Осознание поражения как залог победы

Силен тот, кто валит – да сильнее, кто поваленный встанет.

Русская народная мудрость

Победа – главная цель в военном деле. Но на пути к ней всегда будут барьеры больших и малых поражений. Способность верно оценивать их и преодолевать – одна из важнейших, если не самая важная как для отдельного бойца, так и для целой системы, ведущей какую либо войну.

История Великой Отечественной войны, особенно первые ее этапы, часто именуемые «русским военным чудом», дала прекрасные примеры таких способностей с нашей стороны – и их отсутствия со стороны противника.

Поражения нацистов не влекли за собой глубокого критического осмысления своих действий. До сих пор нацисты и их последователи ищут причины поражений вне себя самих: погодные условия, некомпетентность руководства, недостатки организационно-штатного характера, предательство и так далее.

Процент осознания того, что поражение произошло из-за более высоких боевых и моральных качеств противника, его более эффективной организации и управления, мобилизации всех сил, – ничтожно мал в мемуаристике бывших германских военных любого уровня. Достоинства противника они объясняют, как ни странно, его недостатками: сплоченность – стадным инстинктом, дисциплинированность – рабской покорностью, упорство в бою – страхом перед наказанием.

Причины поражений, как правило, объясняются так: «Гитлер мешал генералам, генералы мешали офицерам, а всем вместе мешала погода». Трудно поверить, но в массовом сознании самого рационального народа Европы критическое осмысление себя в окружающей действительности было просто отключено. «Мы уже самые лучшие, и лучше нас не может быть никого» – вот самое слабое место нацистской идеологии. И удалить эту трещину никак нельзя. Ведь если мы – не лучшие, то тогда почему именно мы имеем право на господство? Наверное, именно этим объясняется тот моральный надлом, который наши фронтовики описывают так: «После Сталинграда немец пошел не тот».

Поражение под Москвой зимой 1941 года немцы восприняли как недоразумение, обусловленное капризом погоды. Свои успехи весной и летом 1942 года немцы воспринимали как нечто само собой разумеющееся, но следующее крупное поражение под Сталинградом разрушило их уверенность в своей непобедимости и исключительности. А именно исключительность является фундаментом нацистской идеологии.

Рухнула их картина мироздания, на смену радужным перспективам победы и исполнения мечты пришла мрачная обреченность, произрастающая всё из той же нацистской идеологии: «Лучшие и сильнейшие неизбежно уничтожат тех, кто хуже и слабее». Это выражалось в популярном среди германских военных тезисе: «Надо радоваться войне, ибо мир будет ужасен».

Таким образом, идеология исключительности и права на господство оказывает двоякое влияние на своих приверженцев: с одной стороны, дает уверенность в себе, а с другой – лишает их запаса моральной прочности, способности осмыслить свои недостатки и мобилизоваться на их преодоление.

Нацист способен победить другого, но не способен победить себя.

По тем же самым причинам нацист не в состоянии адекватно оценить возможности и способности противника. Его противник изначально назначен существом низшего порядка, неспособным к проявлению высоких качеств. Вряд ли необходимо подробно описывать, к чему приводит хроническая недооценка противника. Здесь следует четко разделить, что в войне участвуют несколько категорий людей: профессиональные военные, идейно мотивированные люди, мобилизованный контингент.

В Великой Отечественной войне эти категории у противоборствующих сторон имели разные особенности. В Германии профессиональные военные и идейно мотивированные разделялись достаточно четко, и в перспективе это вылилось в конкуренцию вермахта и войск СС.

В СССР военные не являлись отдельной от идейно мотивированных людей частью общества. Весь руководящий состав РККА был в партии или в комсомоле. Более того, профессиональные военные контролировались представителями партии настолько жестко, что Верховному Главнокомандованию пришлось для пользы дела вносить изменения в их статусы. Но обе первые категории существенно утрачивают степень своего влияния на события, когда дело доходит до задействования массового мобилизованного контингента

. Здесь на первый план выходят глубинные характеристики народов, мобилизованных на войну. Довоенная общественная атмосфера, система воспитания и образования задают мобилизованным морально-психологические характеристики, которые и определяют степень прочности бойцов. Идейно мотивированная часть общества задает народу смысл «за что воевать?», профессиональные военные – «как воевать?».

Вопрос же «за что умирать?» – гораздо более сложен, и транслировать ответ на него в массы можно только с опорой на очень глубинные струны человеческих душ.

И если идеологическое предложение «умрем в борьбе конкретно за это» не сочетается с некими многовековыми мотивами народных настроений, то предложение это будет отвергнуто.

