Неолиберализм с российскими характеристиками

В России уже 15 лет действует плоский подоходный налог в размере всего 13%. Еще в 2002 году была введена накопительная пенсионная система. Минимальная зарплата на данный момент составляет 6204 рубля (около 85 долл.), что на 30% меньше официального же прожиточного минимума. Юридическая процедура проведения забастовки максимально затруднена: в кризисном 2009 году Росстатом была официально зафиксирована всего одна забастовка. Реальное количество рабочих протестов, включавших приостановку работы, было гораздо выше, но из-за запретительного характера законодательства о забастовках все они носили нелегальный или полулегальный характер. 

 

Активно вводится страховая медицина, при этом сокращается финансирование и доступность бесплатной медицинской помощи. Эксперты и члены правительства открыто заявляют, что всеобщее бесплатное здравоохранение в России невозможно, и реальность подтверждает их слова: доля частной медицины стремительно растет, государственной – падает.

В некоторых государственных школах есть платные предметы. В зарплатах учителей и врачей 30% и больше составляет «стимулирующая часть», причем предполагается, что за эти выплаты работники должны конкурировать друг с другом. Музеи и другие учреждения культуры постоянно принуждаются к переводу на самоокупаемость, что означает сокращение или даже полное прекращение государственного финансирования. Наконец, регулярно проводятся попытки «оптимизации» (т.е. сокращения) всей сети бюджетных учреждений.

 

В число «структурных реформ» первого срока Путина входило принятие нового, более выгодного работодателям Трудового кодекса, введение плоской шкалы подоходного налога, снижение корпоративных налогов и пенсионная реформа (за которую в России агитировал Хосе Пиньера, архитектор приватизации пенсий в пиночетовской Чили). Все эти меры отражали консенсус бизнеса, международных финансовых институтов и рыночно ориентированной экспертной среды. 

 

Крупный капитал нуждался – и во многом до сих пор нуждается – в фигуре Путина. Интерес бизнеса в начале 2000-х годов состоял не просто в том, чтобы власть гарантировала структуру собственности, сложившуюся в 1990-е годы, но и в том, чтобы Путин придал всему постсоветскому политико-экономическому порядку новую легитимность, связанную с его личной популярностью как «цезаристской» фигуры, способной соединить несоединимое: либералов-западников и консерваторов, ностальгирующих по СССР, - обеспечив таким образом подлинно широкую поддержку населения. 

Кроме того, бизнес нуждался в Путине как лидере «государственнического» проекта, который сумел бы провести «авторитарную модернизацию», т.е. новую серию неолиберальных преобразований, сокрушив возможное сопротивление партий, профсоюзов, «красного пояса» регионов. 

 

В результате расширения госсобственности при Путине произошло не столько огосударствление экономики, сколько превращение государства в своего рода корпорацию с соответствующими установками и моделями управления. Russia, inc. вполне вписывалась в глобальный неолиберальный порядок, пусть и пытаясь диктовать свои условия интеграции в него.

в 2005 году правительство провело монетизацию льгот – замену натуральных льгот денежными выплатами, – вызвавшую ожесточенные протесты населения. К этому же периоду относятся попытки властей перевести организации социальной сферы – школы, больницы, музеи – в квазичастную форму собственности. 

 

 

 

В кризисном 2009 году ВВП рухнул на 7,8% - один из худших показателей в мире.  После 2009 года экономический рост резко замедлился: в 2010-2014 году он составил в среднем всего 2,9%, хотя именно в этот период среднегодовые цены на нефть достигли пиковых значений. 

В посткризисных условиях правительство попыталось запустить новую волну неолиберализации, при этом в духе доктрины шока кризис воспринимался как событие, открывающее «окно возможностей» для очередного раунда неолиберальных реформ. Уже в 2009 году власти заговорили о планах приватизации крупных госкомпаний.

В 2010 году был принят т.н. Федеральный закон-83 (ФЗ-83) об изменении схемы финансирования бюджетных учреждений. В статье 2010 года, один из авторов которой, Михаил Дмитриев, был разработчиком «структурных реформ» первого путинского срока, говорилось о «масштабной оптимизации бюджетной сети», которая прямо связывалась с кризисом и при которой «высвобождение занятых улучшит предложение на рынке труда», что «критически важно для продолжения экономического роста в условиях быстрого снижения численности трудоспособного населения». 

Другими словами, благодаря «оптимизации», т.е. закрытию школ, больниц, вузов, музеев и массовым сокращениям их сотрудников вырастет безработица, что, в свою очередь, приведет к снижению стоимости рабочей силы. В этом Дмитриев и его соавтор Алексей Юртаев видели залог возобновления экономического роста в России.

