Соблазняющая и кидающая

Путин уничтожил последний миф совка - о чекистах как великой и мудрой силе. Хотя не в чекистах дело, а в той системе квазигосударственного устройства, которую они воспроизвели. Чекизм и все с ним связанное - лишь частное проявление общей природы нынешнего неототалитарного режима, совка и самодержавия. Всех их роднит институциональная недостаточность, компенсируемая надинституциональной интеграцией - идеологической и силовой. То есть парламент, правительство, президент (верховный совет, совмин, председатель президиума верховного совета) как бы есть, но при этом государство нуждается еще и в надгосударственных скрепах.

То, что устроил в России кооператив "Озеро", с таким же успехом могли совершить выходцы из любого другого ведомства. Но практически к воссозданию государственного устройства, основанного на постоянном ослаблении, вплоть до нежизнеспособности, государственных институтов и постоянном усилении внеинституциональных элементов, оказались готовы чекисты и сдружившиеся с ними представители иных корпораций - силовых и не очень.

То есть нынешняя государственная модель - она не чекистская. Она русская национальная в чекистском исполнении. И изучение этой модели должно проходить в сопоставлении с самодержавной и советской, точно так же, как советская может быть адекватно оценена только в сопоставлении с исторически предшествовавшей ей самодержавной. Которая, в свою очередь, восходит к единственному источнику легитимности власти московских князей и царей - к ордынскому ярлыку, к Орде как той самой надгосударственной скрепе, что и создала в сущности русскую государственность.

В отличие от советской, чекистская система кажется идеологически индифферентной. Это не совсем так - ее идеология вырабатывалась еще в советское время, а сейчас была неявно синтезирована. Иначе не может быть, поскольку чекизм, в отличие от самодержавия и коммунизма, не предполагает явную идеологическую систему. Ему гораздо ближе нацистские игры в тайное знание. Иногда чекисты сами проговариваются. Так случилось на днях с Путиным, когда он с восторгом вспоминал Ахмата Кадырова: "Он мне в свое время сказал: "Жить невозможно! Для того чтобы более или менее нормально жить, нужно было иметь банду". "И у меня, - сказал он, - была банда".

Такая же банда была и у Ленина, такая же банда есть и Путина, хотя, понятное дело, в Чечне с этим делом проще. В семнадцатом году институциональное развитие России, освободившейся от надинституционального самодержавия, было совсем недолгим. В девяностые у страны было больше времени. Но снова не удалось создать полноценное, состоявшееся государство. Десять лет антиинституционального правления надгосударственной группировки, сформированной по ведомственно-земляческому признаку, вовсе не следует считать застоем. Это время характеризуется высокой деградационной динамикой, по которой можно судить об архаизирующем потенциале ЧКГБ.

Миф, который разрушил Путин, возник в позднем совке, во многом благодаря стараниям идеолога андроповского чекизма Юлиана Семенова, получившего доступ к средствам массовой агитации и пропаганды, освоившего самый действенный агитационный инструмент своего (да и нынешнего тоже) времени - телесериал.

Для нынешней правящей элиты "Семнадцать мгновений весны" и "ТАСС уполномочен заявить..." - это их песнь о Нибелунгах. Штирлиц, безусловно, фигура, родственная стругацким прогрессорам, коими мыслили себя чекисты, - и Семенов, и Стругацкие родом из шестидесятых, ничего удивительного. Все они тешили себя и других тем, что можно дослужиться до штандартенфюрера и остаться человеком.

А вот "ТАСС" - это уже андроповщина в чистом виде. Когда этот сериал появился, один старый совдипломат, проработавший всю жизнь в Африке, посмеиваясь, сказал мне, что Семенов отработал ведомственный заказ полностью. Судя по сериалу, в советской внешней политике нет ни МИДа, ни внешторга, ни даже военных советников. Кстати, ветераны войны точно так же возмущались сериалом о Штирлице - а где, собственно, война?

Все у создателя штирлицианы было прогрессивно и вольнодумно. И все подводило к мысли: пусть вместо партаппаратчиков государство скрепляют преемники тех, кто искалечил на допросах Семена Ляндреса - отца Юлиана Семенова.

Вот и воспроизвел Путин со своими однополчанами и односельчанами такую модель - кругом одни шпионы и никакого государства. Меняем собственных граждан на собственных граждан, вопреки конституции и здравому смыслу. Осталась мелочь: перенести сюда современные технологии и назвать это модернизацией.

Тоже старая русская забава - со времен Петра. Тот тоже собутыльников всюду посадил, они по-черному воровали и интриговали, пользовали новую империю как хотели. Социальные отношения становились все архаичнее, самодержавие все свирепее, зато технически было что-то заимствовано.

А помер Петр, так выяснилось, что дееспособного государства-то и нет. Из технических же новшеств что-то прижилось, что-то стало забавой. В общем, никакая это не модернизация. Сейчас же и помирать никому не надо. Вексельберг с Сурковым могут сколько угодно строить планы и захлебываться от восторга, рассказывая о Сколкове, - но зачем чекистам Сколково, даже если они будут участвовать в распиле бюджета? Даже в качестве закрытой зоны Сколково - это иная степень открытости миру. Чекисты же намеревались войти в мировую элиту через постель Анны Чапмен. Это их очередное окно в Европу, поскольку в дверь войти куда труднее - надо создавать государство, а не то, что у них получается.

Чекистов называют новыми опричниками, а можно их назвать и новыми ордынцами, выдавшими ярлык на княжение безопасному Дмитрию Медведеву и пытающимися вновь покорить мир, который их предшественникам не удалось ни завоевать, ни напугать. Можно попробовать соблазнить его и коррумпировать. Так что Чапмен олицетворяет нынешнее положение чекистской России в мире, ее притязания и способы коммуникации и самоидентификации. Такая вот модернизация и перезагрузка.

А что касается перспектив внутреннего развития, то стоит присмотреться к Рамзану Кадырову, который может позволить себе то, на что федеральная элита пока не решается. Но с доброжелательным любопытством изучает его опыт.