Учебное голодание

Ульяновские педагоги добились отмены решения о закрытии школ слишком дорогой ценой

Голодовка ульяновских учителей закончилась: школы, которые они защищали, не закроют. Между тем проблемы, спровоцировавшие кризис, не решены. А значит, в любой момент может рвануть снова — не здесь, так в другом регионе. Как избежать этого, разбиралась в Ульяновске делегация Общественной палаты из Москвы.

Здание ульяновской средней школы №7 им. Веры Кашкадамовой построили около полувека назад. Архитектура с тех пор ушла далеко вперед, но в старом здании царит достойная бедность. Чистенькие лестницы, стены и мебель подремонтированы; актовый зал, где на встречу с председателем Комиссии Общественной палаты по развитию образования Ярославом Кузьминовым и его замом Любовью Духаниной собрались учителя и родители 7-й и 8-й школ, украшен инсталляциями из старых грампластинок и бумажными фигурками-оригами. Школа как школа, если бы не стойкий дух сердечных капель и не напряженность собравшихся. Оно и понятно: успех голодовки дался дорогой ценой, а общая атмосфера, в которой идет оптимизация сети школ, а на деле — их сокращение, так и не очистилась. Да и обещание губернатора Ульяновской области Сергея Морозова не закрывать намеченные к закланию школы, пусть данное публично, так и не подкреплено ни единым документом.

Оптимизация с запахом валокордина

Конфликт развивался так. 1 июня 2010 года ульяновская горадминистрация объявила, что пять малокомплектных (менее 500 учеников) школ, включая 7-ю и 8-ю, немедленно закрываются, а дети переводятся в другие школы. Свой выбор чиновники объяснили низким качеством образования в четырех из пяти обреченных школах, включая 7-ю, и аварийным состоянием пятой — 8-й. Где-то с их приговором смирились: один из директоров, говорят, даже обрадовался, получив таким образом возможность отправить на пенсию целую группу пожилых учительниц, не пожелавших пройти аттестацию. Но в нескольких школах сочли чиновничье решение несправедливым и стали протестовать. 

“Когда мы пришли сюда, — рассказала замдиректора по воспитательной работе школы №7 Надежда Селиверстова, — школа представляла собой руины и в буквальном, и в переносном смысле. Порядок наводили сами: за 10 лет из городского бюджета нам ни разу не дали средств на ремонт — только 100 тыс. рублей на починку крыши, хотя в гимназии, где учатся дети местных чиновников, на ремонт выделяли миллионы. Мы дневали и ночевали в школе и постепенно превратили ее в крупный социокультурный центр. Открыли кучу кружков и студий, кинолекторий, создали оркестр — все это в отличие от других школ бесплатно. Одновременно стали дополнительно заниматься с ребятами, готовить их к ЕГЭ: контингент-то у нас социально сложный. В результате оценки ЕГЭ у нас лишь чуть-чуть хуже среднегородских, а неудовлетворительных отметок по русскому языку не было ни одной. Для школы с таким контингентом — это большой успех. Но нас почему-то стали сравнивать с лучшими гимназиями города, а не с начальным уровнем наших детей”, — сокрушается учитель. 

Столь же несправедливо, по мнению другой участницы голодовки, учителя истории из школы №8 Натальи Пятаевой, обошлись и с ее школой. Причем, прежде чем найти повод закрыть ее, чиновникам пришлось перебрать массу причин: “Сначала нам тоже говорили о низких результатах ЕГЭ. Но мы предъявили отчет, подтверждающий, что средний балл ЕГЭ у нас выше, чем по городу. Тогда они заговорили о недоборе в наших классах. Но эти классы были коррекционными, а там и должно быть меньше детей, чем в обычных. Лишь под конец они нашли к чему прицепиться — к ветхости нашего здания. Здание, и правда, ветхое. Но кто нам долгие годы, как мы ни просили, не выделял на его ремонт средств?” 

Да и пресловутая малокомплектность, по словам учителей, в известной мере — дело рук самих чиновников: “Слухи о предстоящем закрытии отпугнули многих желающих записаться в обреченные школы. А тех, кто там уже учился, начали выдавливать. Кого-то, как, например, коррекционные кассы из школы №8, без лишних разговоров перевели в другие школы. К другим являлись домой и чуть ли не насильно выдавали личные дела. В итоге та же школа №8 потеряла сразу сотню учеников: до “оптимизации” их было 496, а осталось 400. Все это сделал департамент образования. А теперь нам малое количество детей поставят в укор, как школе №7, — не сомневается Наталья Пятаева. — Да многие бы вернулись к нам хоть завтра. Но боятся, что нас опять закроют, и не идут”.

