Педофил — это тот сильный, у кого стоит член на унижение слабого. Маленького. Беззащитного

Недостойное меньшинство

За одну ночь в столице снесли почти сотню зданий. В них были магазинчики, кабачки, кафешки, отделеньица банков — все маленькое, ничтожное, недостойное великого и главного. Не имеющее значения для равнодушного и теплого большинства, которому Господом отведено было подчинить себе Москву и всю Россию.

«Вернем Москву москвичам», — написал мэр Собянин тем тысячам горожан, которые в результате его произвола остались без работы. Чьи семьи он обрек на голод. На нищету.

«Вернем ее скверы, площади, улицы. Открытые, красивые, любимые», — продолжил мэр, путая, видимо, по привычке ларечную, торговую, толкучную и тесную столицу с размашистой тундрой, просторной степью, бесконечной ледовой пустыней, где так привольно живется коренным народам.

Народцам.

Людям, конечно, милым, но, как и эти ларьки, маленьким, ничтожным и недостойным гордого звания человека в понимании любого русского — почвенника или либерала. Именно поэтому «чукча» и «оленевод» —  главные преступления, в которых обвиняют Собянина даже приличные люди. Потому что даже мы презираем тех, кто слабее. Кто меньше.

«Нельзя прикрываться бумажками о собственности, — продолжил Собянин, — приобретенными явно жульническим путем». Явственность пути определил сам мэр, ибо даже самый жульнический московский суд жульнического пути приобретения бумажек не обнаружил.

Бумажки и бумажки, сказал суд. Ничем не хуже вашего удостоверения мэра. Или права собственности на квартиру Анастасии Раковой. Или вот у Ликсутова права на управление автомобилем — тоже бумажка. Выданная таким же вот путем.

Обидевшись на суд, московские власти пролоббировали отмену необходимости самой процедуры суда. Теперь можно снести все что угодно, а потом суд будет разбираться, выплачивать ли за уничтоженную жизнь компенсацию или нет.

Два месяца назад все жители моего дома в Староваганьковском переулке, 15, получили письмо от мэрии с предложением самостоятельно снести свой дом 1850 года постройки, потому что, по мнению мэрии, «строение находится в аварийном состоянии и представляет угрозу для жителей». То есть для меня.

И если тогда мне казалось, что не все еще потеряно, то теперь я буду собирать вещи и ждать, когда бульдозер снесет «незаконное строение» с видом на Кремль, липовую бумажку на сооружение которого выдал генерал-губернатор Закревский 166 лет назад. И в котором в позапрошлом году, уже при Собянине, был сделан полный ремонт. За счет города.

За наш с вами счет.

За нас никто не вступится — нас совсем мало. Всего-то 20 человек.

Мы маленькие, ничтожные и недостойные вида на Архангельский собор и колокольню Ивана Великого, на дом Пашкова и высотки.

За нас никто не выйдет на улицу, а какой-нибудь чиновник мэрии Олег Бочаров опять даст интервью РБК: «В городе более 10 миллионов жителей. Почему 20 из них могут жить напротив Кремля, а остальные не могут?»

Почему, действительно, Олег, кто-то может, а кто-то нет?

Почему, скажем, ты можешь быть директором департамента мэрии, а тысячи талантливых и честных людей вынуждены уезжать из их России. Из их Москвы.

«Да почему вы их жалеете?» — возмутится чиновник. Это ж не люди. Это воры, которые с каждой точки получали по 200 тысяч долларов в месяц. Это мафия — Асатрян, Нусуева, Якубов, Кветной. Вы за их права боретесь?

Так же несколько лет назад, когда в России законодательно признали геев людьми второго сорта, телевизор начал кампанию: «Да что вы за этих педиков вступаетесь? Они ж все педофилы. Пожалейте себя и ваших детей».

Между тем гей — это взрослый мужчина, который хочет любить другого взрослого мужчину, хочет быть любимым им, хочет иметь право держать за руку умирающего друга в хосписе. Покупать с ним квартиру. Воспитывать детей.

Хочет не бояться быть хорошим. Обычным. Таким, как большинство.

А педофил — это тот сильный, у кого стоит член на унижение слабого. Маленького. Беззащитного.

Тот, кто возбуждается от уничтожения чужой крошечной жизни.

Тот, кто насилие над беспомощным оправдывает любовью.

Для этой власти дети — мы. А они наши насильники.

Перед ними любой из нас — я, Ходорковский, Лев Кветной, жильцы дома в Староваганьковском, геи и гастарбайтеры, врачи и учителя, военные и инженеры — беззащитен и бесправен.

Как беззащитен и бесправен теперь когда-то всесильный Лужков.

Как станет беззащитным и бесправным любой, кто потеряет тут право насиловать. В один момент он сам станет жертвой.

Мы дети, а власть — педофилы.

Как и настоящие педофилы, они придумывают законы. Не для себя, но для нас.

Мы должны подчиняться, а они властвовать.

Они — наши папочки и наслаждаются папством.

И у нас нет никаких шансов вырваться, пока мы не повзрослеем. Пока не перестанем говорить, что с «коррупционерами можно разбираться только по беспределу». Пока не прекратим радоваться горю чужого, пусть даже нечестного и богатого человека. Пока не поверим в то, что это наше дело.

Пока не поймем, что мы все, каждый из нас, только выглядим беззащитными.

Мы все, к какому бы меньшинству мы ни принадлежали: геям, тунгусам, богатым, учителям, — вместе и есть большинство.

Обычные хорошие люди.

А маленькие, ничтожные и недостойные великой России — они.

Те, кто унижает и насилует, сносит и выбрасывает на улицу, кто пишет законы для нас.

Но не для себя.

Это они — единственное меньшинство, которому не место в нашей России. И нашей Москве.

Антон Красовский