Ю. Лазарев. Дневник лейтенанта Горелова. Часть 2. Глава 8. Честь офицера.

VIII

«9 февраля. 12.40. Первая точка. Море – три балла. Облачность – 7 баллов.
Я опять влип в историю. Вот невезуха!
После подъёма флага был осмотр кают командиром корабля. По суточному плану на него всего пятнадцать минут отводилось. Привели мы с Половиным каюту в смотровое состояние и ждём. Ждали-ждали. Никто к нам не пришёл. Прозвучала команда на осмотр и проверку. Что делать? Действуем по распорядку дня и согласно суточному плану – пошли по постам на осмотр.
Отработали осмотр и проверку. Стефанцов меня с ЖБП группы на ЦКП вызвал. А потом мы с ним вместе вниз спустились.
Подходим к моей каюте, дверь открыта. А там!.. Книги  с полки на стол сброшены, вещи из подкоечных ящиков вытащены, мыло, зубные щётки и т. п. принадлежности из туалетного шкафчика в раковине валяются! Напоминает результаты проверки нашего кубрика старпомом.
Посмотрел я на всё это, да и ляпнул: «Здесь что, гестапо побывало?» А в это время из соседней каюты выходят командир и старпом. Они меня не видели и подумали, что это сказал Стефанцов. Командир на него как заорёт: «Коммунист Стефанцов! Вы – политический болтун! Если бы не служебные отношения, я дал бы вам так, что рассыпались бы!.. Вы за эти слова ответите!»
А Стефанцов ему в тон: «Я бы сдачи дал! Неизвестно, кто рассыпался бы! Если не гестапо или охранка, то назовите, чей это стиль работы?»
Я из каюты вышел и говорю: «Это вообще-то я сказал. И повторить могу».
Старпом обрадовался: «Во. Ещё один, «Станюковичей начитамшись» . Ручки опустите по швам, а ножки поставьте вместе».
Командир тут же вызвал парторга (на «Трибуце» штатный секретарь партбюро, капитан 3 ранга) и потребовал привлечь нас к партийной ответственности. И ушли.
Мы стоим с начальником. Тут другие офицеры стали подходить. У всех в каютах такая же картина.
Стефанцов меня спросил, правда ли, что я в бригаде у адмирала Карлина служил? Я подтвердил. Стефанцов ушёл, сказав, чтобы мы ничего в каюте не трогали. Вернулся минут через пять вместе с начальником политотдела. Показал ему мою каюту и сказал: «Вот так у нас производят осмотры кают. Видимо, под впечатлением Вашей вчерашней беседы». А вчера  Карлин у нас в кают-компании проводил беседу с офицерами на тему «Демократизация флотской жизни», в свете последних решений партии.
Начальник политотдела покачал головой, сказал: «М-да-а!», и ушёл.
Чего мне теперь ждать? Тоже с вещами на выход?
18.00. Час назад мы снялись с якоря, чтобы сопровождать свой очередной конвой, состоящий из танкера «Память Ленина» и сухогруза «Щепетько» (опять ракеты). Этого доведём до Кувейта.
Первые последствия утренней стычки: меня и Стефанцова нет в графике вахтенных офицеров. Не желают нас там, наверху, видеть.
Сегодня днём произошло следующее. Меня  вызвали в 33-ю каюту. Почему-то через дежурного по БЧ-7. В каюте кроме меня находились Годанюк, мой командир БЧ  и Гудков.
Стефанцов и Годанюк молчали. Гудков в качестве члена партбюро говорил по просьбе парторга и замполита. Нам предлагается не нагнетать конфликт. Командир в свою очередь оставит случай без последствий.
Я согласился.
Но на вечернем подведении итогов, в присутствии адмирала Карлина,  меня поднял командир корабля и объявил выговор «За оскорбление начальника». «Оскорбление», между прочим, - грубый дисциплинарный проступок. Гудков при этом очень недобро посмотрел на замполита. Хорошенькое начало служебной карьеры на новом месте. А потом младших офицеров отпустили, оставили старших . Предполагаю, что наказали и моего командира БЧ.
«Когда кому даны порфира и корона,
Тому вся правда – власть!
И нет ему закона!»
10 февраля. 02.40. Мы идём в Персидском заливе. Мелкая волна при средней силы ветре. Прохладно. Движение не интенсивное. Военных кораблей не встречаем. Пока всё спокойно.
Сегодня редкий день. Ни вахт, ни дежурства. Пока ни одной тревоги.
Имел беседу с командирами БЧ. Мало понятно, что будет. Начали за упокой. Кончили за здравие?
Странно. Какие-то у меня новые ощущения...».

«Честь офицера»

Когда я читал первые десятка два страниц дневника и уже прикидывал, какая книга может получиться, казалось (мечталось), что выйдет лёгонький сюжетец, по весу нечто среднее между «Полосатым рейсом» и «Вчерашними заботами». Но нет. Не те времена, наверное. Водопад ещё не ускоряет движение потока, но шум его уже слышен.
Автор дневника не стал описывать подробности важного разговора, который произошёл этой ночью. Мне опять придётся рассказывать за него.
Итак, согласно дневнику - ночь с 9 на 10 февраля.
Незадолго до этого, после ужина Горелов остался один в каюте. Половин заступил  на вахту. Счастливчик. Сейчас там интересно. Здесь своя особенная война. Вахта на боевых постах – как на премьере. Так считал Горелов.
«Адмирал Трибуц» уже прошёл район наибольшей статистической активности иранского флота. Здесь чаще всего и происходят боестолкновения. Наполеоны здесь рождаются. Именно здесь свершился и позор «Несгибаемого». Командир «Несгибаемого» свой шанс упустил…
А в каюте - вечерний уют, в иллюминаторе – обычный безбрежный морской пейзаж с закатным солнцем и мелкой ветровой зыбью.
