерно

Ниже представлен доклад исполнительного директора Гражданской комиссии по правам человека Азгара Ишкильдина на конференции "Причины коррупции в психиатрии", которая состоялась 16 мая 2016 года в Санкт-Петурбурге. Я попытаюсь обосновать тезис о том, почему говорить о коррупции в психиатрии в том смысле, в котором мы это слово используем во всех остальных случаях, неправомерно.

Год назад, начале июня, на сайте следственного комитета РФ появилось сообщение о возбуждении уголовного дела в отношении главного врача Орловской психиатрической больницы специализированного типа с интенсивным наблюдением по факту мошенничества с табелем рабочего времени и учета заработной платы.

Главный врач больницы и начальник медчасти, которая, так уж получилось, оказалась его дочерью, присвоили в результате манипуляций 32 тысячи рублей. Главный врач был отстранен от руководства учреждением. Однако в поле зрения нашей организации он попал намного раньше и по другому поводу.

Дело в том, что до Орловской спецпсихбольницы этот человек долгие годы занимал руководящую должность в таком же учреждении в Благовещенске. Бывшие пациенты этого учреждения вспоминают, что всем вновь прибывающим, вне зависимости от показаний, этот доктор назначал недельный курс уколов сульфозина. Уколы сульфозина были признаны пыточным воздействием и запрещены к применению в 1989 году из-за мучительного воздействия этой меры.

В 1982 году трое пациентов, расценивавших лечебные меры в Благовещенске как пытки и зверство, составили жалобу и сумели переправить ее главе Русской православной церкви. Из патриархии жалобу переслали тому самому главврачу, на которого пациенты жаловались. Доктор немедленно назначил всем троим медицинские процедуры – уколы нейролептиков и фиксацию (привязывание к койке) до тех пор, пока они не поправятся.

Под «поправятся» понималось – пока авторы письма не расскажут, кто из персонала учреждения помог им переправить послание на волю. Они промучились несколько дней и сообщили доктору то, чего он добивался.

Таким образом, присвоив 32 тысячи рублей на пару с дочерью, именитый врач-психиатр немедленно лишился должности. В применении же вызывающих мучения препаратов к пациентам с целью выпытать из них информацию никто и никогда нарушения закона не усматривал.

Далее, в нашу организацию обращаются с жалобами люди, чьи родственники погибли вследствие небрежности при назначении психиатрических мер, или которые сами были физически искалечены, как им представляется, засчет чрезмерного рвения психиатра, курировавшего медицинские процедуры. Ущерб который был причинен такому человеку, неизмеримо больше, чем эти, напрашивается слово, несчастные, 32 тысячи рублей.

Однако, усилия, нацеленные на должное восстановление справедливости, как правило упираются в непомерные препятствия. Почему так?

Мне кажется, причина в том, что у нас имеется полная ясность и понимание в вопросе о природе тех или иных манипуляций с понятиями «работа» и «зарплата». Мы сможем сказать, какие действия с деньгами и работой представляют собой мошенничество – а какие нет, и термины, которыми эти действия описываются в законах, не допускают двусмысленного толкования. Они означают именно то, что сказано.

Однако у нас нет такой ясности, понимания и недвусмысленности, в вопросе о природе манипуляций с понятиями «заболевание», «диагностика», «госпитализация» и «лечение» -если речь заходит о психиатрии. Это отсутствие ясности и недвусмысленности приводит к тому, что судьба пациента оказывается в абсолютной власти эксперта, наделенного абсолютными, не связанными ничем полномочиями решать его судьбу. Ситуацию, в которую мы в результате этого попадаем, я хотел бы пояснить на примере.

В 7-м веке нашей эры человек, который создал священную римскую империю Германской нации – император Карл Великий – получал донесения о том, что на вновь присоединенных территориях Саксонии местные жители, когда у них происходят какие-то житейские трудности – неурожай, нашествие саранчи, болезни, засуха – решают свои проблемы одним и тем же способом. Они находят какую-нибудь старуху, которую обвиняют в колдовстве и затем убивают ее.

Собрав больше данных по поводу колдовства, Карл Великий выпустил эдикт, которым на всей территории созданной им империи убийства колдуний или ведьм карались смертной казнью без исследования вопроса о том, колдовала она или нет. По всей видимости, закон оказался настолько хорош, что в государствах, возникших на месте империи Карла Великого, запрет на убийства ведьм сохранялся еще полтысячеления. Надо полагать, люди пытались сохранить запрет на убийства ведьм, понимая, что в нем есть что-то правильное.

Затем потребность в поиске козлов отпущения возобладала, и спустя семь веков после «варварского» запрета на убийства ведьм, все европейские университеты учили тому, как распознавать ведьму, и что с ней потом делать.

