Страшное кино про детей

На модерации Отложенный
Марина Беляцкая (часть I) 
В Минске показали фильм «Линия Сталина на детской ладони». Название авторы считают удачным, но у зрителей были и противоположные мнения: словосочетание «линия Сталина» уводит в сторону, ибо слишком повествовательное. Спокойное. А тема такая, что уже заранее готовишься к ненависти. Ив оказалось, ненависти в фильме нет. Есть пронзительная жалость, стыд, возмущение, бессилие, недоумение и вопросы.
После показа включили свет и в зале повисла тишина. Принято аплодировать авторам. Но сразу никто не захлопал. Секунд 10 длилась пауза. Казалось, слишком долго. Аплодисменты не вязались с темой: дети-заключенные времен сталинских репрессий. Ужас.
Фильм пересказывать неблагодарное дело. Ну, как его расскажешь — документальное кино, состоящее из хроники, фотодокументов и воспоминаний нынешних стариков, которые тогой, в 1930—50-х, прошли через систему государственной «опеки» и ГУЛАГа как дети «врагов народа»? ( детьми там делали все что хотели — и товарищи по несчастью (кто был сильнее и старше), и «воспитатели». Нам, живущим сейчас, очень трудно понять, как годовалые, двух-, пяти-, десяти-, 12-летние смогли тогда выжить. Впрочем, многие умирали. Их никто толком не считал. Фильм, в общем, о том, как это все было. Только факты.
Абажур» выяснил, почему Галина Самойлова (Хващевская) сняла кино на такую страшную тему.
- Галина, лагерная тема в свое время была очень популярна: о ГУЛАГе говорили, писали, снижали, дискутировали... Идо того много, что иногда, наткнувшись на жуткие кадры в телевизоре, хотелось от этого уйти. Почему вы взялись за ту тему, сделав ее еще и «детской»?
- Именно потому, что взрослая так часто поднималась. Говорили, писали, но никто не сделал серьезного анализа: а дети? Что было и стало с детьми репрессированных? У нас же всегда так во взрослой жизни: мы заняты «большими» делами, а дети где-то присутствуют, подразумеваются, они были как бы частью того общего. Но как это выглядело конкретно, никто так ни разу не сказал. Ни у нас, ни в России я не заметила каких-то больших работ на эту тему.
- Многие думают, что детей репрессированных оставляли бабушкам, тетям-дядям или что они были на поселении и жили вместе с другими шротами в интернатах, где из них лепили «полноценных членов общества». Но в своем фильме рассказали такое, что у современного человека в голове не укладывается.
- Это надо было показать срочно еще и потому, то уже почти не осталось живых свидетелей, то есть детей того времени. Сейчас им всем за восемьдесят, они быстро уходят из жизни, надо было дать им возможность рассказать.
Есть много письменных воспоминаний в Росси, там же есть и общественные организации (например, «Возвращение»), которые собирают документы и доказательства. А в Беларуси эта тема полностью отсутствует, несмотря на то что есть люди, готовые все рассказать и передать документы.
У героини фильма Янины Маргеловой сохранилась переписка с мамой. Ее отца работавшего в Академии наук БССР, забрали в 1937-м прямо из зала заседаний. Маму как жену «врага» отправили в лагерь, дочек разделили: одну — в детдом в Украине, а другую, Янину, — в детскую колонию. Они так мечтали о встрече, но так и не смогли потом, когда их мать освободилась, наладить отношения. Она после отсидки осталась в Казахстане. Смотрите: связь никогда не теряли, но разлука длилась слишком долго, чтобы был счастливый конец в их искалеченной семейной истории. Дочери поехали к ней в Казахстан... Вы представляете, какой они увидели мать? '
–Стали стесняться?
- Не то чтобы стесняться... Забирали детей маленькими, многие не запоминали лица родных, не знали своих фамилий. А те, кто не забыл помнили маму - молодую, красивую! А увидели' практически незнакомую, измученную тяжелым трудом зэчку, без зубов, нервную, да еще представьте: ей не разрешают жить в городе – надо уехать за 101-й километр... Родственники потрясены. Мать рассказывает, что с ней происходило, а ей не верят! Соседи говорят: да не может такого быть!