 “Не для того я рожала дочку, чтобы ее на всю жизнь изуродовали”

Справедливости ради надо признать: в школе №7 после выпуска осталось всего 230 человек. Но это лишь часть правды. Полная правда заключается в том, что это единственная школа на весь микрорайон. А до той, куда велено переводить детей, 4 автобусные остановки или полчаса ходьбы по пересеченной и небезопасной местности микрорайона со скверной социальной репутацией. “Здесь мы живем рядом со школой. А в новую зимой, да еще, если, не дай бог, с портфелем и с лыжами на физкультуру, не дойти, — рассказала одна из мам. — Отпускать дочку страшно: не для того я ее рожала и растила, чтобы какой-нибудь урод ее по дороге подстерег и на всю жизнь изуродовал. А что делать-то? Я ее провожать и встречать не могу — работаю. Мне очень нужна эта школа!” 

Нужна школа №7 и по другой причине. В отличие от остальных все дополнительные занятия и кружки там по-прежнему бесплатные — и для местных жителей это принципиально. Денег на платные занятия у большинства попросту нет, а кое у кого, признаются родители, нет даже на ежедневный проезд до нового места учебы. Поэтому родители поддержали учителей: собрали в поддержку закрываемых школ более 4 тыс. подписей, лишив чиновников возможности объяснять конфликт действиями школ в своекорыстных интересах: мол, не хотят некоторые директора и учителя терять тепленькие места, а на детей им плевать. “У меня нет денег платить за гимназии, где сплошные поборы. А школы №7 и №8 — последние хорошие средние учебные заведения, где все бесплатно”, — выразила общее мнение одна из мам. 

Криминальный душок

Эти и другие соображения учителя и родители попытались донести до городских чиновников от образования. Но не преуспели. А тут совсем рядом со школой №7 началось строительство крупного торгово-развлекательного центра. Земля там дорогущая — микрорайон находится в центре города. И разгон школы стали связывать со строительством. Тем более что у школы вдруг появились “кураторы”, один из которых, по словам родителей, тут же попытался “приватизировать ее, чтобы превратить в общежитие для строителей”. “Мы толкались во все двери, писали куда могли, но нас не слышали, — рассказала членам Общественной палаты Наталья Пятаева. — Только поэтому мы пошли на голодовку”.

 Голодовка началась 24 июня, сразу после выпускного вечера, который провели, чтобы не портить детям праздник. И тут же протестующим стали угрожать. Пятаевой, по ее словам, “советовали купить билеты в другой город, поскольку здесь оставаться опасно. Нашу дверь облили кислотой. А мой сын-третьекурсник, как мне пообещали, никогда не перейдет на 4-й курс”. Председателю родительского комитета из той же школы неизвестные предложили купить памятник на могилу. Другой участнице акции — обязательно застраховать свою жизнь: мол, скоро пригодится. Третью предупредили, что она никогда не найдет себе работы в этом городе, а ее ребенок — хорошей школы. Четвертую — что ее выпускница дочь никогда не поступит в вуз. Вот такая пошла оптимизация.

 “Разрубить этот гордиев узел, — рассказала почетный гражданин Ульяновска Нина Пономарева, — смог только губернатор области Сергей Морозов, пообещавший, что школы №7 и №8 останутся, а 8-ю еще и отремонтируют”. Но проблема до конца не решена, подчеркнула она. И это еще мягко сказано.

 “Мы все сделали правильно!”

Так повелось, что, призывая закрывать школы, чиновники любого уровня обычно ссылаются на интересы детей, которые они таким образом как бы защищают. Вот и зампред правительства Ульяновской области по социальным вопросам Тамара Девяткина, открывая встречу с делегацией Общественной палаты, заявила: “Малокомплектные школы, где учителя совмещают преподавание целого ряда предметов, например химии, физики и биологии, не могут дать учащимся качественного образования”.

 Вскоре, правда, выяснилось, что учительское совместительство — не единственная и даже не главная причина оптимизации. Ее реальные истоки лежат в экономической, а не в образовательной плоскости и предельно просты: при переходе на подушевое финансирование и новую систему оплаты труда местным властям стало невыгодно содержать школы с небольшим и даже средним контингентом. Того, что им достается из бюджета, не хватает даже на базовую зарплату учителей, ведь “чем меньше школа, тем дороже ученик”, — разъяснила начальник городского управления образования Людмила Соломенко. А это колоссальная головная боль для местных органов управления образования, которым приходится пускать на зарплаты этой части учительства средства, заработанные другими школами, надо думать, теми самыми, где все кружки и дополнительные занятия стали платными. (Как там относятся к отъему кровно заработанного — понятно).

