ИСКУССТВО И ДВИЖЕНИЕ

Михаил Заборов ИСКУССТВО И ДВИЖЕНИЕ Гуляя по Эрмитажу, я остановился у полотна Рембрандта и испытал среди прочего чувство свободы и движения, хотя я не смог бы объяснить, что именно создает это ощущение. Нет темпераментного мазка как у Ван-Гога или Кандинского, мазок, штрих, линия обычно являются выразителями, носителями движения. Но у Рембрандта мягчайшая светотень, а движение есть. Портрет Титуса, свет скользит по лицу юноши, полутонами выявляет форму, глубину пространства, может быть секрет в этом скользящем свете? Не только, главное все же в том, что мы чувствуем движение кисти художника, не видя мазков, движение творческого процесса свободного и логичного, созерцаем созерцание художника. И нужно сказать, что чувство движения посещает меня в самые счастливые мгновения встречи с искусством. Экспрессивен Микеланджело, динамичен Шагал, движение присуще всякому подлинному искусству, хотя не всегда в одинаковой мере и, главное, всегда оно проявляется по разному. Интересно, что В. Фаворский противопоставлял внутреннее движение-жизнь образа внешнему его движению. Он сравнивает неподвижного языческого идола с подвижной куклой и говорит, что подвижность куклы лишает ее внутреннего духовного движения-содержания. Вот почему портреты Рембрандта, в которых люди лишены активного движения, таковы, например, его портреты евреев, полны внутреннего движения-живого духовного содержания. А, скажем, портрет Наполеона кисти Жана-Антуана Гро, в котором герой запечатлен в резком героическом движении, портрет этот не отличается психологической глубиной. Внутреннее движение я отождествляю с духовностью, потому что оно наполняет форму жизнью. Но реальная жизнь – это движение бесконечно сложное, для его понимания и описания категорий движения недостаточно, необходимы категории качества, категории духовности. Чувство движения, даже если мы движемся физически, родственно чувству эстетическому, это нужно подчеркнуть особо, оно слишком глубоко укоренено в нашей психике, чтобы не соединиться с другим глубинным чувством – эстетическим. Наше чувство движения начинается уже в утробе носящей матери, и это чувство, что тебя несет какая-то добрая благотворная сила, часто окрыляет нас в дальнейшей жизни. Родившись, младенец любит качаться в колыбели, потом на качелях, кататься в коляске, на самокате и на чем угодно, и «какой же русский не любит быстрой езды!», а турок и датчанин не любят? Поэтому мы соединяем эстетическое переживание музыки с физическим движением в танце – древнейшем из искусств. А дирижер умеет даже симфонию перевести на язык движений, на язык своеобразной своей пантомимы. Схематично можно сказать, что линия, мазок, штрих – это движение, но искривляясь и замыкаясь, линия создает некую целостность, которая уже имеет внутреннее и внешнее пространство, и эта замкнутая форма относительно статична. Такова диалектика линии и формы, они постоянно переходят друг в друга. Двухмерность тем статичнее, чем компактней, в вытянутых формах усиливается внешнее движение, а сосредоточенная в себе энергия растрачивается . Важно сказать, что замкнутую форму мы в принципе воспринимаем как одухотворенную, это хорошо чувствуется, когда мы смотрим на глыбу камня, валун, потому, что глыба ассоциируется с головой или с фигурой. Эту глыбу мы возьмем как как архетип одухотворенности замкнутой массы. В меньшей степени то же можно сказать о двумерной форме, круге, эллипсе, но и здесь достаточно добавить: «точка, точка, запятая – вот и рожица кривая». Ассоциация замкнутой формы с головой, с живым существом неустранима, она идет изнутри нашего опыта и интуиции и предшествует восприятию. Вот почему мы видим живых существ в клубах облаков: И когда заклубится закат по углам золотея, Пусть опять и опять предо мной проплывут наяву, Синий буйвол и белый орел и форель золотая. А иначе зачем на земле этой вечной живу? Лучше Окуджавы не скажешь. Эти биологические ассоциации, сосредоточенность в себе, органическая одухотворенность замкнутых форм очень важны в искусстве, и искусство часто, пренебрегая деталями, оперирует массами. Некоторые еврейские художники из религиозных соображений, а иные из соображений чисто художественных рисуют головы без лиц, что создает особого рода выразительность. Джорджо де Кирико Разрисованные одежды Фигур впечатляют меньше Безликих голов. Особенно важна масса в скульптуре, ваятель, работая в камне, бережно относится к энергии массы, часто преувеличивая объемность фигур, Микеланджело с этой целью ваял фигуры особенно мощные, оставлял необработанный камень в своих композициях, а Антонио Канова, создававший чрезмерно ажурные формы, много теряет в сравнении с Микеланджело. Глыба камня обладает внутренней энергией и это воспринимается как энергия духовная, и в этом все дело. В такой глыбе неподвижность и движение находятся в каком-то вечном единстве и противоборстве. По отношению к вытянутой форме, линии масса выступает как воплощение статической инерции и устойчивости. Что же до внешнего пространства, то оно воспринимается как среда обитания, область свободного движения, и даже зов к полету, ибо масса жива, а живое движется. Аристотель даже определял через самодвижение саму жизнь. Таким образом в визуальном искусстве мы различаем два типа движения: внешнее, явное линейное движение, обычно оно параллельно плоскости холста и внутреннее скрытое качественно иное не материальное движение, оно тянет нас внутрь, но это не третье, это пятое измерение, потому что раскрывает иной-духовный мир. Масса парадоксально связана в нашем восприятии с эфемерностью. И поскольку статика в восприятии не вполне статична, можно сказать, что в искусстве, как и в реальности, движение первично и абсолютно, статика вторична и относительна. Музыка – чистое движение, она окружает нас, погружает в свой мир-пространство. Мелодия – это линейное движение, аккорды – пространственные элементы, они как пространство и время взаимодействуют, переходят друг в друга.