Горелов посидел немного над дневником, потом достал было альбом с акварелями. Пауза минуты три. Убрал листы назад в папку. Сегодняшние события не давали покоя.
Андрей Горелов никогда не собирался стать большим начальником. В своих юношеских мечтах о флоте он представлял себя на мостике боевого корабля, рядом со смелым, мудрым и умелым командиром, спокойно стоящим под градом вражеских снарядов. Такому командиру легко и просто подчиняться. Такой командир ведёт к победе в бою. С таким приятно служить в мире.
Но где же он, этот командир?
«Вот Сосновский», - думал Андрей: «Вначале таким идеальным показался. И умный. И знающий. Смелый. Интеллигентный. Даже немного романтик. Однажды, на ночной ходовой вахте, он пел под свою гитару бардовские песни и рассказал Горелову, как познакомился со своей будущей женой. Должно быть, любит её, скучает… И что же? Он хамству старпома потакает!
А Карлин? Целый адмирал! За демократизм агитирует. И такое с рук местному царью спустил? Перестройка для них – фикция?
А все эти средней руки начальники? Все старпома боятся?»
Знаете, чего больше всего не любил на современной ему военной службе наш Горелов? Наибольшее отвращение вызывали многочисленное начальственное хамство и массовое трусливое холуйство подчинённых.
Много начальников повидал. Гарамов был суров. Но он не бал хамом! Например, ругаясь перед строем, он заменял матюги на вполне содержательные слова-заменители. Жилинскас хамил, но уж очень как-то опереточно.
И всё же Горелов изрядно насмотрелся начальственного хамства.
Советское военно-морское начальственное хамство сформировалось на базе русского и усовершенствовалось в годы сталинского всевластия. Невероятно, но наиболее употребляемый в этой человеческой среде образ умелого, волевого и знающего начальника, судя по общераспространённой терминологии, странным образом ассоциировался в умах подчинённых и коллег с образом маньяка-насильника-гомосексуалиста. Правильное управление военным коллективом любых масштабов и воспитательный процесс часто сравнивались с соответствующими понятиями: «любить», «иметь», «трахать», «опускать» и ещё чего грубее… И сама-то эта терминология очень похожа на тюремную. Подобные слова должны бы быть среди нормальных мужчин обидными не только для тех, в чей адрес они произносятся, но и для тех, кто их произносит. Но сами начальники-хамы почему-то не замечали этого. И совершенствовались, превосходя один другого, в блестящем по находчивости и мерзком по смыслу чёрном юморе, оттачивая его на безответных низах. Вспомните сборник подобного юмора на столе у нашего старпома.
Вершиной военно-морского хамства как явления, судя по слухам, являлся адмирал Ясаков! И там, на Камчатке, и здесь, на Индийскоокеанской эскадре, по кораблям гуляли самые невероятные легенды об этом уникальном начальнике, на текущий момент занимавшем высокий пост заместителя командующего Тихоокеанским флотом.

Описывались десятки случаев: публичные оскорбления подчинённых, сверхкрасноречивые радиоразносы в адрес достаточно больших флотских командиров в закрытом и открытом эфире; утренние охотничьи набеги на ближайшую к зданию штаба флота во Владивостоке 20… бригаду (через забор, без «опознавательных знаков», в одном альпаке поверх формы), публичные матерные выговоры собственной жене по телефону, прямо во время служебных совещаний; барский кулинарный террор по отношению к кают-компаниям кораблей, на которых ему приходилось плавать в качестве флагмана; аресты офицеров во Владивостоке «за ношение зонтиков» (он не терпел зонтиков, и использование их приравнивал к грубому нарушению формы одежды). И многое, многое другое.
Грубость и хамство Ясакова сочетались с могучей волей и неукротимой энергией. Говорят, именно благодаря этой энергии построена взлётная полоса на Артёмовском аэродроме, посредством которой начали  принимать ИЛы-62 и т.п. Иначе до сих пор во Владивосток пришлось бы летать с пересадкой в Хабаровске на старенькие ИЛы-18 или их последующие аналоги.
На виду у многих первых членов экипажа «Трибуца», во время одного из своих набегов на ту самую Владивостокскую бригаду, Ясакову взбрела идея развалить старые здания кафе и штаба бригады и возвести на их месте новые. Силами этой самой бригады. За три дня! За три дня не удалось, но за месяц он бригаду додавил, выпив немало кровушки из подчинённых всех уровней!
Возможно, большая часть всех ужасных историй, связанных с Ясаковым, была лишь легендами. Но Ясакова боялись. Ясаковым восхищались! Это восхищение, вероятно, являлось традицией, также доставшейся советскому народу от многострадального русского. Начальник должен быть страшен, всемогущ, непонятен и изредка внезапно справедлив! Может, от подобных жизненных примеров родилась флотская поговорка: «Лучше твёрдый шанкр, чем мягкий характер»?
На «Трибуце» знали Ясакова не понаслышке. История, которую услышал Горелов от новых сослуживцев, удивила его не меньше, чем легенды о хамстве знаменитого адмирала.