 “При нормативно-подушевом финансировании, — констатировал замглавы Ульяновска Олег Мидленко, — содержать школы, где на одного учителя приходится мало учеников, нельзя”.

И местным властям стало проще не ремонтировать хорошую школу и не поддерживать ту, где успеваемость пониже, но где вытягивают детей из неблагополучных семей, а закрыть их. Что и происходит в действительности. По словам Соломенко, “родители выбирают школу, голосуя за нее ногами. Школы повышенного уровня получили необходимый контингент детей. А те, что рядом остались пустыми, закрываются. Виноваты не чиновники, а реальная обстановка — конкуренция”.

 При этом, особо подчеркнула чиновница, “наш отдел контроля качества образования заверил, что при оптимизации пяти ульяновских школ нарушений с нашей стороны не было — был только формализм. А что плохого в формализме? Формализм — это соблюдение формы, а это хорошо. Просто сроки оптимизации оказались сжатыми: мы начали разговаривать с обществом с апреля, а документы на закрытие готовить с 6—8 июня. Мы считаем, что сделали все правильно! А вот участники голодовки преследовали корыстные цели. Ее спровоцировали директор, администрация и бухгалтерия, плюс давление политических сил”. Да и голодали-то, подчеркивают в администрации, “не 40 человек, как утверждают участники акции, а лишь двое — остальные только периодически приходили”. Всего-то, дескать, и делов.

 “Все сделали через определенное место”

Губернатор Ульяновской области Сергей Морозов рассудил по-другому. На четвертый день голодовки он встретился с участниками акции и пообещал, что насильственного разгона школ не будет: 4 намеченные к оптимизации школы сохранятся, а пятая, как и собирались, сольется с другим учебным заведением. Вину же за возникновение конфликта он возложил на местную власть: “Я недоволен действиями отдельных чиновников муниципалитета. Из-за безобразного исполнения своих обязанностей, предписанных нормативными документами, было опошлено правильное дело, а люди были вынуждены таким образом обратить внимание на то, что с ними поступают несправедливо. И они были правы: процедура была нарушена! Экспертная комиссия дала заключения о закрытии пяти школ всего за один день, не уточнив обстановки. А чиновники администрации Ульяновска, вместо того чтобы обсудить проблему с депутатским корпусом, коллективами школ и родителями, сделали все через определенное место — помчались с выпученными глазами и все моментально подписали”.

 Теперь, заверил губернатор, школу №8 не ликвидируют, а поставят на капремонт. Такое поручение уже дано — детям лишь придется поучиться в другой школе, пока идет ремонт. Судьба же 7-й школы со временем может измениться радикально. По словам губернатора, у него давно была идея создать в системе среднего образования кадетский корпус по подготовке кадров для МЧС. Предварительные переговоры с руководством областного МЧС уже прошли, и оно, дал понять Сергей Морозов, “готово взять на себя создание такого учебного заведения, а при нем центра спасателей”.

 Для мальчишек из неблагополучных семей это — наилучший выход из положения: реальный шанс вырваться из неблагоприятной среды. Но в будущем, предупредил губернатор, реорганизация и закрытие школ неизбежны, ведь “сейчас именно образование является одной из самых неэффективных отраслей бюджетной сферы: в школах, рассчитанных на 700—1000 мест, учатся по 100—300 детей. Просто проводить их нужно в цивилизованной форме. Поэтому я дал указание предпринять ряд мер. Во-первых, будет подготовлено распоряжение по Ульяновской области по процедуре решения об оптимизации или ликвидации школ. Во-вторых, эти проблемы еще на дальних подступах будет решать особая комиссия во главе с губернатором или его заместителем. В-третьих, я дал поручение уже с этого года при ежегодном принятии бюджета региона представлять примерный план оптимизации — перечень учебных заведений, которые могут закрыться или реорганизоваться в ближайшие три года. Это будет сигналом для родителей и директоров и позволит цивилизованно и спокойно разобраться и подготовить решение — спасать школу или реорганизовывать”. 

Палата скорой помощи

Увы: на фоне недофинансирования образования второй вариант представляется более вероятным. Тогда, считает Ярослав Кузьминов, надо делать следующее: принять закон о том, что здания бывших школ не могут быть изъяты из системы образования; оказать господдержку школам с наихудшими показателями ЕГЭ; учить в школах, намеченных к закрытию, до 9-го класса.