Научное исследование, классификация и спасение ведьм и еретиков стало сферой ответственности экспертов-инквизиторов, наделенных специальными познаниями и соответственно, дискреционными полномочиями по выявлению и «диагностике» ведьмовства и ереси, с последующим назначением особых мер по спасению души. И поскольку авторитет этой спасительной науки опирался на силу закона, возражать в этой ситуации мог только самый отчаянный еретик.

Практику карательной психиатрии советского времени сравнивали с инквизицией неоднократно. В 1970 году великий русский писатель Александр Солженицын в своем памфлете под заголовком «Вот как мы живем» использовал пожалуй даже более сильное сравнение – «захват свободомыслящих в сумасшедшие дома это вариант газовой камеры, и даже более жестокий, - мучения убиваемых злей и протяжней».

Эту реплику Солженицына широко цитировали в зарубежной печати, и поддержали его очень многие. Однако идейный учредитель Гражданской комиссии по правам человека, профессор психиатрии Томас Сас возразил следующее: практика принудительного «спасения разума» которую Солженицын сравнил с газовыми камерами, существует в психиатрических стационарах по всему миру. Повсюду есть люди, которые боятся принудительного спасения разума, потому что обоснованно считают, что оно их изувечит.

«Иными словами, - писал Томас Сас - почему протест может быть направлен только против сожжения на костре людей, невиновных в ереси? Почему не распространять его также и против сожжения еретиков?»

Летом 2005 года в нашу организацию обратилась за защитой от избиений со стороны персонала одного из подмосковных психоневрологических интернатов молодая женщина. В ходе беседы выяснилось, что в этом учреждении существует практика принуждения молодых жилиц к операциям по стерилизации, и что психиатрическим лечением угрожают тем из них, кто отказывается давать согласие на стерилизацию, а таких было большинство. Психиатрический диагноз, который они получили когда-то в детских домах, был единственным основанием для того, чтоб такой операции потребовать.

Конечно, принуждение к перевязке труб под угрозой психиатрического лечения - далеко не газовая камера. Но в 1947 году в Нюрнберге признавали виновными врачей, которые стерилизацией психиатрических пациентов занимались. И вот одна из этих стерилизованных женщин, бывших детей-сирот из детдома, рассказала мне, что на случай, если активное лечение станет неизбежным, они разрабатывают способы совершения попытки суицида – как она пояснила, чтобы не залечили до лежаче-овощного состояния.

Она сама таким образом избежала активного лечения, поскольку ее увезли в реанимацию, в другую больницу, а оттуда она сумела убежать. Способ, который она применила в надзорной палате, я пообещал не рассказывать. Вероятно, многие из вас вспомнят мемуары бывших пациентов спецпсихбольницы на Арсенальной, 9 – Владимира Буковского и Александра Августа – о том, что самым драгоценным секретом, который передавали друг другу узники этого медицинского учреждения, был способ оборвать свою жизнь прежде, чем тебя начнут лечить.

Но это были интеллектуалы, политзаключенные, враги режима. А к нам в 2005-м году обратились бывшие дети-сироты, чьи психиатрические диагнозы никто не оспаривал, люди от политики весьма и весьма далекие, и вдруг оказалось, что у них в психиатрическом учреждении складываются весьма похожее отношение к лечению и весьма похожие ценности. Что же это за лечение такое, что от него подчас на тот свет бегут?

Разумеется, я далек от мысли о том, чтобы предлагать вам готовые решения. Но я осмелюсь повторить вывод доктора Томаса Саса, с которым вынужден согласиться, исходя из опыта общения с пациентами психиатрических учреждений – подобно святой инквизиции средних веков и ритуальных жертвоприношений древности, принудительная психиатрия подчас удовлетворяет для нас с вами очень важную потребность – она утоляет нашу жажду душевного покоя, ощущения собственной правоты, которой мы достигали, и продолжаем достигать до сих пор, за счет поиска козлов отпущения для расправы над ними.

«Склонность (может быть, ее следовало бы назвать «рефлексом») приносить в жертву козла отпущения, для того чтобы спасти группу от распада, а себя — от гибели очевидно, составляет основу социальной природы человека. Это означает, что отказ человека приносить в жертву козлов отпущения и его желание распознать и принять собственное положение и положение своей группы, а также свою ответственность и ответственность своей группы перед всем миром стали бы важным шагом на пути к нравственному совершенству, сопоставимым, пожалуй, только с отказом от каннибализма. Я даже полагаю, что в отказе от принципа козла отпущения заключается величайший нравственный вызов, брошенный современному человеку. От его разрешения может зависеть судьба нашего вида» - писал доктор Сас.

Мне нечего добавить к этим словам.