Любую чужую страну можно быстро познать, случайно оказавшись в массовом скоплении ее граждан. Улыбки и обещания политиков не работают в толпе, а коллективное бессознательное не умеет скрывать эмоции — вас либо затопчут и растерзают, либо выпустят на волю живым и невредимым. Военкор «КП» устроил в сирийской толпе маленький полевой социальный эксперимент.
Весь божий день провел в самой гуще азиятской жизни. Бродил по Дамаску, стиснув от изумления бороду в кулаке. Смело пересекал его под любыми углами, а Старый город так и два раза. Анализировал арабскую толпу, постигал. Любой арабский город не предназначен по своему замыслу ни для пешего перемещения людей, ни для транспорта — общественного, личного и тяглового, но прохожие не замечают такие мелочи. Прохожие смело прыгают через бетонные отбойники в гущу машин "мкадовской" плотности и даже выживают. С ужасом смотришь, как их головы мелькают в железной реке, всплывая и погружаясь. Но все, как правило, благополучно достигают другого берега, где прохожие прут по жалкому тротуару шириной с айпад-мини. Прут в обе стороны, не сталкиваясь и ловко расходясь встречными курсами. Особо раскрепощенные горожане, могут пристроиться на ланч с бобами прямо на ступеньках перехода, со скукой созерцая тысячи идущих ног... В Москве этих едоков бобов сразу затоптали бы лабутенами, нах, а трупы задавленных, на пинках выкатили из узости на открытое пространство — что бы не загромождали проход спешащим деловым гражданам. Но, толпа в Дамаске совсем не агрессивна, длянее есть более точное слово - она пластична в своей доброте. В ней не встретишь каменное плечо уличного богатыря, нет кинжальных локтей и паходробительных острых коленей. Поверьте, я работал в самых разных толпах и шкурой чую энергетику исходящую от любого скопления людей.
Толпа здесь трехмерна, не имеет ритма и системы. Передвижение в ней - это игра в автогонки на 8-битной приставке. Это интересно. Но, у нее есть один минус: в европейской толпе можно быть таким одиноким и байроническим мечтателем, в неизбывной грусти, с легким налетом цинизма. И тебя все будет обходить по кругу. Есть даже такой пубертатный жанр: "одиночество в толпе". Годится и для песен и для стихов и для постов в соцсетях. Здесь же не получится обособиться.
Если в сердце безжизненной сирийской пустыни, в полдень, встать в тень телеграфного столба, и блаженно смежить веки, через минуту появится араб и начнет между тобой и столбом куда-то протискиваться. За ним полезут какие-то дети, бараны и рано облысевшие от непосильной работы ослики, женщины в никабах и глухих плащах из нелиняющей джинсовки, потом возникнет худой муалим с пустой тележкой, готовый на все за 200 лир, и почтенный устаз, кушающий на ходу шаверму, и запивающий ее, родимую, "пепси". Не исключено, что устаз при этом будет говорить по телефону, сея вокруг куски курицы и помидоры.
Местные барышни на выданье, конечно же тоже будут напористо лезть. Мясистые такие, с мягкими боками, на низеньком ходу. Впрочем, длина ног здесь не является критерием баскости, главное, чтобы задние лапки до земли доставали...
И все закрутится вокруг меня и телеграфного столба. Завертится веселой каруселью, блистая позлащеными часами, самоварным турецким золотом, стразами с кулак, фольгой и стеклярусом. Появится фургончик с разливом кофе, приковыляет организатор подпольной лотереи и будет делать вид, что торгует тут сигаретами. Мужчина с обширной, шелушащейся вавой на лице и руках, начнет делать фреши из моркви и апельсинов, а все вокруг, ничего не боясь, станут их пить и зажевывать шаурмой, уже продающейся за соседним барханом. И останется мне, только взвалить на себя этот телеграфный столб и уйти с ним на плечах, прячась в его узкую тень, которая будет бежать впереди до самого заката...
Я, по столичной привычке, пытался сначала регламентировать свои передвижения, планировать отрезки маршрута, но потом расслабился, как утопленник, и отдался стихии. Меня понесло людским потоком, причем, в нужную сторону. Метров через сто, я так мимикрировал и слился с пейзажем, что никто из служивых на 20 пройденных уличных блок-постах, мною так и не заинтересовался. А поинтересовался бы, то и не великабеда, стоит только сказать "рус" и все вопросы снимаются. И тебе говорят "велкам" и так делают руками гостеприимно, по-восточному. Немножко приторно и медоточиво на северный взгляд. Но, вполне искренне.
Толпа занесла меня в какую-то лавку со старьем, где я все перетрогал руками и даже вылил себе на ленинские места и ботинки немного машинного масла из старинной масленки. Я страшно чертыхался на местных антикваров, продающих такие ветхозаветные масленки с подвохом. Не удивлюсь, если Ной смазывал этим маслом замок баковой пушки своего ковчега. Разумеется, я был тут же вознагражден за страдания. В металлической чаше со стертыми монетами, паломническими жетонами и брелками, я обнаружил медаль на ленте и два значка с Асадом-старшим. Значки оказались добротными, как кадиллак конца 70-х годов или, скажем, легендарный магнитофон "Шарп 777". С медалью пришлось разбираться дома. Я думал, это какой-то квалификационный знак, а оказался "Орден военных заслуг" 5-й, низшей степени. Вручен он был, скорее всего, рядовому - степень зависела от звания. Учрежден в 1964 году. Судя по протертой ленте и разным мелким следам, его носили очень долго. А потом он оказался в куче "невыбрасываемого мусора", и мне стало обидно за солдата, который этот орден когда-то получил. И может быть заплатил за него если не кровью, то страхом и нервами.
"В металлической чаше со стертыми монетами, паломническими жетонами и брелками, я обнаружил медаль на ленте и два значка с Асадом-старшим."Фото: Дмитрий СТЕШИН
Я стоял в пыльном магазине, тупо смотрел в чашу с человечьим хламом, и думал о том, что может остаться после меня и перейти в другие поколения потомков? Что избежит помойки за углом дома или ломбарда? И как-то я ничего не придумал утешительного. А потом понял, прорубило. Вот эти строчки останутся, в недрах всемирной электронной паутины. Сразу стало легко на душе, я моментально отсчитал дерзкому усатому продавану десять долларов в местной валюте, сгреб покупки и пошел, пошел, пошел... прыгая через бетонные барьеры и железные загородки, оскальзываясь на не уестествленных до конца шавермах и апельсиновых корках. Ловя на себе взгляды местных девиц, которые прекрасно понимали, кто здесь абориген, а кто иностранец, временно напяливший лживую личину.
Комментарии
Это Стешин пишет так. Настолько реалистично, что кажется, сама там.