Совершенно простой случай. Как-то поздно вечером тогда ещё лейтенанты «Трибуца» Афанасенко и Курзуков возвращались на штабной корабль «Бородино», где временно, но долго проживали до отправки нового экипажа в Ленинград. Возвращались после дружеской попойки в каком-то из ресторанов. Ребята высокие, физически крепкие и к спиртному стойкие. Проходя через один из дворов района Владивостокских многоэтажек, лейтенанты поравнялись с некоей толпообразной группой, оказавшейся гостями, расходившимися  со свадьбы. Женихом и большинством гостей мужеска пола были бывшие военные моряки, срочной службы, естественно. То ли они оказались сами по себе слишком агрессивными, то ли имели в памяти своего «любимого» офицера, только, безусловно, по инициативе «свадьбы» произошла жестокая потасовка с «офицерьём». Однако, несмотря на явный численный перевес бывших матросов, победа оказалась на стороне лейтенантов. Они вообще отделались оторванным с корнем галстуком, сбитыми кулаками и залитыми кровью форменными рубашками. Залитыми чужой кровью. А несколько нападавших попали в травмпункт. Свадьба закричала «караул!» Прибывшая на место происшествия милиция не очень-то поверила, что двое лейтенантов атаковали два десятка «потерпевших». Делом занялось флотское начальство. Лично Ясаков!
Он посадил лейтенантов на губу и скомандовал партийной организации исключить обоих из КПСС. За что? «За пьяную драку и дискредитацию офицерской чести!»
Когда «замаравших» свою честь Курзукова и Афанасенко Ясаков вызвал к себе на ковёр для личного разноса, ребята набрались смелости и задали вопрос: «А что должен делать офицер в ответ на словесные и физические оскорбления пьяных хулиганов?»
«Он должен улыбнуться и уйти!», - таков был ответ грозного адмирала!
Вот тебе и сила воли! Вот тебе и «твёрдый шанкр».
Но ведь есть же адмирал Хронопуло, есть же комбриг Егоров! Может же спокойный, интеллигентный человек проявлять и волю, и владеть искусством управления людьми и военной организацией! И вообще, не путает ли народная молва силу воли с демонстративной готовностью выполнять любое, пусть даже самое тупое приказание, и заставить выполнить его своих подчинённых? Не заменяет ли сегодня такая «сила воли» прочие командирские качества, в том числе и интеллект? Не потому ли так трудно служить человеку, способному в силу наличия нормального чувства достоинства противостоять начальственному хамству?
Горелов много раз думал об этом. И сегодняшняя ситуация на «Трибуце» стала новым поводом для размышлений.
За предыдущие семь с половиной лет службы Андрей впервые схлопотал взыскание за «грубое нарушение дисциплины». Его наказали за фразу, которая не содержала ни одного грубого слова. Значит, наказали за их смысл! Очень уж обидел начальника. А разве не за дело? И ведь предложили примирение, а потом подленько укусили…
Что теперь? Что делать? Андрей в любой конфликтной ситуации сначала искал свою вину или ошибку. В данном случае Горелов своей вины в происшедшем не ощущал и не привык подставлять вторую щёку. Но здесь не «Ревностный». Здесь всё серьёзнее. Командир, кажется, настаивал на привлечении Горелова к партийной ответственности? Партийная организация – единственное место, где можно поговорить с начальником на равных...
Достал лист форматной бумаги. Подумал минут десять и написал текст следующего содержания.
«Секретарю партийного бюро в/ч 3095….
Прошу рассмотреть на заседании партийного бюро конфликт, произошедший между мной и командиром корабля коммунистом кап. 2 ранга Сосновским в ходе осмотра им кают офицеров 9 февраля 198… г., поскольку считаю, что действия, совершённые им в ходе осмотра, несовместимы с понятиями о коммунистической морали и чести офицера».
Подписал и решительно отнёс в каюту парторга. Тот находился у себя. Прочитал. Посмотрел глубокомысленно на автора заявления, грустно кивнул.
«Команде пить чай», - раздалось из трансляции. Слава богу!
Вечерний распорядок дня прошёл обычным образом. Горелов согласно графику проверил отбой в кубриках БЧ-3, возвратился в свою пустую каюту. Жребий брошен! Нет, надо отвлечься. Чёрт, даже о НЕЙ вспоминать нет сил. Может, к лучшему? Жуткое какое место – бпк «Адмирал Трибуц»…
Очень захотелось проверить содержимое Гуривецкого сейфа, которое в бутылке. Но нет. Сейчас нельзя. На войне как на войне. Есть редкий шанс выспаться, если иранцы не устроят ночной тревоги…
В каюте зазвонил телефон.
Годанюк попросил зайти в каюту механика. Странно. Придётся зайти. Сегодня случайных событий быть не может.
Каюта механика – рядом со старпомовской. Шикарная одноместная каюта. Вдвое больше обычной двухместной. Широкий мягкий спальный диван. Огромный по корабельным меркам стол. Вместо книжных полок – мебельная стенка светлого дерева. Персональный монитор корабельной телесети. Должность механика на таком корабле должна внушать уважение!
Горелов обнаружил в каюте Олега Григорьевича Щупляка полное собрание командиров БЧ (кроме молодого штурмана и помощника командира по снабжению), плюс парторг. Застал последние фразы их разговора.
«Если бы ты и твоя банда на Петю не наехали, мы бы сейчас не кильками в томатном соусе, а сервелатом закусывали бы. Опять кортик тупить?..», - возмущался чем-то командир БЧ-5.
«Что же поделаешь! Плановая проверка.», - как будто оправдывался Стефанцов: «И потом, излишков совсем мало нашли. Они всё равно для верхов. Главное – это целая бочка пропавшей колбасы. Она уже никому не досталась бы».
Все обернулись на «Разрешите?» вошедшего Горелова, и разговор прекратился.
«Садитесь, Андрей Юрьевич», - без энтузиазма в голосе произнёс парторг, указывая место за подозрительно пустым столом.
Образовалась пауза в несколько секунд. Разговор начал Гудков. Суть его речи сводилась к следующему.
