Исповедь учителя

 

В настоящее время утверждается тезис об огромных ножницах во внешней и внутренней политике государства Российского. Это, конечно же, печально, но… и здесь перед нами с неизбежностью встаёт вопрос о внутренней политике: что это такое и с чем её едят? Когда разговор заходит о внутренней политике государства, все сразу же вспоминают об экономике. - А-а… кризис, всё пропало, шеф! Всё пропало! Нефть упала, доллар поднялся! Инфляция-девальвация, эмиссия-комиссия! А-а, всё пропало!!! Ёкарный бабай! К чему этот стон раздаётся? Кризис? Инфляция? Ты вчера колбасу покупал за 200 руб., ты сейчас не сможешь её купить за 208 – а это 4%! Какая инфляция у нас с начала года? Ты не можешь себе позволить купить набор из 100 пар носков? Блин, возьми хозяйственное мыло и постирай вчерашние! Сократили твою должность и выставили из офиса? Езжай на СеверА –  вахтовым способом, там любые руки нужны, бабла немерено… к чему стонать? Нужно жить! 

 

Воспитание Человека

 

И ты увидишь, граждане каких стран ощущают себя счастливыми в наибольшей степени. Может, ты и удивишься, но это далеко не граждане США и ЕС. На самом деле вопросы экономики во внутренней политике государства должны занимать если не десятое, то уж никак не первое место. "Не хлебом единым…" – это не пустые слова! Одним из первых, по важности, вопросов внутренней политики являются, и в этом наше глубокое убеждение, вопросы образования. Вернее, не так… одной из важнейших обязанностей человека является воспитание и образование своих детёнышей.

А вот уже важнейшей задачей государства является оказание помощи человеку в этом. Каким образом? А как ещё может государство действовать? Оно организовывало соответствующее министерство, которое, в свою очередь, понастроило школ и оборудовало их, подготовило специалистов: педагогов, методистов, психологов и т.д. И сейчас смотрит, как мы все вместе растим и воспитываем подрастающее поколение. Судя по некоторым косвенным признакам, в настоящее время государство, да и все мы, не очень-то довольно положением вещей в этой сфере. Оно и понятно, вопросы образования стоят в пятёрке самых главных озабоченностей, пятёрке самых обсуждаемых тем в современном обществе. Естественно, что при таком положении вещей эти вопросы обросли своими штампами, своими устойчивыми суждениями.


"Болонская система загубила лучшую в мире систему советского образования"! "Министр образования Ливанов Д.В. – сущий враг Отечества и главный злодей после Чубайса"! "ЕГЭ – изобретение Запада, запущенное для развала РФ"! "Образование в опасности" и т.д. и т.п. – ну вы и сами всё знаете. При этом все обсуждения, как правило, сводятся к тасованию этих штампов в различном порядке. Лучшая в мире советская система образования, говорите? Что же, послушаем Корнея Ивановича Чуковского: Ответы проворные, бравые, звонкие, но совершенно бездушные. Школяры доведены до такой дрессировки, что, даже не дослушав вопроса, лихо барабанят ответ. Учитель чувствует себя триумфатором и с самодовольною скромностью ожидает похвал. Но я ухожу огорчённый.

Литература не таблица умножения: её нужно не зубрить, а любить. Сделать из нее окрошку разрозненных фактов, имён и заглавий – не значит ли это навсегда отвратить от неё детское сердце? Как же вы требуете от Нины Чичильевой, чтоб она возлюбила классиков – Тютчева, Некрасова, Лермонтова –  и возненавидела доставшуюся ей по наследству пошлятину, если школа преподносит ей всех этих классиков в виде какого-то безвкусного месива формул, имён и фактов, которые следует вызубрить, ибо они совершенно чужды внутренней жизни детей. Школьники догоняют меня с весёлыми лицами: большинство из них получило «отлично».


Мы проходим мимо Инженерного замка, и разговор у нас, естественно, заходит о Павле I. - Вы, конечно, знаете, отчего он умер? Мнутся, потупляют глаза. Но одна очень серьёзная девочка (лет пятнадцати, а может быть, и старше) произносит полновесно и чётко: - Застрелили. Революционеры. - Застрелили? Павла Первого? Революционеры? Какие же? - Социал-демократы, конечно. Я пристыдил эту девочку, записал её имя, фамилию. Но вскоре обнаружилось, что тут почти все таковы. Никакого представления об эпохах, датах, о последовательности исторических и литературных явлений. Вызубрен целый реестр заглавий, имён и цитат, а какая между ними связь – неизвестно.

Из беседы понемногу выясняется, что: - Лев Толстой участвовал в наполеоновских войнах. - Чехов был сверстником Жуковского. - Пушкин жил при Александре III. У него был приятель Слепцов... или нет, не Слепцов... Слепнев... который издавал «Современник». Но, может быть, эта школа отстала? Я решил пойти в другую, по соседству. В лучшую школу района. Тамошние семиклассники уже разошлись. С трудом я разыскал пятерых в библиотеке. И немедленно задал им невинный вопрос:- Кто такой был Иван Гончаров? Последовал дружный ответ:- Мы учили его в прошлом году! Впрочем, они тут же вспомнили, что Гончаров был автором «Обломова».- А что вы еще знаете о нем? - Он был папаша Гончаровой, жены Пушкина. Таковы их представления о последовательности литературных периодов.


Писатель пятидесятых-шестидесятых годов выдаёт свою дочку замуж за человека, заведомо скончавшегося в тридцатых годах! Я решил посетить третью школу, тут же за углом, через дорогу. Там я задал семиклассникам вопрос: - Мог ли Николай Алексеевич Некрасов, гуляя по Невскому, встретить Николая Васильевича Гоголя? - Нет, не мог! (И смеются: нас не проведёшь!) - А почему? - Они жили в разные столетия. - Позвольте! – И я стал рассказывать им о «натуральной школе», о Белинском, о «гоголевском периоде», о встрече Некрасова с Гоголем, но увидел, что они слушают меня только из вежливости.

 - Мы будем изучать это после, в девятом, в десятом, а сейчас это в нашу программу не входит. Тут я впервые заметил ту роковую особенность школьников, которая впоследствии столько раз удручала меня: отсутствие живого интереса к фактам литературной истории, изучаемым в классе. В Кисловодске в четвертой школе нынче осенью один семиклассник наиболее отчетливо выразил свое отношение к этому делу. Я спросил его, в какую эпоху жил Пушкин. Он ответил: - А шут его знает! К сожалению, это точная формула того равнодушия к изучаемым литературным явлениям, которым до настоящего времени отличаются даже самые лучшие, наиболее одаренные школьники. ("Литература и школа")