СТИХИ О ПУШКИНЕ * Лермонтов Тютчев Есенин Маяковский Окуджава Косаговский Цветаева Самойлов ...
.* * *
VIDEO
Булат Окуджава
Александр Сергеич
Не представляю Пушкина без падающего снега,
бронзового Пушкина, что в плащ укрыт.
Когда снежинки белые закружатся с неба,
мне кажется, что бронза тихонько звенит.
Не представляю родины без этого звона.
В сердце ее он успел врасти,
как его поношенный сюртук зеленый,
железная трость и перо -- в горсти.
Звени, звени, бронза. Вот так и согреешься.
Падайте, снежинки, на плечи ему...
У тех -- все утехи, у этих -- все зрелища,
а Александра Сергеича ждут в том дому.
И пока, на славу устав надеяться,
мы к благополучию спешим нелегко,
там гулять готовятся господа гвардейцы
и к столу скликает "Вдова Клико",
там напропалую, как перед всем светом,
как перед любовью -- всегда правы...
Что ж мы осторожничаем? Мудрость не в этом.
Со своим веком можно ль на "вы"?
По Пушкинской площади плещут страсти,
трамвайные жаворонки, грех и смех...
Да не суетитесь вы! Не в этом счастье.
Александр Сергеич помнит про всех...
1966
Юрий Косаговский
откуда Пушкин...
смотрю на потолок
на люстры яркий круг
и удивляюсь лет волшебному движенью
здесь тысчу лет назад
совсем простой пастух
лежал и наблюдал коров обыкновенных
восемь веков гуськом прошли послушно
[MORE] крутилось и не только
солнца колесо
но вот – открылась дверца…
и сам Пушкин из новенькой кареты побежал
к Наталье на крыльцо
еще два века … - я в метро
зажарившись от синдепона
смотрю все в даль на древних тех коров
и пастуха … - с пастушкой безусловно
восемь веков гуськом прошли послушно
крутилось и не только
солнца колесо
но вот – открылась дверца…
и сам Пушкин из старенькой кареты побежал
к Наталье на крыльцо
у Пушкина у самого
частенько на плече сидел
и птицей в рукопись глядел
не понимая часто ничего
лишь наблюдал: как крошится
от строчек у него
там под рукой… - его бумаги мел…
восемь веков гуськом прошли послушно
крутилось и не только
солнца колесо
но вот – открылась дверца…
и сам Пушкин из новенькой кареты побежал
к Наталье на крыльцо...
КАК НАТАЛИ НЕ СЛУШАЛА СТИХОВ
VIDEO
Марина Цветаева
Мой Пушкин
VIDEO
***
Лермонтов
Смерть поэта
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один как прежде... и убит!
Убит!.. К чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор,
И жалкий лепет оправданья:
Судьбы свершился приговор.
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь...— Он мучений
Последних вынести не мог:
Угас как светоч дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар... спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?.. из далека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шопотом насмешливых невежд,
И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
------
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вам суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
Тютчев
29-е января 1837
Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фиал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В "цареубийцы" заклеймен.
Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах... знойной кровью.
И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил –
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь...
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..
Плещеев
Памяти Пушкина
Мы чтить тебя привыкли с детских лет,
И дорог нам твой образ благородный;
Ты рано смолк; но в памяти народной
Ты не умрешь, возлюбленный поэт!
Бессмертен тот, чья муза до конца
Добру и красоте не изменяла,
Кто волновать умел людей сердца
И в них будить стремленье к идеалу;
Кто сердцем чист средь пошлости людской,
Средь лжи кто верен правде оставался
И кто берег ревниво светоч свой,
Когда на мир унылый мрак спускался.
И всё еще горит нам светоч тот,
Всё гений твой пути нам освещает;
Чтоб духом мы не пали средь невзгод,
О красоте и правде он вещает.
Все лучшие порывы посвятить
Отчизне ты зовешь нас из могилы;
В продажный век, век лжи и грубой силы
Зовешь добру и истине служить.
Вот почему, возлюбленный поэт,
Так дорог нам твой образ благородный;
Вот почему неизгладимый след
Тобой оставлен в памяти народной!
Самойлов
Болдинская осень
Везде холера, всюду карантины,
И отпущенья вскорости не жди.
А перед ним пространные картины
И в скудных окнах долгие дожди.
Но почему-то сны его воздушны,
И словно в детстве – бормотанье, вздор.
И почему-то рифмы простодушны,
И мысль ему любая не в укор.
Какая мудрость в каждом сочлененье
Согласной с гласной! Есть ли в том корысть!
И кто придумал это сочиненье!
Какая это радость – перья грызть!
Быть, хоть ненадолго, с собой в согласье
И поражаться своему уму!
Кому б прочесть – Анисье иль Настасье?
Ей-богу, Пушкин, все равно кому!
И за полночь пиши, и спи за полдень,
И будь счастлив, и бормочи во сне!
Благодаренье богу – ты свободен –
В России, в Болдине, в карантине...
Есенин
Пушкину
Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.
Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы
Не затемнили образ твой,
И в бронзе выкованной славы
Трясешь ты гордой головой.
А я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе:
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный такой судьбе.
Но, обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь...
Чтоб и мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.
Маяковский
Пушкин
Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский.
Дайте руку! Вот грудная клетка.
Слушайте, уже не стук, а стон;
тревожусь я о нем,
в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал, что столько тысяч тонн
в моей позорно легкомыслой головенке.
Я тащу вас.
Удивляетесь, конечно?
Стиснул? Больно?
Извините, дорогой.