Старший лейтенант Горелов на корабле – без году неделя. И уже попал в неприятную историю. А история давняя. Офицерский коллектив «Трибуца» давно находится в противостоянии старпому. Старпом  - начальник умный, требовательный, строгий, работоспособный, но злой. Служить с ним тяжело. Много всего за эти годы существования экипажа было. Третий командир и третий замполит на корабле. Старпом всех пережил. Была надежда, что этот командир и этот замполит в ситуации разберутся и на сторону старпома не встанут. Но сегодня произошло событие, которое, кажется, может окончательно бросить командира в лагерь союзников старпома. И виноват в этом он - старший лейтенант Горелов, вследствие своих необдуманных заявлений! Наш командир не сможет простить публичного унижения своей офицерской чести! Старший лейтенант Горелов должен всё это понимать и впредь учитывать, а заявление своё забрать.
«А что же по его, командира, понятиям – «офицерская честь?» – прервал Гудкова Стефанцов.
Все задумались.
«Честь офицера – это когда никто не может его унизить или оскорбить. В особенности – подчинённые», - предположил парторг.
«И всего-то?», - удивился Щупляк.
«И ещё – это достойное выполнение своих профессиональных обязанностей. Тем более, что мы находимся в районе боевых действий. Вот тебе, Володя, пожалуйста! Твои матросы с офицерами пререкаются, а твой лейтенант уже на командира наехал! Вот тебе и следствие твоего либерализма!», - добавил парторг.
«Замечательно…», - подтвердил Стефанцов: «Но есть ещё и третья составляющая. Честь состоит в том, чтобы самому не допускать бесчестных поступков. В особенности – по отношению к подчинённым, людям подвластным и беззащитным!»
«Это я-то «беззащитный?», - возмутился Горелов.
«Вот что, ребята», - вмешался Гудков: «Мы должны сделать так, чтобы вся эта заварушка сошла на нет. У нас проблем хватает. Мы же здесь по минам ходим, под прицелами! А взыскания всё равно не запишут. С Вовой ещё поговорим, ему в академию поступать. А вот лейтенанту надо сейчас всё понять. Кстати, сообщаю,  товарищ Горелов, что перед Вами почти полный состав того самого партбюро, на имя председателя которого Вы написали свою записочку…»
Опять воцарилась тишина.
«Ладно, разберёмся», - прервал паузу Горелов.
«Так, народ, сидите без меня, я с лейтенантом у себя поговорю», - сказал, вставая,  Стефанцов.
«Нет, уж», - ответил Гудков: «Он и так понимает, зачем собрались. Не карась уже. Давайте с нами. По чуть-чуть».
«Нет, ребята», - возразил командир БЧ-3: «Мы лучше у меня посидим, покумекаем, ибо с вами ещё надо согласиться. Так, КГУ ?»
«Так точно», - вяло подтвердил Горелов.
«Нет. По одной, а потом идите. Чтобы думалось легче», - настаивал Гудков.
«А то заложите!», - гаденько улыбнулся Щупляк.
Не дожидаясь реакции румынов, Гудков и Годанюк постелили на стол традиционную газету, достали из шкафчика закуску. Уйти сейчас становилось недружественным актом. Командир БЧ-5 нежно поднёс к столу большую бутыль со спиртовой дубовой настойкой: «Лично активированным углём очищал! Почти коньяк!»
«Лучше уж водка», - пробормотал себе под нос Горелов, а про себя удивился рискованности всего мероприятия: за переборкой-то – старпом!
«И давно? Я думал, Вы коньяк предпочитаете», - спросил Годанюк.
«Да нет. Я вообще употреблять только после училища начал. А тогда, в поезде, это просто дань уважения традиции…», - оправдывался младший румын.
Налили и выпили. Закусили. Стефанцов встал и направился было к выходу, призывая за собой Горелова.
Но их снова остановили. Щупляк срочно разлил ещё: «Между первой и второй – промежуток небольшой».
«Ну, погоди ещё немного, Геннадич! Послушай. И пусть лейтенант послушает!», - удерживал парторг: «Вы же плохо понимаете, к чему дело идёт!»
«И к чему?», - остановившись, явно деланно удивился Стефанцов.
«А к тому, что тебя, как Миронова, с корабля спишут. Академия отпадает. При твоём семейном положении – это катастрофа. Лейтенанту тоже мало не будет. Вот ты к адмиралу обратился. А, думаешь, он на твоей стороне? Только вам хуже! И так по эскадре ходит мнение, что ты склонен к обсуждению приказаний. «Демократом» обзывают. Этот случай только это и подтвердил».
«Вы думали, комиссия вам поможет?» – процитировал Щупляк Гашека.
Стефанцов открыл было рот что-то ответить, но был прерван Годанюком: «За дам-с!»
«Ну, да! Чтобы побыстрее к ним!», - дополнил Гудков.
«И здесь неплохо», - проговорил, морщась от выпитого,  Стефанцов: «Ну, всё, мужики. Мы пошли. И так пора разбегаться… Горелов, за мной!» И они пошли в каюту 33.
«А заявление порвите!» – бросил, уходя, Стефанцов.
«Нет!», - решительно крикнул уже из коридора Горелов.
«Рвите, рвите», - подтвердил Стефанцов, чуть подталкивая подчинённого в сторону своей каюты.
«А третья? Святое дело!» - неслось вслед, но дверь каюты механика закрылась.
В каюте № 33 полутьма, тихо и прохладно. Мягкий свет неоновых светильников освещает пустые столы командиров БЧ-2 и БЧ-3 и уложенные под плексом бумаги. Нежно гудит вентиляция. Пока Стефанцов суетился над чаем, Андрей успел рассмотреть на столе у Годанюка, кроме различных обязательных служебных бумаг,  небольшую акварельку хорошей техники (работа Стефанцова): на краю постели сидит полуобнажённая красавица, а в самой постели лежит человеческий скелет.

