Три истории про слишком самоуверенных мужчин

На модерации Отложенный

Ехала я тут на днях в своей машине и везла в ней двух роскошных мужиков, а по дороге, как идеальная женщина, не только крутила руль, но и рассказывала им сказки.

Пару из вспомнившихся тогда сказок и вам сейчас расскажу:

Есть у меня, скажем, дача. И были у меня на этой даче, скажем, соседи. Не совсем соседи, а так, маленький кривенький домик медленно уходил в землю метрах в двухстах от моего дома. Там жила вечно усталая женщина Клава, неопределённо-пожилого деревенского возраста, милая такая, впрочем, Клава, всегда одной рукой держащаяся за поясницу а другой за лоб, в знак вселенской скорби. И было от чего скорбеть - дом не дом, а хуже сарая, сил нет, денег нет, собачке 26 лет (это правда), картопля не родится, да и где ей родиться, когда вокруг дома сплошное болото, а мужик.. вот о мужике и пойдёт речь, потому что Клава вскоре не выдержала мировой скорби и померла, Царство ей Небесное, славная была женщина, терпеливая. И собачка померла на 27 году.

А мужик её был жуткий такой тип, мы с мамой, которая на момент описываемый тоже была ещё жива, звали его меж собой не иначе, как "Одноглазый", хотя глаза у него было два, но один он всегда имел эдак, злобно прищуренным. Мрачный, злой и вечно пьяный был мужик, а в лице у него был такой особенный штамп, ну вы наверняка знаете : Зэк. Вот есть такое прошлое у людей, которое, хоть ты поднимись в заоблачные дали, всё равно на лице печать оставляет. И женщины такие есть, ну вы тоже знаете, её хоть в графский дворец помести, хоть позолоти, а на лице печать - большая буква Б и мелким шрифтом: "дёшево", нет, бывает, что там и "дорого" написано, но это дела нисколько не меняет. Вот и тюрьма и из добрых, и из злых людей не вытравляется пожизненно, остаётся особенным таким, сторожевым прищуром.

Когда Клава умерла, сосед запил пуще прежнего, да уже не в одиночку, а в дом его приползли со всей деревни все колдыри, самые острашенные. Один раз пришлось мне зачем-то в этот дом, помнится, зайти - так вот честно, хомячки много чище живут, не говоря уже о свиньях. Гниль, плесень, копоть и вонь, даже смрад. И в тряпье друзья копошатся.

Ну жил он себе и доживал, я уж его и видеть перестала, хотя нет - выползал он время от времени на прелый пень перед кривой калиткой, посидеть, проветриться.

Но в день, который я сейчас вспомню, вроде никого перед его домом не было. А я там остановилась - мы с дочкой вышли из дому, собрались погулять, сарафаны напялили, босоножки парадные, а дочка что-то дома забыла и побежала обратно, а я стою и жду её как раз перед оградкой "одноглазого". Денёк солнечный после недели дождей, я стою, радуюсь чему-то, улыбаюсь сама себе, и тут вдруг слышится утробный голос из ниоткуда:

- Эхххх! Бесстыжая! Скалишьси! Думаешь, мужик один остался, так хочешь к рукам прибрать! Постыдись!

Я в ужасе устыдилась и не могу понять, что это, бес ли, дух ли - а голос продолжает:

- Красуишьсиии! Стараешьсииии! Хочешь мужика... соб-лаз-нить? Думаешь, овдовел мужик, так ты тут как тууут!

И тут я, о Боже, замечаю возле забора лежащее эдакое замшелое, не вру, бревно. Одного цвета глаза, нос и телогрейка. И бревно это шевелится и меня укоряет. А встать не может уже.

Это, значит, друган нашего одноглазого лежит под забором и блюдёт нравственность вдовца. Охраняет, значит, от баб и девок, которые прям вот щас стаями набегут и разорят хату-малину.

Я от этой картины начала ржать, чисто как цыганская лошадь, чем ещё более убедила лежачего полицейского нравов в своих нечистых помыслах.