Германская идейная часть общества доходчиво и заманчиво объяснила немцам «за что воевать» – за достаток, за пространство, за господство. Тем более, что аналоги подобных войн лежали в фундаменте германского государства и народного сознания.

Но вопрос «за что немцам умирать?» по большому счету остался без ответа.

Во второй половине войны германская стойкость обеспечивалась опорой на дисциплинированность среднего немца и на жесточайшие меры по поддержанию этой дисциплинированности. Последняя же фаза войны вообще в моральном плане свелась к расхожей в вермахте фразе: «Мы должны держать фронт на востоке до тех пор, пока нам в спину не ударят американские танки». То есть речь шла о выборе, кому сдаваться.

Что же было с советской стороны? Советскому человеку никто не пел сладких песен, какой он замечательный, лишь потому, что он советский. Основной смысл обращений идейной части советского общества к остальному народу состоял в том, что «ты способен стать лучшим, тебе помогут стать лучше, создадут условия для твоего качественного роста». Этот смысловой посыл совпал с гигантским по масштабам образовательным и профессионально-обучающим процессом. Люди всем существом чувствовали, как вокруг них бурлит поток преображения.

И дело не только в том, что резко рос уровень технической образованности. Одновременно с этим широкие слои населения получили базовое образование «дворянского типа». А ведь это образование имеет свои особенности, имеющие прямое отношение к военному делу: вряд ли стоит доказывать, что самая впечатляющая часть классической русской литературы насквозь пропитана военно-элитарным духом. Учитывая тот факт, что основную нагрузку войны вынесло поколение 1919–1925 годов рождения, можно сделать вывод, что становым хребтом Красной Армии являлись именно те, кто усвоил эту дворянско-военную этику. И совершенно неудивительно, что эти поколения не реагировали на пропаганду противника так, как противнику хотелось.

Противник строил ее из расчета на полуграмотную крестьянскую армию образца Первой мировой. Но у выпускника даже средней сельской школы призывы типа «Бей жида-политрука, морда просит кирпича!» вызывали усмешку и вопрос: «За кого они нас держат, эти немцы?». Поражения начала войны воспринимались советскими людьми по-разному: одно было сразу после нападения фашистов – и дугое, когда их преимущество стало очевидным. Настроения менялись от изумления и растерянности к угрюмому упорству

. Если добровольцы июня-июля 1941 года боялись, что война кончится раньше, чем они доедут до фронта, то ополчение осени 1941 года – уже совсем другой настрой. Многочисленные вновь сформированные соединения несли огромные потери в силу отсутствия опыта борьбы против искушенного и сильного врага, но удерживали свои позиции. «Мы вас научим воевать!» – издевались немцы через радиоустановки. «А мы вас отучим», – бурчали себе под нос русские в своих окопах. Предвоенное благодушие и уверенность были смыты ледяным душем 1941 года.

И постепенное осознание внутренней сущности того, что вломилось через границы, провело четкую грань: «Победа или смерть!» Без третьего варианта. Реальность четко давала понять, какого высокого уровня военного умения и искусства надо достичь, чтобы одолеть лучшую армию Европы и мира. Сила советских людей того времени заключалась и в том, что они еще не разучились учиться.

Огромная часть советского общества совсем недавно резко изменила свои качества и квалификацию. Время, необходимое для обучения, оплачивалось кровью, поражениями и новыми ударами по самооценке. Объяснить рационально, на чем держалась боеспособность людей, еще не ставших военными, почти невозможно. Пропаганда и дисциплина были факторами поддерживающими, но не определяющими. Главным было то поведение неумелых и плохо управляемых бойцов, которое наблюдали и Фридрих II, и Наполеон Бонапарт, описавшие его словами: «Их легче истребить, чем разогнать» и «Мало русского убить, надо еще и повалить его». Череда поражений была воспринята как временная, хоть и тяжелейшая проблема.

Поражения не вызвали обрушения картины мира.

Не было изначального утверждения о своем превосходстве, картина мироздания не опиралась на это, в отличие от основополагающих теорий Третьего рейха.

Итак, столкнулись два типа мировоззрения: одно, опирающееся на заданности и обусловленности, основанное на понятии о врожденных и неизменных характеристиках людей и народов.

И другое, стоящее на фундаменте веры в способность человека расти и преображаться. Вера в высокое предназначение человека оказалась сильнее мифа о его обреченности.

➡ Источник: http://publizist.ru/blogs/107559/12601/-