— НЕУЖЕЛИ РЕПРЕССИРОВАННЫХ НЕ ПРИНИМАЛИ ДАЖЕ ИХ СЕМЬИ?
– Нет, герои фильма рассказывали, что семьи их не отталкивали, даже несмотря на то что пугала молва (надо знать, какое было время: окружающие, мягко говоря, чурались). Но нужно было терпение, время. А некоторые документы подтверждают: были случаи, когда матери, все понимая, сами писали отказные от детей. Они думали: зачем чтобы их детей терроризировали, унижали и говорили: «У этой мать сидела!» Но многие матери, как мама героини фильма Майи Кляшторной, после отсидки, преодолев невероятные препятствия, находили своих детей и увозили в Сибирь. Янина Маргелова все это тоже пережила Целая трагедия в переписке, которую она столько лет хранила! А теперь эта женщина потихоньку сжигает, уничтожает свое прошлое: письма, документы. Потому что она в возрасте уже, у нее не осталось близких, ей некуда это все деть. Она не хочет чтобы после ее ухода все попало в случайные руки' Это слишком личное: фотографии, письма матери, какие-то вещи... Я уговаривала, просила: пожалуйста, не уничтожайте, подождите — мы найдем, куда пристроить, чтобы сохранить эту память и свидетельства.
– А разве архивы этим не интересуются?
– Она не пыталась предлагать. Надо понимать психологию таких людей. Женщина уже даже не выходит на улицу. У нее были контакты только с несколькими журналистами, еще известный исследователь Моряков был у нее. Кто-то что-то брал для своей статьи. Душа человека, как и многое остальное, никого не заинтересовала. Маргелова говорить на эту тему уже не хочет: уверена, что ее история никому не нужна, и настроение у нее подавленное.
- Материал для фильма собирали не только в Беларуси?
– У нас очень мало исследований на эту тему в открытом доступе. И единицы историков, которые соглашаются об этом говорить на телекамеру. Свидетели у нас - из Беларуси, а остальной материал мы брали в Вильнюсе (там эту тему отслеживают на государственном уровне) и в Москве, где меня поразил совсем не свойственный нашей стране скрупулезный подход к подобному наследию! Общественные организации (которые все время под угрозой закрытия) собирают материалы по крупицам, чтобы потом никто не высказывал предположений,' могло такое быть или нет. Они хранят массу объективных свидетельств, и потому говорят только о том, как это на самом деле было. И опираются только на реальные документы.
Я разговаривала на эту тему и с героиней фильма Зинаидой Тарасевич: она написала свои вспоминания и даже книжечку издала. На это у нее энергии хватило. Но это ее личная инициатива. Идти куда-то со своим личным такие люди не привыкли. У них совсем другое мышление: они не могут разобраться в современном сумбурном пространстве. Все их пространство - это они сами: их мысли и переживания.
— Как они воспринимают пережитые в прошлом страдания и нынешнее к ним равнодушие? После просмотра фильма кто-то из зрителей сказал, что фильм ваш получился без ненависти, не хватило эмоций. А от героинь не исходило негатива. Это ваша позиция как режиссера?
– Первоначальная авторская режиссерская подача материала была очень жесткой. Были заложены прямые параллели гулаговских и нацистских лагерей. Но после разговоров со свидетелями, когда они так просто говорили о совершенно чудовищных вещах без ненависти и злобы, пришло понимание, что истинные масштабы этой трагедии лежат намного глубже, чем просто жесткая ненависть. Это трудно определить словами. Я попыталась в фильме передать это другими средствами.
– Как вышли на эту тему?
– Материал собирался долго, не всегда специально: были у меня фрагменты, не вошедшие в другие работы. Я снимала о Куропатах. А когда возникла идея сделать фильм по этой теме о Марате Кравцове из Бреста, журналист Евгений Беласин вышел на нашу группу. Но я поняла, что рассказать про судьбу одного человека недостаточно – мы отсекли бы целый пласт этой огромной трагедии. Сколько бы всего осталось за кадром!