И надпись над этим – «NO AIDS!” Ещё репродукция с картины Ге «Что есть истина?» И подпись под ней: «Христос! Вы не стрижены!»  
А у Стефанцова под стеклом - фотография покойного Андропова, репродукция с картины «Опять двойка». Явно со смыслом. Здесь тоже есть инструкция по содержанию рабочего стола. Только автор её не замполит, как на «Ревностном», а, разумеется, старпом. И в этой каюте под стеклом есть интересные листики. Вот фраза по-немецки: «Wer arbеitet nicht, kain Resultat hat” . А это что за выписка? Ленинская цитата:
«Никогда, при любых неблагоприятных обстоятельствах, не теряй бодрости духа. Наоборот, при столкновении с трудностями проявляй максимум энергии и настойчивости, добивайся победы…»

Андрей вспомнил магический взгляд вождя на том фотопортрете, который остался в 15-й каюте «Ревностного».
«Ну, нет. Этот номер у них не пройдёт. Меня так просто не скушать», - подумал Горелов и предположил: «Быстро же он сломался. Сейчас и меня уламывать начнёт? А ведь мне поначалу показалось, что он не из робкого десятка. Он и Ясакова не испугался»…
Андрей вспомнил ещё один рассказ, услышанный в кают-компании «Трибуца», о случае, связанном с адмиралом Ясаковым, и произошедшем со Стефанцовым ещё во Владивостоке. Тогда его нынешний командир БЧ-3 был только пожилым старшим лейтенантом. И этот старший лейтенант в одно прекрасное весеннее утро стоял у широкой и глубокой канавы на месте разрушенного Ясаковым того самого кафе 20… бригады, на куче вырытого грунта. В тот день он был назначен старшим работ по рытью этой самой канавы. Работать должны были матросы со всех кораблей бригады. Но пока, без пятнадцати восемь утра, в канаве находились только десяток матросов будущего «Трибуца». Остальные сорок, с других кораблей,  ожидались с минуты на минуту. Скоро на эту грунтовую кучу взобрались тогдашние командир, замполит и нынешний старпом, ещё три-четыре офицера. Они  пришли своими глазами оценить обстановку, чтобы продумать дальнейшие действия, ибо экипаж новостройки оказался крайним в ситуации с очередной волюнтаристской затеей Ясакова. Бригада свалила ответственность за канаву на несчастный «Трибуц», который уже больше полугода занимался тем, что перемещал своих людей с одного корабля на другой, из одной береговой казармы – в другую…
Вот, стоят, значит, эти офицеры на краю канавы…
ЯСАКОВ!!!
Идёт Ясаков! Вдруг все увидели приближающегося от КПП бригады по главной аллее кошмарного адмирала! Он шёл явно для контроля работ на канаве. Но шёл он по асфальту, по траектории двух катетов, гипотенузой которых являлась как раз недостроенная канава.
Какова же была реакция командования «Трибуца»? Не сговариваясь, бравые офицеры  спрыгнули вниз, сваливаясь на задницах по грязному, сырому грунту - на дно канавы, в гущу недоумевающих матросов! И рванули, пригибаясь, короткими перебежками по этой канаве к выходу из бригады!
На гребне холма грунта осталась одиноко стоять фигура старшего лейтенанта Стефанцова. Он и не думал никуда убегать. Как и старшина 1 статьи Горелов при виде приближающегося Гарамова, он был совершенно убеждён, что оснований для страха, тем более бегства, нет. Ясакова он видел первый раз в жизни…
И вот, снизу, на грунтовый холм к Стефанцову поднимался человек в чёрной нейлоновой куртке, в адмиральской фуражке и с крайне недовольным выражением на лице. Сверху он показался Владимиру Геннадьевичу каким-то злобным карликом. Но, очевидно было, что это и есть тот самый страшный начальник. Стефанцов представился.
«Где люди?», - сурово спросил в ответ, поднявшись на кучу, «злобный карлик».
«Думаю, сейчас прибудут. Подъём флага», - ответил старший лейтенант и, оборотившись к матросам в яме, крикнул: «Всем наверх! Построиться в одну шеренгу!»
«Он, бл..., ещё и думает!», - прошипел Ясаков. Но всё же оглянулся на корабли: экипажи стояли на утренних построениях: «Почему не приветствуете, как положено? «Смирно» где?»
«Матросы далеко», - ответил Стефанцов: «Смирно» подавать некому».
Матросы «Трибуца» вылезли из канавы, строились, Ясаков открыл было рот поорать от полного возмущения, но Стефанцов, увидев подъём «Исполнительного» «до места», обернулся к яме и скомандовал: «Выходи строиться»! Сам развернулся в сторону кораблей, на которых завершался ритуал подъёма флага, принял соответствующее положение.
«Да я тебя!…», - начал Ясаков.
«Флаг и гюйс поднять», - пронеслось по бригаде.
«Разрешите?» - спросил адмирала Стефанцов и, не дожидаясь его реакции, скомандовал бойцам: «Смирно!»
Подъём флага! Страшный для всех адмирал Ясаков тоже вынужден был развернуться и принять подобающую позу. Военные моряки при подъёме флага не дёргаются. Рефлекс!
Так получилось, что старший лейтенант подровнял адмирала. Да ещё какого.
Злой Ясаков ушёл молча.
Позже, расспросив Стефанцова, («Как всё было-то?»), начальники «Трибуца» сочувственно-снисходительно резюмировали: «Да. Клопа танком не раздавишь!»
