Украинский Майдан два года спустя

Блеск и нищета революции достоинства

Политолог Владимир Пастухов объясняет, какой исторический шанс не должна упустить Украина, чтобы избавиться от старой «доброй» дамы и сохранить свое достоинство

Трудно поверить, что уже целых два года отделяют нас от одного из самых значительных событий новейшей европейской истории, которое всколыхнуло континент, проложив поверх руин Берлинской стены новую границу между Западом и Востоком.
Украинская революция, как хорошее вино, будет только расти в цене с годами: ее истинный смысл откроется историкам и философам нескоро, если откроется вообще. Много было оптимистов, считавших, что через два года Украина станет «европейской державой». Немало было и скептиков, полагавших, что Украина вообще не дотянет до второго юбилея своей революции. Истина, как всегда, оказалась посередине: Украина жива, но ее приближение к Европе выглядит скорее риторическим, чем практическим.
Меня часто упрекают в предвзятости к событиям двухлетней давности, причем сразу с обеих сторон: и со стороны «майданолюбов», и со стороны «майданофобов». Упреждая всякого рода домыслы, сразу скажу, что к украинской революции я отношусь с огромной симпатией и полагаю, что ее метафорическое обозначение как «революции достоинства» имеет под собой реальные основания. Она действительно была, чтобы ни говорили ее критики, движением широких масс, ведомых национальной интеллигенцией, в защиту человеческого достоинства, попранного разнузданной коррупцией, а также безудержными хамством, жадностью и невежеством правящей клики.
Никакие «привходящие» обстоятельства, в том числе попытки манипулировать массами, стремление отдельных лиц и групп нажиться на революции или свести счеты с конкурентами, вовлеченность иностранных государств (по обе стороны баррикад) не могут умалить исторических заслуг украинской революции и подвига тех, кто сделал ее победу возможной.

“

Сага этой революции еще не дописана, и никто не знает, каким будет финал. Одно не вызывает сомнений: революция разбудила украинское общество, подарив ему исторический шанс.

Потому что там, где есть движение, — есть надежда. Сможет ли Украина этим шансом полноценно воспользоваться — пока открытый вопрос, но вряд ли неудачу можно будет отнести на счет самой революции.
Сказав все это, я полагаю, тем не менее, необходимым добавить, что симпатизировать революции — не значит воспринимать ее однозначно и некритично. Украинская революция так же противоречива, как и породившие ее движущие силы. Она никогда не была последовательна — как в постановке своих задач, так и в выборе способов их решения. Отказываясь от критики ее непоследовательности, мы оказываем этой революции по-настоящему медвежью услугу, усугубляя таким образом и без того сложную ситуацию. У украинской революции достаточно реальных достоинств, чтобы не нуждаться в фальшивом славословии, — тем более сегодня, когда вопрос о судьбе этой революции поставлен ребром.

Момент революционной истины

Сегодня украинская революция вступает в самую драматичную свою фазу — фазу конфликта между идеями и ценностями. Это испытание, которого не избежала ни одна революция в мире. Те революции, которые успешно прошли через него, открыли новую страницу в истории. Те революции, которые его не выдержали, остались трагической строкой на старой странице. Вообще, судьба революции по-настоящему решается не в ходе самой революции, а значительно позже, когда для нее наступает момент истины. Для каждой революции есть своя точка невозврата в послереволюционном периоде. В этой точке надо либо набирать скорость и преодолевать звуковой барьер, либо призмеляться. Именно в этой точке Украина оказалась в канун двухлетней годовщины Майдана.
Революционные идеи, как правило, весьма симпатичны. В истории человечества найдется не так много революций, которые бы увлекали массы призывом к установлению еще более несправедливого порядка, чем уже существующий.

“

Проблема, однако, состоит в том, что революцию делают люди, воспитанные тем самым старым и несправедливым обществом, которое революция имеет намерение устранить.

Эти люди с молоком матери впитали в себя ценности старого общества и соответствующие им модели поведения. Сразу после победы революции эти ценности и модели вступают в острое противоречие с идеями и целями революции.
В какой-то точке конфликт должен разрешиться либо в одну, либо в другую сторону — или новые идеи сломают старые ценности, или старые ценности растворят в себе новые идеи. К сожалению, это именно тот случай, когда третьего не дано. Печальный пример северного соседа наглядно сегодня демонстрирует Украине, как может быть реализован второй сценарий. Революционный процесс, начавшийся в России намного раньше, чем в Украине, зашел сначала в тупик, а позже обернулся полномасштабной контрреволюцией именно потому, что не смог поколебать иерархию ценностей старого русского общества. Повторение подобного сценария для Украины имело бы еще более трагические последствия, чем для России. Нет ничего более разрушительного для общества, чем несостоявшаяся революция.