У меня, да и у вас, в запасе вечность.
Что нам потерять часок-другой?!
Будто бы вода —
давайте мчать, болтая,
Будто бы весна — свободно и раскованно!
В небе вон луна такая молодая,
что ее без спутников и выпускать рискованно.
Я теперь свободен
от любви и от плакатов.
Шкурой ревности медведь
лежит когтист.
Можно убедиться,
что земля поката,—
сядь на собственные ягодицы
и катись!
Нет, не навяжусь в меланхолишке черной,
да и разговаривать не хочется ни с кем.
Только жабры рифм топырит учащенно
у таких, как мы, на поэтическом песке.
Вред — мечта, и бесполезно грезить,
надо весть служебную нуду.
Но бывает —
жизнь встает в другом разрезе,
и большое понимаешь через ерунду.
Нами
лирика в штыки неоднократно атакована,
ищем речи точной и нагой.
Но поэзия —
пресволочнейшая штуковина:
существует — и ни в зуб ногой.
Например
вот это — говорится или блеется?
Синемордое, в оранжевых усах,
Навуходоносором библейцем — «Коопсах».
Дайте нам стаканы!
знаю способ старый
в горе дуть винище,
но смотрите — из
выплывают Red и White Star'ы
с ворохом разнообразных виз.
Мне приятно с вами,— рад,
что вы у столика.
Муза это ловко
за язык вас тянет.
Как это у вас
говаривала Ольга?..
Да не Ольга! из письма
Онегина к Татьяне.
— Дескать, муж у вас дурак
и старый мерин,
я люблю вас, будьте обязательно моя,
я сейчас же
утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я.—
Было всякое:
и под окном стояние,
письма,
тряски нервное желе.
Вот когда и горевать не в состоянии —
это, Александр Сергеич, много тяжелей.
Айда, Маяковский!
Маячь на юг!
Сердце рифмами вымучь —
вот и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет,
не старость этому имя!
Тушу вперед стремя,
я
с удовольствием справлюсь с двоими,
а разозлить — и с тремя.
Говорят —
я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous..
чтоб цензор не нацыкал.
Передам вам — говорят — видали
даже двух
влюбленных членов ВЦИКа.
Вот —
пустили сплетню, тешат душу ею.
Александр Сергеич, да не слушайте ж вы их!
Может, я один действительно жалею,
что сегодня нету вас в живых.
Мне
при жизни
с вами сговориться б надо.
Скоро вот и я умру
и буду нем.
После смерти нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
а я
на эМ.
Кто меж нами? с кем велите знаться?!
Чересчур страна моя поэтами нища.
Между нами — вот беда — позатесался Надсон.
Мы попросим, чтоб его куда-нибудь на Ща!
А Некрасов
Коля, сын покойного Алеши,—
он и в карты, он и в стих,
и так неплох на вид.
Знаете его? вот он мужик хороший.
Этот нам компания — пускай стоит.
Что ж о современниках?!
Не просчитались бы, за вас
полсотни отдав.
От зевоты скулы
разворачивает аж!
Дорогойченко,
Герасимов,
Кириллов,
Родов —
кар он
однаробразный пейзаж!
Ну Есенин.
мужиковствующих свора.
Смех!
Коровою в перчатках лаечных.
Раз послушаешь... но это ведь из хора!
Балалаечник!
Надо, чтоб поэт
и в жизни был мастак.
Мы крепки, как спирт в полтавском штофе.
Ну, а что вот Безыменский?!
Так... ничего... морковный кофе.
Правда,
есть у нас Асеев Колька.
Этот может. Хватка у него моя.
Но ведь надо
заработать сколько!
Маленькая, но семья.
Были б живы — стали бы
по Лефу соредактор.
Я бы и агитки вам доверить мог.
Раз бы показал: — вот так-то, мол,
и так-то...
Вы б смогли — у вас хороший слог.
Я дал бы вам
жиркость
и сукна,
в рекламу б
выдал
гумских дам.
(Я даже ямбом подсюсюкнул,
чтоб только быть приятней вам.)
Вам теперь
пришлось бы
бросить ямб картавый.
Нынче наши перья — штык
да зубья вил,—
битвы революций посерьезнее «Полтавы»,
и любовь пограндиознее онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов.
Старомозгий Плюшкин,
перышко держа, полезет
с перержавленным.
— Тоже, мол, у лефов появился Пушкин.
Вот арап!
а состязается — с Державиным...—
Я люблю вас,
но живого,
а не мумию.
Навели хрестоматийный глянец.
Вы по-моему при жизни
— думаю —
тоже бушевали. Африканец!
Сукин сын Дантес!
Великосветский шкода.
Мы б его спросили:
— А ваши кто родители?
Чем вы занимались до 17-го года?—
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем,
что ж болтанье!
Спиритизма вроде.
Так сказать, невольник чести... пулею сражен...
Их и по сегодня много ходит —
всяческих охотников
до наших жен.
Хорошо у нас
в Стране Советов.
Можно жить, работать можно дружно.
Только вот
поэтов, к сожаленью, нету —
впрочем, может, это и не нужно.
Ну, пора:
рассвет
лучища выкалил.
Как бы милиционер
разыскивать не стал.
На Тверском бульваре
очень к вам привыкли.
Ну, давайте, подсажу на пьедестал.
Мне бы
памятник при жизни
полагается по чину.
Заложил бы динамиту — ну-ка, дрызнь!
Ненавижу
всяческую мертвечину!
Обожаю
всяческую жизнь!
-=-
.
Комментарии
Стихи пока не читал. Оповещайте, буду ваш слушатель.