После истории: возвращение Героя

Японский философ и американский профессор международной политэкономии в университете Джонса Хопкинса, бывший заместитель директора штаба планирования политики при Государственном департаменте США Френсис Фукуяма в 1992 году прославился своей книгой "Конец истории и последний человек".

В этой книге он выступил как вдохновенный певец американизма и как его страстный проповедник. Он произнес сделавшие его всемирно известным слова, что американизм "является конечной целью и высшей (заключающей) стадией идеологической эволюции человечества и самой совершенной формой государственного управления. Его пришествие знаменует конец истории". В том смысле, что от добра добра не ищут.

Но он ошибся. История не бывает статичной, да и от того американизма, о котором он писал, к настоящему моменту мало что осталось. Впрочем, мы можем не обижать профессора и вместе с ним считать, что история - да, кончилась году этак в 90-92, а мы теперь живем после истории, в каком-то другом бытии, заслуживающем иного названия.

Как ни странно, в этом есть даже более глубокий смысл, чем формальная возможность сделать ложное утверждение истинным путем простой смены терминологии. Мы действительно живем уже в каком-то ином бытии, с иной динамикой, иными, еще до конца не понятыми критериями добра и зла, иными представлениями о своем месте в мире, мировыми связями, движущими мотивами, смыслами и целями. Резко изменилась, "сломалась" вся концепция мирового развития. Неизменными остались, пожалуй, лишь средства достижения целей - единственная универсальная человеческая постоянная. 

Что касается произошедшего "излома", то одни его черты тонут в туманах неясности, неосмысленности и невысказанности, другие - наоборот - кричат о себе своей очевидностью.
Американизм, каким его воспел Фукуяма, и инструмент его глобального продолжения - в свое время созданная при активном участии и содействии США Организация Объединенных Наций - выступали провозвестником и защитником всякой отдельности, оригинальности, суверенности, идет ли речь о личности или о государстве.

Сегодняшний же американизм вполне отчетливо следует доктрине, когда-то названной американцами "доктриной Брежнева" и ими же безоговорочно осужденной.

В наиболее рафинированном виде доктрина Брежнева была изложена в газете "Правда" за 26 сентября 1968 года (через месяц после советского вторжения в Чехословакию) в статье "Суверенитет и интернациональные обязанности социалистических стран".

Суть ее сводилась к тому, что каждая коммунистическая партия несет ответственность не только перед своим народом, но и перед всеми странами социализма и всем мировым коммунистическим движением. Это означает, что если где-то идеалам социализма грозит опасность, долг коммунистов - вмешаться. Как писала на следующий день после вторжения та же "Правда", защита социализма в Чехословакии не могла рассматриваться как внутреннее дело народа данной страны, это коллективная проблема, связанная с защитой позиций всего мирового социализма. Теперь давайте заменим "защиту социализма" на "защиту прав человека", а "мировой социализм" на "свободу и демократию" - и мы получим вполне злободневную цитату. Сегодняшняя ответственность, взятая на себя США, за соблюдение прав человека в мире, вполне повторяет брежневский оригинал.

Как ни удивительно, но этот брежневский принцип "ограниченного суверенитета" стал чуть ли не единственным явлением, пережившим смену эпох и возродившимся заново в совершенно иных обстоятельствах.

Согласно этому принципу, интересы некоего всеобщего блага имеют приоритет по сравнению с интересами того или иного государства. И тогда из “демократии и прав человека” получилась дубина – ничуть не хуже любой другой. В 1968 году Запад в такой политике заслуженно видел доказательство агрессивной сущности советского режима. Впоследствии она проявилась в целом ряде конфликтов в разных частях света и ее апофеозом стал Афганистан. А сегодня даже самые стойкие защитники международного права признают, что пункт седьмой второй главы Устава ООН, декларирующий нерушимость государственного суверенитета, устарел и в новых условиях подлежит пересмотру. Когда сегодня говорят о необходимости и неизбежности грядущей реформы ООН, в первую очередь имеют в виду именно это.

Это можно прочесть и так: чего нельзя было Брежневу, то уже Бушу было можно. Конечно, скажете вы, ведь нельзя же сравнивать Чехословакию Дубчека и Млынаржа с Ираком Саддама Хуссейна.

Да, правда, это вещи несравнимые. Но афганский опыт позволяет произвести сравнение довольно чисто: суверенитет страны "ограничивали" в разное время и Брежнев, и Буш. И свергнутый группой "Альфа" Амин был ничуть не меньшим негодяем, чем свергнутый американским спецназом мулла Омар.

Это в области, так сказать, "начальных условий". Но параллель между "ограниченным суверенитетом" образца 1968 и 2003 годов полезна в первую очередь с точки зрения анализа последствий вмешательства. А в этой области, в области, так сказать, окончательных результатов сходство не менее полное, хотя "ограничивающие", безусловно, в обоих случаях ставили перед собой и перед страной совершенно разные дальние цели. То, что происходит в освобожденном от Саддама Ираке или очищенном от талибов Афганистане, вызывает серьезные опасения. Ни тогда, ни теперь смена режима никоим образом не привела к успеху.

Несмотря на то, что Хамид Карзай куда симпатичнее Бабрака Кармаля, население почему-то не пожелало уважать правителя, которого считало иностранным ставленником. Оптимистичные заявления главы временной багдадской администрации Пола Бремера о том, что через считанное число месяцев в стране можно будет провести выборы, тоже иначе как шутку воспринимать было трудно. Да и в Белом доме, крайне неохотно, лишь под большим давлением Франции, Германии и России называвшем какие-то осторожные конкретные сроки даже не нормализации положения, а лишь предваряющих ее шагов, это быстро поняли.