Идеи второго Майдана в основе своей являются модернизационными. Существует, может быть, не очень заметная, но принципиальная, на мой взгляд, разница между Оранжевой революцией (2004) и Революцией достоинства (2014). Если Оранжевая революция была скорее национальной, чем социальной, то Революция достоинства является скорее социальной, нем национальной. Вопрос «самостийности» был ключевым вопросом первой украинской посткоммунистической революции. И, хотя лозунги первого Майдана внешне мало отличались от лозунгов второго Майдана (борьба с коррупцией, социальным неравенством, неоколониальной зависимостью), политический контекст, внутри которого эти лозунги существовали, десять лет спустя был уже совершенно иным.
Знаменитый «европейский выбор», ради которого поднялась Украина, — это действительно уже нечто большее, чем просто стремление дистанцироваться от России и интегрироваться в Европейский союз. Здесь есть скрытая интенция к изменению формата социальной и политической жизни, к выстраиванию ее на каких-то иных, чем раньше, началах, импульс к модернизации общественного и государственного строя. Украинская революция с самого начала оказалась более объемной и более глубокой, чем, может быть, некоторым ее лидерам хотелось. Думаю, что среди революционеров было немало людей, полагавших, что революция — это только ритуал, но они ошиблись: общественные ожидания от революции были более высокими.
Однако украинское общество, ждавшее так многого от этой революции, оказалось готово дать ей самой очень мало. Оно не спешит менять ни свои привычки, ни сложившийся уклад жизни. Видя это, правительство топчется на месте, создавая лишь иллюзию движения.

“

Как следствие торможения революции, через два года после ее славной победы доминирующими эмоциями стали разочарование, раздражение и пока латентная, но отчетливая готовность к реставрации.

Рискну предположить, что сегодня в Украине сложилась контрреволюционная ситуация. Разразившийся прямо накануне юбилея революции правительственный кризис кажется мне и логичным, и неизбежным. Никогда еще за эти два послереволюционных года Украина не сталкивалась одновременно со столь серьезными внешними и внутренними вызовами. Даже в момент острой фазы военного конфликта на востоке страны у Украины была, по крайней мере, единодушная поддержка мирового сообщества. Сегодня же Украине реально угрожает международная изоляция в условиях продолжающейся гражданской войны. Украинская революция или должна шагнуть вперед, или окончательно стать мифом.

Визит старой дамы

Перефразируя Алексея Турбина, героя «Белой гвардии», — самого «киевского», пожалуй, из всех романов Михаила Булгакова, — можно сказать, что за два прошедших года в государственном и международном положении Украины «произошли резкие и внезапные изменения». Не уверен, что в самой Украине многие сегодня в полной мере осознают всю серьезность произошедшей перемены, следствием которой стало ощутимое ослабление международной поддержки Украины и охлаждение отношения к украинской революции.

Отношения в треугольнике Украина-Россия-Европа напоминают сюжет известной пьесы Фридриха Дюрренматта «Визит старой дамы». Чтобы не изобретать велосипед, воспользуюсь его кратчайшим изложением в Википедии: «Действие происходит в некогда богатом, а ныне разорившемся городе Гюллене. В город приезжает его бывшая жительница, пожилая мультимиллиардерша Клара Цаханассьян. Она предлагает жителям миллиард, а взамен требует, чтобы они убили Альфреда Илла, с которым у нее в юности был роман, но Илл затем отказался признать их ребенка, из-за чего Клара была вынуждена покинуть город и заняться проституцией. Сначала гюлленцы отвергают предложение Цаханассьян, но будучи уверенными, что кто-нибудь из них все-таки убьет Илла, залезают в долги. Когда долги приобретают угрожающие размеры, на закрытом собрании жители города, прикрываясь восстановлением справедливости, выносят смертный приговор Иллу и тут же убивают его. Цаханассьян, которая, как выяснилось, сама разорила Гюллен, вручает бургомистру чек и отъезжает».

“

Сегодняшняя Европа очень напоминает дюрренматтовский Гюллен — порядком поизносившийся, но по-прежнему напыщенно-амбициозный и вроде бы непреклонный в своих «принципах».

Через два года после Майдана недавно пригвожденная к «позорному стобу» санкциями Россия-Цаханассьян возвращается в Европу в блеске своих нефтяных миллиардов (тут еще кризис помешал, а представьте себе, что было бы, если бы нефть по-прежнему держалась на уровне ста долларов за баррель).