 По словам Кузьминова, наша проблема “не только в соблюдении закона, но и в отсутствии публичности властей. Важно, чтобы население не питалось слухами, а имело официальный план предстоящих преобразований на 3—4 года. Например, на городском портале. И прежде всего в отношении высвобождающихся зданий: слишком уж волнуются люди, что имущество, вложенное в образование, будет приватизировано. Это фантомная боль 90-х, когда столько всего раздали: достаточно вспомнить детские сады и ПТУ, которые ушли неизвестно куда. Сейчас же ни в коем случае не выпускать эти объекты из системы образования. И это надо закрепить региональным законом, иначе люди не будут верить”.

 Самый безболезненный путь закрытия проблемных школ — оставлять в них 9 классов, считает Кузьминов: “Зная это заранее, родители и сами заберут из такой школы своих детей — и их интересы совпадут с интересами государства. При этом закрывать школы из-за плохих результатов ЕГЭ нельзя: они отражают не только уровень школы, но уровень образованности родителей. А мы обязаны обеспечить нормальный уровень образования каждому ребенку, в том числе проблемному. Исходя из этого, мы будем рекомендовать программу господдержки 20% школ, показавших самые слабые оценки ЕГЭ. И обязательно — со сменой директора школы и частично команды учителей, чтобы не было стимула получать гранты ни за что.

 Наконец, учителя должны иметь понятные карьерные перспективы — что-то вроде дорожной карты. А в финансовом отношении чувствовать себя не хуже, чем другие интеллигенты. И в этом отношении Ульяновская область со средней учительской зарплатой в 7—8 тыс. рублей и средней по экономике 12—14 тыс. значительно проигрывает другим российским регионам. Даже начавшаяся оптимизация дала лишь незначительные увеличения зарплат — всего на 0,5—1 тыс. рублей. А ведь учителя традиционно сравнивают свое положение с врачами. В Ульяновской области зарплаты последних уже сейчас составляют около 20 тыс. рублей, а вскоре могут возрасти до 25 тыс. Это огромный разрыв, который будет восприниматься местным учительством как несправедливый”.

 Все те же грабли

Несправедливость и в самом деле становится ключевым словом в отечественном образовании. Частично, как в Ульяновске, — из-за бесцеремонности чиновников, для которых школьники и учителя, по словам Кузьминова, не более чем “единицы бюджетного финансирования или кубики, которые можно легко переставлять”. Однако наряду с локальными голодовка ульяновских учителей высветила и ряд системных проблем.

 Первое. Вопреки заверениям властей оптимизацию школ вызвали не столько демографические, сколько экономические причины. А закрывают их не из-за “низкого качества образования” (чего проще дать дистанционный урок самого лучшего учителя в любой школе), а из соображений экономии. И об этом пора сказать честно, а не превращать экономику в метаэкономику. Шила в мешке все равно не утаишь. Разговоры о защите интересов ребенка, если он добирается до новой школы полчаса, а там из-за переполненности классов начинает учиться во вторую смену, мягко говоря, не убеждают. Не вызывают ничего, кроме социальной напряженности и попытки “соптимизировать” в одном флаконе гимназию со слабой школой, разбавив эту компанию еще и бывшими учениками коррекционных классов. Результаты такого слияния не пойдут впрок никому: гимназистам достанется меньший объем знаний, а слабые дети, которых начали было вытаскивать в прежних школах, очень быстро превратятся в тихих двоечников.

 Второе. Негативные последствия экономического и демографического кризиса в школе усугубляются нормативно-подушевым финансированием. Зарплаты учителей, несмотря на оптимизацию, почти не выросли. Властям выгоднее закрывать, а не ремонтировать школы. При этом в числе первых не выдерживают конкуренции школы, где все бесплатно. Отдельная песня — закрывать школы из-за плохих оценок ЕГЭ. Как только этот принцип заработает в масштабах страны, об “объективности” и “беспристрастности” Единого госэкзамена можно будет забыть навсегда: ну какая же школа в трезвом уме и здравой памяти захочет войти в проскрипционные списки?!

 Третье. То, что сейчас происходит со школами, точь-в-точь повторяет историю с закрытием детских садов пятнадцатилетней давности. Позакрывали тогда из-за ненадобности, а теперь в очереди душится миллион человек. И денег на строительство новых садиков нет. Не получится ли так же с “лишними” школами, причем в отличие от тех же детсадов довольно скоро, поскольку первые ласточки российского бэби-бума пойдут в первый класс всего через 5 лет? И что тогда? Записываться в очередь в школу и давать взятки, чтобы попасть туда вовремя, как сейчас с детскими садами? Или потратить громадные деньги на строительство новых школьных зданий, сэкономив копейки на поддержании имеющихся сейчас, пусть и не набитых детьми под завязку?