Я приняла решение сделать историю Кравцова отдельным сюжетом, а в фильме затронуть жизнь поколений с 1930-х по 1953 год. Хотелось показать, что это была четко организованная беспощадная система, а не случайно «кем-то и где-то» придуманное. Очень важно, чтобы люди понимали: массовые репрессии существовали не только в конце 30-х, они не прекращались и продолжались в период Второй мировой войны и после — вплоть до середины 50-х годов. Чтобы зацепить душу зрителя фактами, нужно было больше людей опросить, нужно было обобщение.
– Лично у меня это обобщение вызвало шок.
– По поводу шока скажу: когда перелопатишь огромное количество материала и начинаешь реально понимать, через что проходили эти дети, становится действительно жутко. Но это обязательно нужно всем знать! В фильме, к примеру, промелькнула фотография 13-летнего мальчика. Его расстреляли в 1937 году за то, что он, чтобы не умереть от голода, украл две буханки хлеба. История мальчика не вошла в фильм, но лицо осталось в одной из перебивок: ребенок в фас и профиль, видно, что он в шинели солдатской. Как же он смотрит с той казенной фотографии! Столько достоинства человеческого перед всей этой системой. А ему всего 13 лет!
 
– А почему на фото он в шинели?
 
— Это еще один ужасный штрих. В архивных документах часто можно встретить такие снимки: дети и взрослые «фас-профиль» в одежке с чужого плеча. Минчанке Марии Страусовой отдали из КГБ фото ее мамы в такой же шинели. Оказалось, когда их долго водили на допросы (детей тоже водили на допросы!), одежда превращалась в лохмотья. Поэтому для фотографий была одна какая-то дежурная «шмотка», которую набрасывали на плечи человека только для того, чтобы его сфотографировать. Накинули, сфотографировали, забрали шинель — следующий... Эти штрихи, детали, разные детские истории нужно продолжать собирать. У меня столько всего осталось за кадром: даже в часовой фильм не удалось вместить все, о чем хотелось рассказать! Может, когда-нибудь я к этому вернусь. Надо продолжать говорить, вытаскивать тему из латентного состояния.
 
– После просмотра вы сказали, что некоторые факты не смогли вставить в фильм, так как они «настолько ужасны», что страшно было бы иллюстрировать... Что вы имели в виду?
– Есть свидетельства, что, к примеру, существовало «мамочкино кладбище» в Карлаге... На самом деле, тяжело даже говорить, что там творилось! Боже мой, дети умирали десятками, их хоронили, как котят! Зимой, когда земля была мерзлая, их клали в ящики, бочки, и эти замерзшие трупики так и лежали там до весны. А когда земля оттаивала, их просто бросали в яму, как мусор! Здесь есть еще один момент: ведь эти дети... они же были домашними! Они — маленькие, и с ними не было у начальства спецучреждений никаких проблем. Ужас в том, что никто из таких детей обычно не сопротивлялся. Был короткий период паники, когда их оторвали от мамки: они не соображали, что происходит – слезы и прочее. Но очень скоро они понимали, что той, прежней, жизни уже нет. Они принимали страшную реальность и начинали рассматривать себя в ней: просто у них такая жизнь. Они могли вспомнить мам и пап, но НИКОГДА прежнюю жизнь. Кроме того, в детском доме они были еще слишком малы. Не могли анализировать, что с ними творят и почему это происходит. Понимание приходило, когда подрастали. Тот мальчик в шинели был постарше, он не выдержал, и его сразу расстреляли. Простое решение проблем!
– Мы помним тот период по фильмам «Тимур и его команда», «Подкидыш» — гимны счастливому советскому детству. Они же не могли совсем не помнить предыдущую жизнь?
– Нет! Об этом никто из тех, с кем мы беседовали, не вспоминал. Они говорили, что воспринимали только то, что было рядом. У некоторых были письма от репрессированных родителей (если те были живы). Но даже семья быстро отходила на
второй план. Чудовищность ситуации была в том, что все прежнее отмирало: реальное существование накрывало их сознание полностью.