И вот уже она в Мюнхене (и не только там) дает понять, что готова всячески помочь Европе-Гюллену (разобраться с Сирией, одолеть мигрантов, подбросить активов), но взамен требует смерти Украины-Илла, «коварно» бросившей ее два года назад.
Европа-Гюллен на словах, конечно, отвергает предложение этой выскочки России-Цаханассьян, но все больше залезает в долги... И вот уже то тут, то там возникают робкие возгласы об исторических правах России на Крым. Италия давно сомневается в эффективности санкций против России. Франция даже не сомневается, а открыто говорит о небоходимости отменить их как можно быстрее, пока госпожа Россия-Цаханассьян не раздумала потратить в Гюллене свои миллиарды. И уже все вспомнили, что Украина-Илл сама не без греха: и с коррупцией у нее не очень хорошо (точнее — очень хорошо), и олигархи после революции не исчезли, а только поменялись местами, и реформы у нее не идут...
Диагноз, который сегодня можно поставить европейским элитам, называется «усталость от Украины». Очарование украинской революцией прошло. То, что Европу интересовало более всего, свершилось: Украина теперь точно не с Россией (надо отдать должное России — она сама в этом более всего виновата). Платить постфактум за это слишком большую цену Европа не готова. Как и следовало ожидать, она рада помочь добрым словом. При этом разочарование результатами революции охватывает все более широкие слои европейского общества.

Предстоящий в апреле референдум в Нидерландах может вообще поставить крест на планах евроинтеграции Украины. Но даже если этого не произойдет, та нервная обстановка, в которой проходит подготовка к этому референдуму, является очень серьезным индикатором смены настроений на Западе. Инцидент с очевидно тенденциозным фильмом об украинской революции, показанным по французскому телевидению вопреки официальным протестам Киева, тоже не является случайностью, а лишь отражает общую тенденцию.

“

В Европе растет ностальгия по тем «старым добрым временам», когда «русский медведь» тихо сидел в своей сибирской берлоге и посылал в Европу «дары тайги».

Европейский обыватель теперь полагает, что всего этого он лишился благодаря украинской революции, которая к тому же не оправдала его надежд.
Конечно, на официальном уровне все эти тектонические сдвиги в отношении «гюлленского» обывателя к Украине пока не очень заметны, и «политический класс» Европы по-прежнему демонстрирует солидарность и поддержку народу Украины. Но если Россия сама не испортит свою же собственную игру, обострив в очередной раз ситуацию в Донбассе, то «предательство» Украины, скорее всего, — лишь вопрос времени. А если в Европе к власти начнут приходить неоконсерваторы, не говоря уже о правых радикалах вроде Марин Ле Пен, то существует риск, что не Россия, а Украина окажется в международной изоляции, застряв в геополитической ловушке на полпути в Европу — уже не с Россией, но еще не с Западом.

Восстание легионеров

Наверное, сегодня у нас не было бы повода рассматривать столь пессимистические сценарии будущего Украины, если бы украинская революция все эти годы поступательно развивалась. Но как раз этого и не происходило — два года революция буквально буксовала на месте, имитируя саму себя. Несправедливо, однако, возлагать всю ответственность за это на правительство (в широком смысле слова) Украины. Украинский обыватель в общем и целом оказался таким же «гюлленцем», как и его европейский собрат. Украинцы хотели бы, чтобы переменилась жизнь вокруг них, но менее всего желают перемен в собственной жизни. Они хотят только таких реформ, которые касаются ненавистных обществу олигархов и бюрократов, но которые не затрагивают само общество. А таких реформ не бывает.
Украинская власть, не сумевшая вовремя воспользоваться тем мандатом доверия, который на очень короткое время получает любая послереволюционная власть, и поэтому не имеющая сегодня в обществе никакой серьезной политической поддержки, вынуждена тормозить реформы, опасаясь социального бунта.

“

В этом смысле война была как смертельной угрозой для украинской власти, так и ее политическим «спасательным кругом», позволяя списывать на военную обстановку отсутствие прогресса реформ.

