Лето 1980-го

В связи с 30-летием начала летней Олимпиады в Москве 1980 г. в прессе и на телевидении пошла очередная ностальгическая волна. Всхлипывая и утирая слезы, начали вспоминать, как в «Москву на две недели пришел коммунизм», про «изобилие в магазинах», про какие-то «автоматы с бутербродами» (я таких не помню), про отечественную клубничную жвачку и, конечно, про олимпийского Мишку, который взмыл в небеса на закрытии Игр. Олимпийский комитет разослал «топовым» блогерам подборку фотографий, надерганных из интернета, и блогеры эту подборку послушно выложили. Телеканал НТВ вчера собрал «свидетельства очевидцев» и показал их в семичасовых новостях (я там тоже пару слов сказал).

А вот мои две копейки в эту тему. Я в то лето поступил в институт и нас, молодых студиозов, отправили на реставрационные работы в доме-музее Шаляпина (рядом со зданием американского посольства). Глотая вековую пыль, перемазанные, как черти, мы чистили только что расселенные коммуналки в этом доме. Работали на чердаке, где лежал «противопожарный» метровый слой песка, в котором чего только не было — от кованых ржавых гвоздей до женского, еще дореволюционных моделей, белья. Под обоями в комнатах были наклеены газеты с ятями и мы срывали эти обои с особенным удовольствием — интересно было, что там еще под ними, какие времена. Помню, деревянные части чердака были обуглены — этот дом пережил пожар 1812 года и последствия пожара можно было потрогать своими руками.

В перерыве мы садились на строительные леса и смотрели на пустынное Садовое кольцо — Москва тогда словно вымерла.

Началась Олимпиада, детей увезли в пионерлагеря, бомжей вывезли куда подальше, приезжих в Москву не пускали, а москвичи отсиживались на дачах, потому что было жарко. Мы работали вместе с ребятами из МАРХИ и реставраторами, поэтому разговоры были больше про архитектуру, про московскую старину и памятники. Олимпиада где-то проходила, мы об этом знали, конечно, но про победы и рекорды не говорили, а все больше о том, кто не приехал в Москву из-за бойкота Игр, устроенного в ответ на ввод войск в Афганистан.

Не было никакого «изобилия» в московских магазинах, это всё выдумки. На грустных прилавках магазинов времен позднего совка появились яркие пластиковые баночки финского джема и сливок для кофе, невиданных в те времена. В ГУМе стали продавать фанту из баллонов — безбожно разведенную водой. Говорили, что в винных стали продавать финские ликеры. Фанта потом осталась, остальное исчезло немедленно после закрытия Игр. Вот, пожалуй, и всё, чем порадовали москвичей тогда. Туристов было мало, их практически никто не видел, хотя фарца гонялась за поношенными джинсами и американской жвачкой, как обычно.

Маме на работе выдали два билета на легкую атлетику в Лужниках. Соревнования проходили днем, было очень жарко и стадион был полупустым. Хорошо запомнились переодетые в гражданское солдатики, которыми заполняли нижние сектора. Всё выглядело так, будто власть изо всех сил старалась дать всем понять, что бойкот этот — ерунда и это настоящая Олимпиада. Хотя, на самом деле, это было не так и все прекрасно понимали, что не приехали сильнейшие и весь этот золотой дождь из медалей, обрушившийся на советскую сборную, стал возможен только благодаря бойкоту.

Главное событие того лета для меня, конечно, никакая не Олимпиада, а смерть Высоцкого, которая потрясла. Я помню лица людей у Таганки — туда пришла, казалось, вся Москва. Вот там было настоящее. А Олимпиада, как я её запомнил, была чем-то сродни лозунгам «Народ и партия — едины», «Слава КПСС» и прочей агитационной хрени, которой была заставлена Москва во времена моего детства и юности. Во всяком случае, я именно так воспринимал эти Игры.