Про родословные.

Про один из множества случаев.

Пришел на презентацию своей книги в парке Горького в центре Ростова. Разложили их на столах все 12 книг и я отвечаю на вопросы читателей. И тут один полковник, на вид кавказец, вдруг говорит. Мол, известная фамилия. Я подумал, что он о фамилии Иванов, потому что издаю свои книги под двойной фамилией Иванов-Милюхин. Даже выпущенные за рубежом.

Когда родился в лагере для политзаключенных и расказаченных в Челябинской области, бабушке, забравшей меня оттуда шестимесячным, иначе сожрали бы как других детей клопы, падавшие на них с потолка, дали в ЗАГСе метрики на Иванова. Чтобы искоренить настоящую казачью мою фамилию Милюхин.

И отвечаю полковнику, мол, да, вся Россия держится. А он опять, мол, известная фамилия, и я понял, что полковник намекает на вторую мою фамилию, на Милюхина. Я присмотрелся к нему, это был типичный кавказец, говорящий по русски без акцента, полная противоположность моему облику.

Хотя мои предки тоже стояли лет двести назад на Кавказской оборонительной линии Кизляр-Моздок. Но сохранили европейский облик, не смешиваясь с местными аборигенами, а привечая все больше казачек украинок из Запорожской Сечи, да русских девушек с Центральной России из переселенцев, обживавших по призыву царя Александра Второго новые земли, отвоеванные у турок. Хотя мой младший брат из нас троих братьев дюже смахивает на обрусевшего горца с орлиным носом и узким лицом, и мы над ним в семье подшучивали, что он спустился с гор.

А полковник тем временем вытащил удостоверение, в котором черным по белому было написано: Милюхин и так далее. Мы обнялись, посыпались друг к другу вопросы, что да как. Оказалось, он из терских казаков, приехал в штаб Северо-Кавказского военного округа на Буденновском проспекте за новым назначением с последующим присвоением очередного звания.

Но сколько ни пытались найти родственные узы, найти ничего не смогли. Выяснилось лишь, что Милюхиных на линии служит до сей поры много в военных частях, что во времена расказачивания так-же много посадили в лагеря и сослали в Сибирь и на Урал.

А до этого Милюхиных царь отправил в Туркестанские губернии наводить порядок среди туркменов с узбеками и другими местными народами.

Я своего отца Милюхина Николая Филипповича видел за всю жизнь только один раз, когда приехал к нему по своей воле в туркменский город Мары, откуда он был родом. В лагере они сошлись с моей матерью на казачьих родословных, отец у нее, а мой дед, был из кубанцев из Кропоткина или Армавира, точно даже в ФСБ не соизволили сказать, как и про отца.

Мол, вам вручили удостоверение о реабилитации, на том успокойтесь.

Отец умер не дождавшись этой филькиной бумажки, мать отказалась получать. Даже скажу, боялась идти за ней в собес.

А потом был случай, когда написал мне из Сибири еще один из Милюхиных, тоже полковник, выходивший на заслуженный отдых. И тоже казак, теперь из донских. В его письме ко мне по поводу родства звучал такой надрыв, что невольно сжималось горло.

И снова мы не смогли найти общих корней, не помня, откуда наших родителей высылали в сибири с северами. Ведь предки были не очень-то разговорчивы из-за поголовного предательства вокруг. Да и сами мы, потомки славных казачьих родов, успели обрусеть до нельзя, забыв напрочь гутор, повадки и самобытную казачью культуру. Нас от других народов отличали только большая подвижность, скорая смышленость, да закоренелая воля к свободе. 

Мы, считаясь русскими людьми, оставались казаками на всю жизнь.

Навечно.