Но это было давно.
А сейчас капитан 3 ранга Стефанцов поставил перед Андреем фарфоровую кружку с чаем.
«Мы, кажется, оказались по одну сторону баррикад», - заговорил командир БЧ: «Но на этот раз придётся промолчать…»
«Я напишу новое заявление», - глядя в чай, прервал его Горелов.
«Зачем?»
«Да как же вы все не понимаете! Надо бороться! Вас же запугивают! Вас лично  - академией, кажется, ещё чем-то… А эти», - Горелов махнул рукой в сторону каюты механика: «Эти просто начальства боятся… Они Вас, если придётся, сдадут, как раньше бывало, или как сегодня…»
«Вы ошибаетесь. Все они – мои хорошие товарищи. Совсем недавно на заседании партбюро они мне здорово помогли, они из помощника за его выходки мокрое место оставили! И старпому досталось. Без них он совсем распоясался бы. Они не боятся начальства. У них свои убеждения, и они в данном случае их придерживаются. Сегодняшним нашим наказанием они тоже возмущены. Они, чтобы Вы знали, когда нужно было, против воли Ясакова пошли, не исключив Курзукова с Афанасенко из партии».
«Какие-такие убеждения?», - несколько удивившись этому известию спроси Горелов.
«Ну, я-то с ними не согласен», - грустно ответил Стефанцов: «Но речь идёт о некой корпоративной солидарности. В том смысле, что командир всегда прав. Это вполне серьёзно. Был у нас недавно очередной конфликт со старпомом. Как-нибудь расскажу поподробнее, но, если кратко, то с десяток матросских свидетельств против старпома на заседании бюро разбились об одно единственное старпомовское «Это не правда»… И со старпомом согласились, поскольку он - офицер».
«Да знаю я эту историю с кубриком! Какие там убеждения? Это прямо в духе майора Блюгера из «Швейка» !», - засмеялся Горелов и рассказал командиру БЧ историю своих взаимоотношений с Миной, о том, как, по его мнению, Мина с замполитом ставили «галочки» после каждого гореловского «промаха», и как потом, в конце-концов, выдавили его с корабля: «Вы же сами только что мои опасения подтвердили… Они же Вас сожрут! Понаставят галочек в каком-нибудь журнале учёта нарушений тишины, а потом предъявят вышестоящему…»
«Как же Вы наивны! Неужели Вы верите, что ваш командир согласился бы без экстренных причин остаться без толкового группаря, надёжного штурмана, пойдя на поводу у глупого командира БЧ?», - в свою очередь заулыбался Стефанцов: «Он бы, скорее, его списал, заменив на Вас. А у нас другая ситуация. Вы не знаете, вероятно, что и я – член партбюро. И не просто, а заместитель секретаря, председатель народного контроля. А это, между прочим, – высшая на корабле выборная должность. Ох, как некоторые не хотели этого допустить! Меня изначально даже в кандидатах не было. Как раз эти мои друзья-офицеры и избрали вопреки желанию начальников. И уже второй раз подряд. Здесь все галочки – против них».
При этих словах Стефанцов потыкал указательным пальцем вверх и продолжил: «Столько случаев, когда чудом людей не губили! Не хочу каркать, но как бы старпом с командиром настоящей беды не наделали! Количество имеет обыкновение переходить в качество.
А если сил хватит меня задавить, так тогда галочки и не нужны. Я бы и без Вас вопрос о сегодняшнем…», - командир БЧ посмотрел на настенные часы: «О вчерашнем конфликте на заседание бюро вынес. Если бы прок от этого был возможен. Но прок возможен. В будущем. Не надо торопиться».
«Если я промолчу, они сочтут меня трусом».
«Ну и пусть», - спокойно возразил Стефанцов: «Всегда хорошо, когда противник вас недооценивает. Следующий раз это станет Вашим преимуществом».
Горелов было открыл рот для новых возражений, но на этот раз Стефанцов прервал его: «Послушайте, Андрей Юрьевич. Я понаблюдал за Вами этот месяц. Похоже, у нас близкие понятия о «чести офицера». Но Вы многого не знаете из того, что следовало бы знать на мой взгляд. Я вам как-нибудь расскажу, и, надеюсь, тогда Вы со мной согласитесь».
Андрей с видимым усилием молчал и изобразил готовность слушать.
«По какому основному пункту у нас со старпомом расхождения?», - продолжил Стефанцов: «И не только со старпомом?»
«Я не выношу хамства», - ответил Горелов.
«Нет, начальственное хамство здесь не главное. Поймите, даже такой тип офицера, как наш старпом или помощник, нужен в военной организации, как волк в лесу. Есть всё же категория людей, которым в основном нужен кнут в качестве стимула к нормальной работе. Но …»
«Таких меньшинство. Я слышал, когда старпом в отпуск уходит, и за него Гудков остаётся, то на корабле порядок хуже не становится, а дела идут лучше...», - упрямился Горелов.
«Боюсь, что едва ли не половина офицеров, не будь старпома, весь день сидела бы по каютам. Но не в этом дело. Это только внешне наша проблема выглядит как дискуссия на тему «Допустимо ли хамство на службе и в каком количестве?» Это не бытовуха. Конфликты мои с начальством, а скоро и Ваши – в основном – из-за наших подчинённых. Из-за отношения к ним.
