Сегрегация

В статье «Кто достоин анархии?» я описал эксперимент, разделяющий людей на достойных и недостойных анархии.
Над достойными нет власти, нет принуждения, они не платят налоги, но они платят за государственные услуги, в которых нуждаются и которыми пользуются. Я назвал достойных вольными. Свою волю они должны заслужить исключительно добровольным общением с другими вольными.
Преступников, тех, кто принуждает и обманывает, вольные лишают права на анархию, на волю, и организуют власть над ними до тех пор, пока преступник не искупит своего преступления. Адекватное преступлению принуждение и обман преступников – правое дело.
Оппонент (О) назвал разделение людей на достойных и недостойных анархии сегрегацией и между нами получился такой диалог:

О. Вы пишете на каком-то подростковом, школьном уровне. А если вольный дурень начнет слушать шансон в 3 ночи, включив во всю мощь звук в своей квартире. Вольному идиоту даже не придет в голову, что перед законом все равны и ему не позволено больше других.
Я. Дурню, который не отличает добровольность от принуждения и обмана, не светит воля. И ещё: достойный и недостойный по условиям эксперимента не равны. Достойному эксперимент даёт волю, а недостойному – узду власти.
О. Странное утверждение.
Я. Что ж тут странного. В эксперименте вольные меж собой общаются исключительно добровольно. А Ваш дурень, устраивая шум по ночам, даже не знает, что такое добровольность, а потому не достоин воли.
О. Это называется сегрегация и апартеид.
Я. Да, это сегрегация. А Вы полагаете, что правых от преступников не надо отделять?
О. Я полагаю, что все буквально от рождения наделены равными и неотъемлемыми правами. И я знаю, что каждый в силу злой воли или даже неосознанной случайности может преступить закон и стать преступником. При этом он наказывается, получает расплату, и после отбытия наказания должен стать вновь равноправным человеком.
Я. Вера многих интеллектуалов в какие-то равные и неотъемлемые права побуждает меня писать на школьном уровне.

О. Вы зовете всех в прошлое тысячелетие. Да еще в анархию. Это ниже школьного уровня.
Я. Всех я не зову в анархию. Только достойных анархии. Остальных я оставляю в привычном подвластном состоянии.
О. Ну, слава богу, что не всех. Достойных вы будете определять?
Я. Зачем мне такая забота? Для этого есть суд, который не пустит к вольным или изгонит из их числа тех, кто не умеет добровольно общаться.
О. Не забудьте, в своих опусах отмечать про наколки татуировок с сортом недочеловека, после судебных решений о лишении человеческой полноценности. Теории Гитлера перед вашими кажутся человеколюбием сплошным.
Я. Предлагаю отпустить на волю тех, кто торговлю и подарки предпочитает принуждению и обману. Почему Вам больше нравится, когда все в неволе? Почему Вам ситуация, когда всех держат за недочеловеков, нуждающихся в узде власти, нравится больше ситуации, когда за недочеловеков держат только насильников и обманщиков?
О. Потому, что у меня есть еще не аберрированный разум, которым я вполне четко понимаю, что общество не выживет в мире без организации управления им.
Я. Вы делите общество на управляющих и управляемых, а я на вольных и подвластных. Мне кажется, что моё деление честнее Вашего.
О. Вот именно... вам кажется.
Я. Значит Ваша сегрегация людей на управляющих и управляемых Вам предпочтительнее, чем моя сегрегация: на вольных и подвластных?
О. Какая сегрегация на управляющих и управляемых? В мире у каждого есть свободы. Я вот без управляющих для себя живу с 1993 года. У меня бывали коллективы, которыми я управлял. Но и у них была свобода работать тут или нет. И они пользовались этой свободой – уходили. Вообще все ваши представления – это, простите, домыслы человека никогда не работавшего руководителем и не имеющего представления о реальной организации обществ людей даже на производстве, не говоря уже об организации всей жизни обществ.
Я. В моём мысленном эксперименте тоже есть свобода: хочешь общаться с вольными добровольно – сам будешь вольным, не хочешь – быть тебе подвластным.

Больше мне оппонент не ответил.