Прекращение активной фазы АТО в рамках «минского процесса» стало не столько облегчением, сколько новым политическим испытанием для правительства. В условиях относительно мирного времени стал очевиден политической застой революционной власти.
По мере того, как война уходит на второй план, на первый план выдвигаются спекуляции на тему войны. В некотором смысле Украина превращается в «Россию наоборот», где социальная мобилизация является необходимым условием политической стабилизации. Получается, что ни общество, ни правительство не хотят прекращения войны, чтобы не оставаться один на один с нерешенными экономическими и социальными проблемами. Война многое усложняет, но кое-что делает проще: в условиях непрерывной военной угрозы легче объяснить, почему вокруг ничего не меняется.
Статегические цели украинской революции пришли в противоречие с тактическими целями ее движущих сил. Стратегически надо любой ценой обеспечить мирную передышку и сосредоточиться на углублении революции. Тактически удобнее заморозить революцию, ссылаясь на трудности военного времени. Пока тактические цели преобладают. Общество замерло, не желая нарушать неустойчивое равновесие. Его внимание поглощено гражданской войной и интервенцией, а не внутренним нестроением и так и не начавшимися толком реформами. Все говорят, но никто не действует. Это почти итальянское «dolce far niente» («сладкое ничегонеделанье») могло бы продолжаться вечно, если бы не состояние украинской экономики, которое стремительно ухудшается.
Нет ничего удивительного в том, что в этих условиях еще пышнее, чем прежде, расцвели хронические болезни украинской государственности — коррупция и неэффективность госаппарата. Конечно, никто не проводил точных «замеров», но по поступающим из Украины комментариям можно сделать вывод, что ни того, ни другого как минимум не стало меньше, чем было до революции. Все чаще в голову обывателя приходит мысль: если ничего не поменялось, то для чего все это было нужно? Так исподволь готовится реставрация: как и разруха, она сначала созревает в головах, а потом уже приходит на улицу (в украинском варианте — на Майдан).

В этот драматический момент всеобщего паралича политической воли, когда верхи и низы украинского общества солидарно «не могут и не хотят», самым заметным явлением в политической жизни Украины неожиданно стало «восстание легионеров». «Легионеры», то есть иностранцы, принятые на государственную службу для ускорения реформ, появились в Украине в самый первый, «розовый» период ее революции, когда реформы были еще целью, а не мечтой. Их, собственно, не так много по сравнению с политическим шумом, который они создают вокруг себя. По мере того, как революция замедлялась, «легионеры» все больше походили на «гладиаторов», выпущенных на арену, чтобы погибнуть под свист и улюлюканье толпы.

Оказалось, однако, что всего несколько волевых лидеров, не связанных политической пуповиной с интересами украинских кланов, не имеющих глубоких корней в архаичном украинском обществе, движимых профессиональными и карьерными амбициями, способны всколыхнуть социальное болото.

“

«Легионеры» поставили украинское общество перед зеркалом, заставили говорить о внутренних вызовах больше, чем о внешних.

Возникла курьезная ситуация: разразись сейчас полномасштабный политический кризис, то эти люди, не имеющие к Украине прямого отношения, имеют шанс стать в ней серьезной политической силой, и лишь потому, что не побоялись напомнить обществу о том, что было истоком этой революции, — о его достоинстве. Конечно, этот бунт на корабле не стоит переоценивать. Но он — очень важный индикатор внутреннего напряжения политической жизни, которое в ближайшее время должно каким-то образом разрешиться.

Революция верхов и контрреволюция низов

В определенном смысле слова Россия сегодня является более органичным образованием, чем Украина. Там черносотенные идеи, насаждаемые государством, гармонично сочетаются с архаичными ценностями, господствующими в обществе. В Украине ценностные ориентиры не так далеко ушли от российских, но при этом господствуют европейские идеи. Как я уже писал выше, долго этот разнобой продолжаться не может: либо ценности начнут меняться, либо идеи последуют за ценностями. На практике это означает: либо новый рывок украинской революции, либо контрреволюция. Третьего, по всей видимости, Украине не дано.

Парадокс ситуации, как мне кажется, сегодня состоит в том, что углубление революции сегодня возможно только как ее продолжение в формате «революции сверху», в то время как любая «движуха» снизу, любой «третий Майдан», какими бы лозунгами он ни прикрывался, будет носить контрреволюционный характер. Либо власть, предолев страх и прислушившись к инстинкту самосохранения, решается на радикализацию политического курса и проводит его с отчаянной храбростью, ломая стереотипные представления о том, на что обычно похожа украинская власть. Либо уставшее и разочарованное общество устроит новый Майдан, и под прикрытием винегрета из антирусских и антиолигархических лозунгов похоронит Революцию достоинства, а вместе с ней и Украину как единое государство. Любой новый Майдан будет легализацией раскола страны.
Когда-то человек, знавший толк в революциях, написал, что только та революция чего-то стоит, которая умеет себя защитить. Украинская революция сумела себя защитить и прожила по революционным меркам немалый срок — два года. Выяснилось, однако, что этого мало.