Об этом понимании красноречиво говорил хотя бы тот факт, что в смету раходов "по восстановлению Ирака", представленную Белым домом Конгрессу США вскоре после завершения активных боевых действий, было включено строительство таких весьма "долгоиграющих" объектов оккупационной инфраструктуры, как тюрьмы.

В Афганистане, кстати, тоже вначале говорили о перспективе демократических выборов (и даже собрали несколько дней скандалившую, а потом разбежавшуюся Лойю Джиргу), сейчас же об этом никто даже и не заикается. И нужно согласиться с тем, что идея контролируемой оккупационными силами демократии не оправдала себя.

Говоря о долгосрочных прогнозах, важно вспомнить, что эпоха "нормализации" в Чехословакии длилась 20 лет и закончилась только тогда, когда "большой брат" ослабел настолько, что был уже не в состоянии продолжать ограничивать суверенитет своих вассалов.

У Америки гораздо больше сил, чем было у Советского Союза. Но если они когда-нибудь закончатся (а ведь рано или поздно закончатся), то в исламском мире тоже могут вырваться на свободу те, кого так долго ограничивали. А это отнюдь не единомышленники Вацлава Гавела.

Наверное, большинство согласно с тем, что мировой безопасности угрожает возможность применения оружия массового поражения террористическими группами или режимами-изгоями. Наверное, оно согласно и с тем, что нерешительность в борьбе с ними может плохо отразиться на нашем здоровьи. Вместе с тем мало кто в восторге и от сползания к односторонним действиям в деле противостояния угрозам безопасности, особенно после того, как оказалось, что угроза со стороны иракского ОМП, мягко говоря, сильно преувеличивалась.

Как справедливо заметил предыдущий Генсек ООН Кофи Аннан, ясно намекая на американские действия в Ираке, односторонние превентивные меры могут привести к распространению практики применения силы без одобрения мирового сообщества, а это, в свою очередь, грозит перерасти в чрезмерное "незаконное применение силы" вообще. Вместе с тем, из его речи перед Генеральной Ассамблеей недвусмысленно вытекает, что опасность, стоящая перед миром сегодня, такова, что одностороннее превентивное применение силы, если и не оправдано, то, по крайней мере, не исключено.

Много лет назад на меня произвел неизгладимое впечатление итальянский фильм "Признание комиссара полиции прокурору республики". Я не помню уже имени его режиссера, но человек он, безусловно, тонко и безошибочно чувствующий те места современности, где надо "подстилать соломку". Но его предупреждение осталось неуслышанным. А оно состоит в том, что, к сожалению, человеческие цели не бывают внутренне непротиворечивыми, и в борьбе за достижение одних обязательно проваливаются другие. Отсюда и необходимость маятниковых стратегий: то, что хорошо сегодня, станет плохим завтра, и идя в завтрашний день, стоит освежить в памяти вчерашний инструментарий.

Тот, кто видел фильм, возможно, сразу вспомнил его основную коллизию, послужившую причиной душераздирающей трагедии героя: можно знать истину, но не быть в состоянии доказать ее другим. Комиссар точно ЗНАЕТ, что на совести известных людей - невыразимые муки их многих заживо вмурованных в бетон жертв, но не может ДОКАЗАТЬ их вину.

А поскольку ЧУВСТВО СПРАВЕДЛИВОСТИ оказывается в нем ВЫШЕ ИДЕИ ПРАВА и выше служебной дисциплины, он берет на себя высшую ответственность - расстреливает откровенно глумящихся над его служебной беспомощностью мерзавцев и идет в прокуратуру с повинной - сдавать уже пустой пистолет.

Таково его торжество. Робин Гуд ХХ века...

Кто-то из основоположников американской демократии, кажется, Томас Джефферсон, лет этак 200 тому назад произнес слова, ставшие афоризмом: "Несчастен народ, нуждающийся в героях".

Герой всегда воплощает в себе два качества - добродетель и силу. Он противопоставляет их злу и несправедливости. При этом он берет на себя ответственость почти божественную - ведь он карает!

Но герой прекрасен только в мифах. И только в рыцарских романах он вовремя появляется у ворот тюрьмы, чтобы распахнуть их перед невинно томящимся узником. Реальный же герой, в общем-то, человек страшный. Я уж не говорю о том, что слишком часто он появляется лишь для того, чтобы вынуть из петли еще теплый труп. Но вот, скажем, трезвый он творит добрые дела. А каков он во хмелю? Кто знает, что такое пьяный Илья Муромец? Хорошо, если он смирен и, "откушав", ложится спать... A ну, как драться полезет?

Идея героя - тоталитарная идея и альтернатива ей - идея права, идея деперсонифицированного добра, растворенного во множестве правовых процедур, обставленных множеством условий, выполнение которых (всех и каждого!) обязательно для того, чтобы надеть на человека наручники.

Эту идею "прогрессивное человечество" второй половины ХХ века реализовывало настолько последовательно, что она проникла даже в наши умы, приспособившиеся и притерпевшиеся к произволу силы. Отход от нее сегодня большинством воспринимается как шаг назад, к первобытному Злу. Но оказывается, что по большому счету Добро невозможно реализовать "на автомате", бездушном автомате правовых процедур. Оно настоятельно требует пристрастного человеческого участия, участия человеческой совести и человеческого же нравственного чувства. Идея права терпит крах в столкновении с хитроумной изворотливостью Зла. Но когда отступает право, наступает "эпоха империй". Возвращается время Героев. Добро персонифицируется.

...Тот фильм завершается немой сценой между комиссаром полиции и прокурором республики. В ней нет никаких ответов - лишь немой вопрос и немая боль.

Драма его героя стала драмой человечества.