 

В последние годы правительство фактически проводит политику строгой экономии, принимающую самые разные формы. Показательна история со знаменитым указом Путина о резком повышении зарплат бюджетников, подписанным 7 мая 2012 года – сразу после того, как состоялась президентская инаугурация. За этим внешне «популистским» указом, как оказалось, скрывалась все та же неолиберальная стратегия.

Так, федеральный центр выделил регионам лишь малую часть денег, необходимых для выполнения требований по зарплатам (а общая доля федеральной помощи в региональных бюджетах за последние годы снизилась). В результате в погоне за цифрами бюджетные учреждения стали увольнять одних работников и повышать нагрузку другим, а также экономить всеми возможными способами: к примеру, сокращая дополнительный персонал, такой как школьные психологи и социальные работники. 

Регионы влезли в долги, часть из них фактически оказалась в состоянии дефолта. К тому же указ требовал увязать повышение зарплат с «достижением конкретных показателей качества и количества оказываемых услуг», что вылилось в распространение различных «стимулирующих» схем оплаты труда и сокращение постоянной, фиксированной части в зарплатах бюджетников. 

 

«Майский указ» Путина спровоцировал жесткие реформы в отдельных регионах. Самой известной из них стала «оптимизация» московского здравоохранения в 2014 году. Заявив, что зарплату поднимать нужно, а денег все меньше из-за перехода на «одноканальное» финансирование (исключительно из фонда медицинского страхования), московские власти решили закрыть нескольких десятков больниц и уволить 8 тыс. врачей. Мощные протесты медиков и жителей города лишь смягчили, но не полностью остановили «оптимизацию». В результате смертность в Москве в январе-феврале 2015 года выросла на 8,5% по сравнению аналогичным прошлогодним показателем. Такого рода «оптимизация» проводится не только в Москве, но и по всей России: по данным Счетной палаты, только в 2014 году было сокращено 90 тыс. медиков. 

При этом, как выяснилось, «одноканальное» финансирование и страховая медицина обязательны не для всех. Специальным решением правительство ввело отдельную строку расходов на медицинские нужды высших чиновников. Как и прежде, эта группа населения будет лечиться в закрытых ведомственных больницах Управления делами президента – разумеется, за счет бюджета. «Переход к страховым принципам», о котором говорил Путин в своем послании, их не затронул. 

Удивительно, но даже сейчас, в 2016 году, все еще популярен миф о том, что в России «государственники» борются с «либералами», а Путин в этом конфликте выступает в роли арбитра. На деле никакого конфликта нет – скорее, следует говорить о разделении труда. Где-то в одном мире Минфин настаивает на ускорении и углублении «оптимизации» здравоохранения и образования, причем не просто из соображений экономии, а по идеологическим мотивам: согласно плану реформ, который подготовило министерство в апреле 2015 года, в российском бюджетном секторе все еще занята слишком большая доля населения, а «производительность труда» бюджетников (что бы это ни значило) можно увеличить лишь за счет сокращений, уровень которых по-прежнему недостаточен: «всего» 8% за пять лет. А в другом мире расходы на оборону за те же пять лет выросли с 7,5% до 20,1% федерального бюджета (в абсолютных цифрах – на 370%!) – при этом общая доля военно-полицейских расходов в бюджете-2015 составила 40%. 

Неолиберализация социальной сферы – не следствие внешнего влияния или «заговора либералов» в правительстве, а последовательный стратегический выбор российских властей. Погружаясь в конфликт с западом (который некоторые западные левые считают конфликтом с «неолиберальным атлантизмом»), путинский режим так же безжалостно расправляется с бюджетным сектором, как и правительства европейских стран, осуществляющие политику строгой экономии. При этом российские власти опираются на те же аргументы о «раздутом» и «неэффективном» бюджетном секторе, что и кредиторы этих стран и международные финансовые институты. 

 

В это трудно поверить, но в 2000 году в России не было ни одного долларового миллиардера. Через шестнадцать лет, несмотря на кризис и обвал рубля, их было уже 77. Неолиберальные реформы были и остаются органичной частью режима, который обеспечил этот впечатляющий итог. 

Вопрос о системной альтернативе неолиберализму в России остается открытым. От того, возникнет ли в России мощное движение, способное предложить повестку, альтернативную неолиберализму, без преувеличения зависит будущее страны. 

Медленная деградация образования, здравоохранения, науки, культуры и социальной сферы последних 15 лет не может длиться вечно: нас ждет или обновление, или коллапс.