Так и в живописи линия, а это и мазок и движение резца, сплетена с двух и трехмерными формами, которые воплощают застывшее время, линия же выражает сиюминутную кинетику. А для чего литературе потребовалась рифма, создавшая целый род литературы – поэзию. Рифма – это ритм и это опять-таки движение. В литературе господствует слово и его значение, но оказывается что легкое ритмичное покачивание стиха столь же важно как покачивание младенческой колыбели, ибо все это идет из колыбели природной – движение в природе периодично-ритмично. Ритмическое движение настраивает, сонастраивает, заражает, увлекает, усиливает значение слов, поэтому поэтическая строка всегда звучит афористично. И не поэзия отделилась от прозы, а наоборот проза от поэзии, ибо в древности вся словесность была поэзией, читалась нараспев под звуки лиры, потому и названа лирикой. Проза отделилась от поэзии по мере того как общее мифо-поэтическое мышление вытеснялось мышлением рациональным. Именно музыкальная составляющая словесности дает ей эстетическое качество, ослабление ритмо-динамического начала ведет к прозаизации текста. Что-то подобное можно сказать о других видах искусства: реализм в живописи можно назвать живописной прозой, в маньеризме, барокко, рококо больше кинетики и ритма, но это ни в коем случае не означает, что барокко лучше реализма, ибо каждый предмет в предметном искусстве по существу выступает как субъект, предметы живут. В этом смысле искусство суть не что иное, как продолжение и развитие первобытного анимизма, одушевлявшего все и вся. Когда Марсель Дюшан выставил в музее свои «готовые вещи» ready made, оказалось, что предмет, изъятый из утилитарного контекста, раскрывает конструктивно-космическую свою сущность и звучание. А надо сказать, что космос в искусстве всегда одушевлен, значит обожествлен и в этом, может быть, высший реализм искусства. Одушевление в искусстве предметов и пространства не отменимо и в этом смысле искусство религиозно в самой своей сути. Конечно одухотворено в искусстве и движение, более того, именно оно связано с гедонистическими переживаниями восприемника, все же функции у статики и динамики в картине существенно разные. Тут, пожалуй, не обойтись без космических ассоциаций: статика в космосе (тоже относительная) это черные дыры, говорят, что это мощнейшая тяга внутрь и вход в другие миры. В искусстве статический объект, и это обычно человек тоже является центром разнообразных физических движений, но сам он вводит нас в иной метафизический-духовный мир. Таким образом противостояние динамики и статики в искусстве суть противостояние физики метафизике. Можно обозначить что-то вроде азбуки визуальных форм. Все начинается с линии, понимаемой как движение руки художника, его карандаша, кисти, резца, а за движением руки скрывается движение мысли и чувства. Линия, таким образом, суть наиболее первичное, непосредственное выражение творческого импульса, то есть она наиболее экспрессивна и она наиболее динамична. Соответственно она обладает особой суггестией – экспрессивная линия заразительна и эмоциональна. Линии, соединяясь, создают замкнутые формы, предметы, которые, как сказано, выступают в искусстве как субъекты. Компактные статичные формы воспринимаются как носители сосредоточенной в себе духовной энергии, удлиненные, линейные вирулентные формы теряют эту внутреннюю духовную самость массы и становятся носителями внешней, физической динамики. В картине нет открытого пространства, ибо оно ограничено рамой, это превращает фон тоже в определенную форму, которую можно назвать негативной. И этот фон живет и выступает в качестве живой среды объекта-субъекта, в качестве его жизненного пространства. Телесная форма и фон входят друг в друга, из этого живого взаимодействия и рождается форма как таковая. Соответственно можно говорить о двух типах художественной суггестии: искусство может заражать нас своим движением, как например это делает музыка вообще и особенно ритмическая танцевальная, это доставляет нам гедонистические переживания. Художественный образ может гипнотизировать нас своей внутренней духовной энергией, и это другое переживание, которое трудно определить. Можно, пожалуй сказать, движение – наслаждение, статика – одушевление, обожествление, проникновение. Оба механизма находятся в единстве и борьбе: усиление одного ослабляет другой. Чаще всего носителем духовной энергии является образ человека, но поскольку в искусстве все одушевлено, то одухотворенным может быть и натюрморт и пейзаж. Фокусом движения в картине является сам художник – динамика экспрессивна, статика же репрезентативна, она представляет объект. В истории искусств соотношение статики и динамики все время меняется. Можно говорить о преобладании статики в египетском искусстве, о гармонии между статикой и движением у греков и в искусстве возрождения, о преобладании динамики в барокко – это целая область исследования. Но всегда статические формы заставляют наше сознание искать внутреннее движение и тем форму одухотворять, и даже обожествлять, потому то идолы неподвижны, как в подавляющем большинстве и портреты. Модернизм резко усиливает экспрессию мазка, штриха, линии, тем самым утверждая победу динамики, которая выражает, как сказано, духовность автора. Вместе с тем модернизм ломает, разлагает фигуры, которые могут быть носителями духовности внешней, божественной. Интересны в этом смысле женщины Пикассо. Нещадно деформируя, разлагая на части фигуры и лица, Пикассо все же не доходит до полной абстракции, фигура остается объединяющим началом динамичного хаоса плоских форм и линий, из которого неотступно глядят на нас живые человеческие глаза. Тут все экспрессивно, субъективно, но глаз все-таки неподвижен и смотрит извне – дань статике и пятому – духовному измерению.