А тут и дочка прискакала и мы дальше пошли.

Остался вдовец догнивать в целомудрии.

Это одна история. А вот вторая:

Выгуливала я как-то по Москве дочку институтской маминой подруги. Эта девушка родилась и выросла в Израиле, подруга та сильно поздно её родила, то есть девушка была совсем юная. И очень, очень красивая. Она была не просто красивая, а в ней была некая такая особенная женская сила, от которой вокруг неё мужики штабелями валились. Она к этому с детства привыкла, ей ни наряжаться особенно не нужно было, ни украшаться, она могла себе позволить и в дырявых чулках рассекать, и с облупленным педикюром - а вот всё равно Королева, Царица Суламифь. Ленивая, рослая, нездешняя, роскошная, длинноногая, с нечёсаными кудрями, ну вы знаете, бывают такие девушки. Умная, что главное. Очень умная. И в лучшем смысле себя любящая. Без суеты и потуг доказать.

До армии была дорогой моделью, поездила по миру, после армии пошла в университет и морочила головы богатым женихам. Мама её то и дело сокрушалась, хотя и не особенно, картинно так, с нескрываемой гордостью, мама сама ещё та Женщина - вот, дескать, один тут у нас мальчик - сын брульянтового босса, наследник ювелирной империи, она его томила-томила - не подошёл. А вот у нас, ой-оооой, перспективный молодой учёный, кандидат, лауреат и стипендиат Фонда Рокфеллера, весь у её ног - и что же? А ничего. Ну и так далее.

И вот гуляем мы с нездешней красотой по парку Коломенское, красотка при этом проявляет недюжинное знание русской истории, в том числе и церковной. Но не в этом суть. И попадаем мы под ливень. И заруливаем обсушиться в одну из коломенских бревенчатых забегаловок "а-ля-рюс". Сидим и пьём там чай или даже водку. А через столик сидит эдакий сморчок, такой, в расстёгнутой несвежей рубахе в стиле "старость д'артаньяна", с длинными сальными волосами. Бохэма, в некотором роде. И вот этот типчик ррраз - и к нам подсаживается. И что-то такое начинает декламировать, и вроде бы даже размашистым жестом требует поднести нам виски. Ухаживает, как бы. А потом, примерно на седьмой минуте знакомства он вдруг картинно так откидывается на спинку стула, смотрит взглядом оценщика на мою Суламифь, щёлкает пальцами и объявляет:

- Вот! Вот я тебя и нашёл! Вот! На этой женщине я, пожалуй, что и женюсь!

Она на меня смотрит вопросительно (а русский язык она прекрасно понимала, ну, до этого момента) и испуганно, тихо меня переспрашивает, со своим таким, трогательным иноземным акцентом:

- Что? Что это он сейчас сказал?

Не поняла, деточка, ты в России, тут мужчины себя высоко ценят. Что нам ваши ювелиры и профессора...

Это была вторая история, а третью я только что услышала по радио, едучи в машине. То есть не моя сказка, сама вот подивилась. Кратко. Звонит кто-то на радио и рассказывает, как пример мерзкого женского вероломства.

Некто влюбился. И всё прямо прекрасно. И женщина - мечта. И вот он ей делает предложение. И она соглашается радостно, и вот уже маячит свадьба. И тут она говорит, что вынуждена ему признаться, что у неё есть ребёнок, как выразился рассказчик (простите) - "даун". И этот ребёнок воспитывается где-то у матери.

И как же резюмирует рассказчик? Возмущается, думаете, что любимая женщина такую серьёзную часть своей жизни от него скрывала? Нет. Он злобно говорит:

- А он ведь, вы поймите, думал от неё породистых детей иметь!

Породистых он думал. Иметь. Сукин сын. А тут, понимаешь, даун у бабушки. Подпортил породу.

Охохонюшки, мужики-и-и-и.

Великолепные вы наши. Драгоценные. Уникальные. Как вас не любить.