Счастливчик. Жить-поживать, добра наживать

Его все называют Палыч. Даже последняя барышня Даша, двадцатилетняя красотка, обращалась к нему только так. Кто кого бросил и почему, обсуждали несколько вечеров под Тома Уэйтса. Уже было пришли к выводу, что Палыч, конечно, прекрасен, но не создан для семейной жизни, но тут голос подала Полина и всё испортила: — Да не спал он с ней, она сама мне говорила. Отворачивался к стене, укрывался отдельным одеялом, подтыкая его под себя со всех сторон, и засыпал. То, что не спал, её не так раздражало, как вот это его вечернее подтыкание одеяла.

Палыч спускался на пляж и обводил взглядом лежаки. Замечая новые лица, втягивал живот. Он старательно мазался кремом от загара, с любовью промазывая складки на талии, грудь уверенного первого размера. Кто-нибудь из «своих», женщин из их компании, давних любовниц, ставших приятельницами или давних приятельниц, ставших любовницами, вставал с лежака, предлагая намазать ему спинку. Палыч не возражал.

В прошлом году здесь же отгуляли его пятидесятилетие. Все отмечали, что Палыч — любимчик фортуны. Само всё в руки плывёт.

С ним было хорошо путешествовать. Если, к примеру, начинался дождь, Палыч доставал из сумки сложенный в крошечный тубус дождевик. Если нужно было разуться (например, перед входом в мечеть), у Палыча обязательно оказывался завалявшийся крем от грибка на ногах, которым он тщательно промазывал каждый палец на ноге. Он всегда был по погоде одет, новая обувь никогда не стирала ему ноги, телефон никогда не отключался, кредитные карты никогда не блокировались. Он не травился новой едой, не заболевал под кондиционерами, не страдал жестоким похмельем от палёного коньяка. И это, кстати, тоже раздражало Дашу.

Собственно, бросила она его после последней совместной поездки, где на неё свалились все вышеперечисленные напасти. Она лежала в кровати и тихо умирала. Палыч посмотрел на свою юную подругу, слегка раздражённо спросил, как она себя чувствует (они должны были ехать осматривать достопримечательности), и достал из своей волшебной сумки пакетик ромашкового чая. Подумал немного, всё-таки отдал его Даше. Та, измученная болезнью и оттого взвинченная, выбросила чай в мусорное ведро. Палыч грустно посмотрел в мусорку, пожал плечами и ушёл, пожелав Даше выздоравливать.

Ему действительно всё само шло в руки. Работа. Он что-то организовывал или помогал организовывать. Квартира, которую он как-то случайно и удачно обменял. Дача, которую он снимал у старушки, а старушка возьми и завещай её Палычу на радостях — Палыч забор поставил и колодец вырыл (опять же не сам, а к соседу работяги приехали да участок перепутали), и после этого умерла чуть ли не через месяц.

Девушки, привлечённые таким валящимся на голову Палыча счастьем, тоже появлялись регулярно. Умницы и красавицы. Палыч их одевал, возил в путешествия, развлекал. После ухода Даши Палыч страдал как никогда долго — дней десять он грустно смотрел вслед юным барышням.

Но потом сделал так, как делал всегда. То есть ничего. Он мазал себя кремом, ожидая, когда девушка сама появится.

Многих потрясала его домовитость. Изо всех путешествий, хотя бы в Тулу, он вёз в дом коврики, картины, статуэтки, столы и стулья. Даже кафельную плитку он привёз откуда-то из Греции. Просто приехать в магазин и просто выбрать по каталогу он не мог. Он обожал всякие стаканчики для свечек, подставки под тарелки. Ему нельзя было отказать в наличии вкуса. Девушки чувствовали себя ущербными. Даша, например, рассказывала, как Палыч добрый час выбирал декоративных рыбок, которых он собирался повесить на ручку двери.

И всё у него было не просто так. Сложенные в газетнице журналы — в определённом порядке. Заинтересованный гость обязательно наткнулся бы на журнал с фотографией хозяина в светской хронике.

Прекрасная подборка CD, библиотека. Тоже не просто, а со значением — несколько томиков на английском, пара покетбуков на французском. Манн, Бёлль, красочные путеводители, детективы, современные авторы бестселлеров.

Родители Палыча были живы и в добром здравии. Мама, которой Палыч звонил, чтобы посоветоваться, что лучше добавить — розмарин или эстрагон (да, Палыч даже умел прекрасно готовить), не вмешивалась в жизнь сына и была всегда корректна и вежлива. Никто не болел, не лежал в больницах, не требовал найма сиделок, не умирал… Были у Палыча другие родственники: сестра, двоюродный брат. Но и они были благополучны, независимы и беспроблемны.

Нет, Палыч не был скрягой, легко давал в долг, не сутяжничал. Он не был занудой или скандалистом.

Даша, пожалуй, была единственной из барышень, кто пытался найти в Палыче хоть что-то, что делало бы его живым обычным человеком (пару раз она устроила показательную истерику, которая закончилась тем, что Палыч спокойно извлёк откуда-то из кармашка пузырёк валерьянки с прополисом и накапал ей в рюмочку). Но, кроме пресловутого подтыкания одеяла, придраться было решительно не к чему.

Все знакомые — и старые, и новые — рано или поздно задумывались о цене, которую платит Палыч за своё беззаботное счастье с подарками судьбы. (Это тоже давно все заметили. Стоит Палычу чего-то пожелать, только обмолвиться, как буквально через несколько дней желаемое падает ему на голову. Например, захотел Палыч отдохнуть в Тоскане, и вот, пожалуйста, знакомые предлагают пожить, присмотреть за виллой.)

Так вот цена. Одиночество? Отсутствие семьи и детей? Нет, Палыч был совершенно самодостаточен.

— Намазать тебя? — подошла к нему на пляже старая приятельница из бывших любовниц.

— Намажь, — протянул ей Палыч тюбик с кремом.

— Как ты поживаешь? — спросила она.

— Не знаю… — ответил Палыч, — как-то поживаю...