– Галина, а те дети, которых не забрали по какой-то причине. К примеру, арестовали только отца. Как они жили?
– И это было ужасным испытанием. Ты пришел в школу, а от тебя отворачиваются — «враг народа»! Есть свидетельства, что даже более маленьких общество отвергало: одну девочку забросали камнями мальчишки-«пролетарии». Она стояла, прижавшись к забору, а в нее летели камни. Она же была изгоем! Это тема для отдельного кино. Советское общество их отвергало настолько, что сознание этих людей было в страшном тумане: они понимали, что их прежняя жизнь осталась за какой-то невидимой гранью. Они ведь лишались всего: и права на высшее образование, и на определенный перечень профессий, и возможности жить в больших городах. Эхо репрессий преследовало их всю сознательную жизнь.
Один человек рассказывал: так страшно было после возвращения жить в своем городе, что не выдержал и уехал назад в Магадан! Они так боялись реакции окружающих, доносов и повторного ареста, что предпочитали спрятаться на Севере. Там было безопасней. Я, когда начинала работу над фильмом, не понимала, насколько это большая тема! Я сделала попытку систематизировать, дать слово живым свидетелям, которые говорят в кадре: это правда, так было со мной, с моей мамой, вот наши письма, да, мы так жили.
–Ваш фильм — документ? На него можно опираться исследователям?
–Не в чистом виде, но могу поручиться, что там нет ни одного слова вымысла, подтасовки или чего-то в таком роде. Я хорошо знаю существующую хронику того времени, ее немного. Кстати, часто вижу такие компиляции — из других лет. Но у нас даже реконструкция максимально приближенно снята. Это иллюстрация существующих писем и воспоминаний. Чтобы воссоздать момент, когда детей забирали от родителей, я взяла своих внуков мы поехали в Вильнюсский музей геноцида, находится в здании бывшей тюрьмы КГБ. На маленькие дети в присутствии пап и мам ср начинали плакать, хотя никто их не пугал. Что происходило в этих стенах с реальными узника с детьми?!
Мы нашли старые одеяла, чтобы воссоздать обстановку, тумбочку какую-то, а директор музея: который сыграл в реконструкции НКВД-шник все это сразу отверг: «Галина, какие кровати?! Это все уже значительно позже появилось! Людей просто запихивали в пустые камеры: они стоял» сидели на полу!»
Я читала, что условия содержания детей начали регламентировав после 1940 года. Но там шла речь не про одеяла. а о том, чтобы не содержать детей вместе  с уголовниками, чтобы совсем маленьких не заставляли работать больше 4 час в день. Не менее шокирующее — чтобы определить 12 лет как возраст, когда можно ребенка расстрелять. И такие законы соблюдались?
– Жизнь детей «регламентировали» только законы зоны. Герой фильма Владимир Романовский сказал очень важную вещь: пока страна строила коммунизм и все это отражалось в позитивно советском кино типа «Кубанских казаков», в зон выросло целое поколение людей, часть которых была сломлена, уничтожена морально. А более значительная часть пополнила ряды преступников. Это был отдельный, порожденный репрессивной системой мир. Мы, кстати, до сих пор это чувствуем, ведь страна была покрыта сетью лагерей! В лагерях вырастало поколение за поколением. Вы только подумайте, из каких условий забирали детей и в какие погружали?! Они с малолетства жили за колючей проволокой. Какими они могли вырасти? Надо признать, что в те годы — а это более 20 лет! — существовало государство в государстве. И в этом государстве (на зоне) все было другое: мораль, идее логия, авторитеты, цели. Человеческая жизнь ш стоила ничего!
Некоторые лагерные дети вкалывали наравне со взрослыми: в Норильлаге уже с 8 лет работали кольцевыми, обходя с почтой до 50 км в день даже зимой. С 11 или 12 лет трудились на лесоповале. Выжить в таких условиях и вернуться к нормальной жизни, сохранив моральное и физическое здоровье, - было невероятной удачей и подвигом.