Поймите, для старпома… Я его имею в виду как явление. Так вот, для старпома взаимоотношения с подчинёнными уровня матроса вообще не существуют. Ему матрос важен только как инструмент выполнения повседневных корабельных задач. Но даже если встать на его эту позицию, он всё равно не прав. Он о главном не думает. Главное – это то, какой матрос и какая организация лучше пригодны к бою. Правда состоит в том, что все мы – люди одноразового применения. Они, матросы, сознательно или неосознанно понимают, что являются пушечным мясом, бойцами одного боя…
Мы, кстати говоря, ничем от них в этом смысле не отличаемся. У экипажа общая судьба. Но мы пришли сюда добровольно. Мы с училища знаем, на что идём. А они вот только здесь, увидев американскую силу своими глазами, понимают, что шансов вернуться из первого боя нет. Разве что у прибрежной части Северного и Тихоокеанского флотов. Мы – флот одноразового использования. И если мы собираемся свой единственный бой хотя бы не проиграть, то должны подумать, сможет ли забитый, запуганный, тупой матрос такой бой выдержать? Вопрос в масштабе страны поставлен. Выдержит ли советский человек эту холодную, переходящую в горячую, войну? Мне нет дела до того, что думает по этому поводу старпом. Возможно, он считает, что успех зависит только от офицеров, а быстрее всего вообще об этом не задумывается.  А я убеждён: не станет матрос, ненавидящий своего командира, в ситуации, когда кроме смерти нет исхода, последние минуты своей жизни класть за дело этого самого государства. А ведь мы – представители государственной власти! Так нас учили? Что же за государство такое, лицом которого является наш старпом и ему подобные? Вот это и есть Советская власть?»
Горелов явно не был готов к такому развороту темы, но высказал свою мысль: «Я думаю, что именно офицерское хамство порождает годковщину».
«Это не обсуждается. Это аксиома», -  командир БЧ продолжал: «У нас, как у любого человека в этом мире, есть своё предназначение.  Это – особый разговор. Может быть, этого боя никогда и не будет. Но моя и Ваша задача – подготовить людей, которые нам подчинены, к этому бою. Этот их состав, следующий, неважно… Мы кадровые офицеры и должны делать это, даже если нам будут мешать. А что для этого необходимо? Необходим опытный командир, требовательное, но справедливое руководство, нормальные бытовые условия жизни и человеческие взаимоотношения! Нужен личный пример начальника! Самый скверный коллектив в такой обстановке выздоровеет, самый бесперспективный призывник в таких условиях станет пригодным к службе.  За такого командира, за такой корабль и за такую власть, за такую Родину и умереть можно!»

«Знаете, я так глубоко не копаю. Я просто хочу служить в обстановке нормальных взаимоотношений с людьми, которые меня окружают», - неуверенно произнёс Андрей: «Мне важно, что будет думать обо мне матрос, прослуживший у меня три года. Неужели обязательно нужно согнуть человека в бараний рог, чтобы добиться от него элементарной дисциплины? «Сознательной», по Ленину,  дисциплины? Не хочу, чтобы обо мне вспоминали, как о старпоме или помощнике. Хотя, я над Вашими словами подумаю».
«Подумайте. В противном случае Ваша позиция, - позиция студента, которому на два года вручили погоны», - Стефанцов на пару секунд задумался и продолжил: «Знаете, в дореволюционном флоте не было понятия партполитработы. Зато один из томов боевого устава был целиком посвящён моральной подготовке матроса к бою. Я читал этот том. Там наибольшее внимание уделялось как раз недопустимости унижения достоинства нижних чинов и личному примеру «господ офицеров».
Горелов слушал молча.
«Правда, справедливости ради, приходится признать, что этот устав  - следствие поражения пятого года и попытка избавиться от имевшихся ранее недостатков. Стало быть, материли и били по мордам младших чинов господа офицеры! В «Капитальном ремонте»  об этом хорошо рассказано. Но ведь дело тогда революцией кончилось!», - подытожил командир БЧ.
«Какая у нас может быть революция?.. Я просто стараюсь относиться к матросам по-человечески», - устало ответил Горелов.
«Наша работа очень похожа на работу учителя. Только у нас «выпуск» – раз в полгода. Вы, вероятно, ещё не знаете, как приятно получать письма от своих бывших матросов, с гражданки. Когда они вспоминают корабль и тебя лично как обстоятельства, сделавшие их настоящими людьми и настоящими мужчинами! Им, отслужившим, уже нет нужды прогибаться перед начальством...», - Стефанцов вдруг прервал свою речь, взглянув на лейтенанта, как бы пытаясь убедиться, нуждается ли собеседник в его словах?
Горелов слушал внимательно.
«Принцип подхода к взаимоотношениям с матросом действительно прост», - продолжил командир БЧ: «Мне его когда-то поведал мой однокашник по училищу, наш Троцкий. Он говорил: «Относись к матросу так, как будто это твой сын, даже если этот сын непутёвый». У меня таких непутёвых – половина БЧ».
Горелов удивлённо вскинул глаза: «Какой-такой Троцкий?»
«Троцкий? Это Саша Галанцев. Наш ротный комсорг в училище».
«А! Он ещё в КТЭМе играл?», - вспомнил Андрей.
«О! Он виртуозно играл в КТЭМе!»
«Я помню! Я помню, как однажды, когда по сценарию ему нужно было упасть навзничь назад, его должны были поймать! А они его не поймали! И он, бедняга, грохнулся всем телом!  И хоть бы что! Доиграл эпизод… Представляю, как ему больно было! Но ведь он никак этого не показал!», - оживлённо вспоминал Горелов.
«Точно, точно…», - согласился Стефанцов.
Оба дружелюбно рассмеялись.
«А ведь, знаете, я этот самый принцип от него самого, от Галанцева слышал», - задумчиво произнёс Андрей.
Теперь Стефанцов ответил удивлённым взглядом.
