Подходит ли парламентская система для сверхдержавы?

Парадокс парламентской системы состоит в том, что это, по преимуществу, партийное правление, но формально вся власть сосредоточена в руках парламента. Правительство – это формируемый им исполнительный комитет. В Великобритании, которая считается наиболее чистым образцом системы, парламентское большинство  просто делегирует своих наиболее продвинутых коллег в исполнительную власть. В парламенте концентрируется не только законодательная, но и исполнительная власть (а в Великобритании еще и судебная, поскольку высшая судебная инстанция – это Палата лордов).  

Поэтому о разделении властей, которое в России многие почему-то считают непременным признаком демократии, применительно к парламентской  системе можно говорить с большой натяжкой. В прошлом значительную роль во многих европейских демократиях играли монархи. Сегодня их функции стали в основном церемониальными: царствуют, но не правят. То же самое касается и президентов, которых избирают, как правило, не на всеобщих выборах: раз уж у президента нет реальной власти, то давать ему всенародный мандат ни к чему – лишние проблемы.

Почему власть формально  у парламента, а фактически – у партий? Потому что партии лежат в основе внутренней структуры парламента, его работоспособности. Альтернативы нет. История доказывала это неоднократно. Один из самых красноречивых примеров – российский парламентаризм 1991–1993 гг., когда Съезд народных депутатов и Верховный Совет формально обладали всей полнотой власти (у Ельцина были, в основном, не конституционные, а делегированные полномочия), но сколько-нибудь устойчивых партийных фракций не было.  

В таких условиях колоссально возрастает значение внутрипарламентского менеджмента (прежде всего, спикера), который никаких конституционных полномочий не имеет, но по факту становится хозяином положения. Что касается рядовых депутатов, то на их поведении отсутствие партийной дисциплины сказывается не лучшим образом: с одной стороны, парламентская жизнь превращается в бесконечную череду интриг, ситуационных альянсов и столь же случайных расколов. А с другой стороны, желая угодить избирателям в округах (а угодить нужно, иначе не будет шансов на переизбрание) , депутаты отказываются от поддержки исполнительной власти при первых признаках того, что ее популярность падает. Партии могли бы смягчить эту тенденцию даже при мажоритарной системе.  

И, конечно, дела идут особенно плохо, если в игре участвует еще и президент. Тогда стрельбы из танков по парламентским зданиям практически не избежать. Но и без президента ничего хорошего не вышло бы. Сколько-нибудь успешные парламентские системы без партий можно встретить только на крохотных островах тихоокеанского бассейна.

А поскольку функционирование парламентской системы завязано на партии, то и две ее основные разновидности определяются разницей между партийными системами. Одна из них – это двухпартийная система, когда основные партии чередуются у власти, причем у одной из них (в идеале) всегда есть простое парламентское большинство. Такая система совершенно не уступает президентской по уровню правительственной ответственности: избиратель всегда твердо знает, кто у власти и кто в оппозиции, кого поощрить на выборах, а кого – наказать. Проблема этой системы состоит в том, что парламент, сформировав правительство, уже не имеет особых рычагов влияния на него. Правящая партия против своих не взбунтуется, а оппозиция может только критиковать, но сделать ничего не может. Она, по определению, в меньшинстве.

Вторая – это  многопартийная система, когда ни у одной партии нет парламентского большинства, и поэтому правительство можно сформировать только на коалиционной основе. Ясной правительственной ответственности тут нет. Проигравшая выборы партия вполне может вновь войти в правительство, если без нее не складывается коалиция. Нет и абсолютной стабильности, характерной для двухпартийной модели парламентаризма: всегда остается риск, что коалиция развалится, и тогда надо создавать новую, а если не выходит, то проводить выборы. Впрочем, чаще удается договориться. Но зато роль парламента в условиях многопартийности колоссально возрастает. Он не просто штампует законопроекты, разработанные правительством, а содержательно их обсуждает и правит, учитывая мнения оппозиционных партий. Голос каждого парламентария может быть услышан, а это выгодно для нас, избирателей.

Таким образом, у  обеих моделей парламентской  системы есть свои недостатки и достоинства. Я полагаю, что эти достоинства  важны, а недостатки ничтожны по сравнению с опасностями, которыми чревата президентская система. И действительно, если сравнить европейский (парламентский) опыт с латиноамериканским (президентским), то сравнение – явно в пользу Европы, и дело тут не только в культурных различиях. Парламентская система, как и любая другая, не может гарантировать стабильность, но она вводит конфликты в такие рамки, что их просто не замечает подавляющее большинство населения. Депутаты конфликтуют? Это их работа. Кому интересно, прочитает в газетах, а того, кому не интересно, это и не касается.

Иногда против введения парламентских систем в  новых демократиях возражают: если партий нет, то и запустить парламентскую систему невозможно. Это суждение, на первый взгляд, актуально: нынешние российские власти до такой степени перепрофилировали все свои карманные партии на выполнение служебных функций, что вряд ли они переживут демократизацию. Партийную систему придется начинать с нуля. Но, на самом деле, ничего страшного. В Венгрии или Чехии с партиями после падения коммунизма тоже было не ахти, да и сейчас не без сложностей, но фатальными эти сложности не становятся. Будет парламентская система, будут и партии. А вот обратное не очевидно. Скажем, в России в 90-х годах были какие-то элементы демократии, но устойчивой партийной системы не сложилось – именно потому, что партии никакой реальной роли в ельцинской конституционной схеме не играли.

Я думаю, что парламентская система вполне могла бы подойти  для России. Проблема только одна: Россия – хотим мы этого или нет – остается сверхдержавой. Как минимум, в силу обладания колоссальным арсеналом ядерного оружия, но и по некоторым другим причинам. Это факт, с которым надо считаться. А значит, в будущем возможны ситуации (прежде всего, внешнеполитические вызовы), когда потребуется быстрая  концентрация власти в руках лица, не связанного коалиционными обязательствами и парламентской дисциплиной, но пользующегося прямо выраженным доверием народа.

С этим парламентская система справляется не очень хорошо. Скажем, в Великобритании на время мировых войн демократию фактически отменяли, выборов не проводили (с 1910 по 1918 и с 1935 по 1945 г.). А в США президентская система работала, как часы. Хорошо бы найти систему, сочетающую достоинства парламентаризма со способностью обеспечивать единство политической воли в чрезвычайных условиях. Что же, поищем.