«А я у него на «Беззаветном» стажировался, когда ещё «пятаком»  был, а он командиром группы управления. Мы с ним немало беседовали», - закончил свою мысль Горелов.
«Надо же. Мир тесен. Вам повезло. Вы знаете очень интересного человека»…
Воцарилось молчание.
 «Ну, что будем делать, Андрей Юрьевич?», - спросил всё же Стефанцов.
«А что Вы предлагаете?», - Горелов доверительно посмотрел на своего командира.
Стефанцов открыл дверцу своего каютного сейфа, вытащил оттуда трёхлитровую банку спирта, налил по четверти стакана и разбавил.
 «Вы сейчас не должны высовываться. Вы мне нужны в качестве замены», - склонившись поближе к Горелову заговорческим тоном произнёс Стефанцов: «Меня всё равно сплавят в академию. Я здесь слишком мешаю. Поступить мне не сложно. У меня и так красный диплом, и значит – всего один вступительный экзамен, смешно сказать, – по специальности. Да ещё Галина Владимировна,.. Вы не знаете. Это дочь покойного адмирала Трибуца. Она в академии преподаёт. Замечательная женщина. Всех самых важных адмиралов Союза знает. И очень хочет кого-нибудь из нас в академии увидеть. А я первый…
Наших людей и это дело на «Трибуце» бросать без надзора не могу. Поможете?»
«Да Вы что? Я же зелёный командир группы! Кто карася  на майорскую должность поставит? И потом, я хочу на «Ревностный» вернуться!»
«Бросьте! Ваш «Ревностный» давно где-нибудь у Камрани  околачивается, на пути домой. Во Владивостоке Ваше место пустым не оставят. А здесь Вы мне нужны. Не карась Вы вовсе. Я мнение флагминов бригады и эскадры знаю. Неужели оставим это поле боя?», - призывно воззвал Стефанцов: «Только не подумайте, что я Вами прикрыться хочу, чтобы легче было уйти в академию. После вчерашнего командир Вас без давления  за меня не оставит».
«Но я же техники стартовой батареи почти не знаю, и вообще...»
«У нас есть не меньше пары месяцев. Я Вам помогу», - напирал Стефанцов.
Горелов сосредоточенно опустил голову. Тишина продолжалась несколько секунд.
« Ну, что? «Начинаем отделку щенка  под капитана!?», - с надеждой в голосе предложил хозяин каюты.
После короткой паузы Горелов ответил: «Есть, капитан Гоп!» .
Кажется, они понимали друг друга.
Через несколько минут Андрей уже сидел за столом в своей каюте.
Он вспоминал разговор со Стефанцовым, и вдруг к нему пришла совершенно новая мысль. Его офицерская жизнь прежде состояла в том, чтобы побыстрее выполнить свои служебные дела, так выполнить, чтобы не придирались начальники, чтобы сделать своё существование комфортнее, чтобы иметь побольше свободного времени, чтобы обеспечить себе больше возможностей для решения своих личных жизненных проблем. «Сделал дело – гуляй смело!» А что же он, Андрей Горелов, представляет из себя как КАДРОВЫЙ ОФИЦЕР ФЛОТА? Напишет ли когда-нибудь хотя бы один из его бойцов письмо, в котором поблагодарит за науку? Выдержит ли его группа тот единственный бой?
«Надо об этом подумать», - решил Горелов, укладываясь спать.
Он ещё не осознал, что НОВЫЙ ШАР прокатился!

=================================

Примечания.

  Старпом цитирует знаменитую фразу из книги «Капитальный ремонт» писателя-мариниста Леонида Соболева.
2 Согласно уставу «старшими» являются офицеры, начиная со звания майора (капитана 3 ранга).
3 Цитата из Шекспира.
4 КГУ – сокращение: командир группы управления.
5 Как известно, на этой картине изображён весьма коротко стриженный Понтий Пилат, обращающийся к патлатому Иисусу Христу.
6 Кто не работает, не имеет результата (нем).
7 Бравый солдат Швейк в своих замечательных «Похождениях…» рассказывал о некоем майоре Блюгере, который любил пофилософствовать, и выдал своим подчинённым однажды такую мысль: «Что такое офицерское звание? Каждый офицер, солдаты, сам по себе является совершеннейшим существом, которое наделено умом в сто раз большим, чем все вы вместе взятые. Вы не можете представить себе ничего более совершенного, чем офицер, даже если будете размышлять над этим всю жизнь. Каждый офицер есть существо необходимое, в то время как вы, рядовые, случайный элемент, ваше существование допустимо, но не обязательно. Если бы дело дошло до войны и вы пали бы за государя императора – прекрасно. От этого немногое бы изменилось, но если бы первым пал ваш офицер, тогда бы вы почувствовали, в какой степени вы от него зависите и сколь велика ваша потеря. Офицер должен существовать, и вы своим существованием обязаны только господам офицерам; вы от них происходите, вы без них не обойдётесь, вы без начальства и пёрнуть не можете. Офицер для вас, солдаты, закон нравственности -  всё равно, понимаете вы это, или нет, - а так как каждый закон должен иметь своего законодателя, то таким для вас, солдаты,  является только офицер, которому вы себя чувствуете – и должны чувствовать – обязанными во всём, и каждое без исключения его приказание должно вами исполняться, независимо от того, нравится оно вам или нет».

8 Действие «Капитального ремонта» происходит на российском военно-морском флоте в предреволюционные годы. В среде офицеров советского флота эта книга считалась самым основательным литературным произведением о флоте  вообще.
9 «Пятак» – жаргонное название курсантов пятого курса.
10 Камрань – городок на побережье Вьетнама, где располагалась советская военно-морская база.
11 Оба цитируют диалог из «Алых парусов».