В главной роли - бомба

60 лет назад первая советская баллистическая ракета Р-1 (аналог Фау-2), разработанная коллективом Сергея Королева, поступила на вооружение армии СССР. В стране, еще не успевшей оправиться от страшной войны, началась эпоха освоения ракетно-космической техники. Как раз в эти годы в команду Королева на должность кинооператора от студии "Центрнаучфильм" был направлен выпускник ВГИКа Махмуд Рафиков. Сейчас, когда срок "подписки о неразглашении" вышел, он рассказал обозревателю "Недели" Наталии Колесниковой о подробностях своей секретной работы.

На вопрос, почему из всех выпускников операторского факультета ВГИКа (мастерская профессора Гальперина) именно Рафикову выпала "почетно-секретная" доля, он отвечает, как бы стесняясь. Сыграли свою роль технические навыки - до поступления во ВГИК Мах (так его звали друзья) три года учился в авиационном институте, сначала в родной Уфе, затем в МАИ, занимался спортом, спиртным не увлекался, по своему происхождению никоим образом не принадлежал к "безродным космополитам"... По распределению попал на студию научно-популярных фильмов. Вот там и засекретили, запечатали наглухо и... командировали в Капустин Яр, где Сергей Королев испытывал свои первые ракеты.

Недолет - перелет

Ракеты, как известно, поначалу не взлетали и, вообще, вели себя неуправляемо. А когда научились летать, далеко не всегда точно приземлялись. Для операторов, которые с Земли нацеливали на них свои объективы, это порой создавало ситуации рискованные. Однажды, вспоминает Махмуд, получился недолет, и ракета, стартовавшая километрах в 150 от командного бункера, взорвалась всего в паре километров от точки, с которой велась съемка. Один из участников съемочной группы позволил себе сказать генералу, который вышел из бункера: вы-то, мол, там, за бетонными стенами, в безопасности, а мы тут на 20-градусном морозе рискуем взлететь на воздух... Генерал в весьма решительных выражениях рекомендовал операторам убраться куда подальше. На что Махмуд возразил: "Нас сюда Королев направил!" Генерал скрылся в бункере, а киношники вместе с замерзающей аппаратурой остались в неведении насчет своей дальнейшей судьбы. Наконец из бункера появился генеральский адъютант и нехотя передал слова Королева насчет того, что генерала убрать он может, а операторов - ни за что! Сергей Павлович считал, что, если результат работы ракетчиков не запечатлен на пленке, значит, его как бы и не было. Эксперимент длится мгновения, а запечатлевший его кадр можно смотреть и анализировать бессчетное число раз. Поэтому так важно, чтобы операторы были всегда рядом с испытателями.

Так как конструкторам-ракетчикам требовалась и фиксация их работы сверху, решено было произвести съемку ракетного полигона с самолета. Коллеги, вспоминает Махмуд, от этого задания, мягко говоря, уклонились. У одного из них, после того как он увидел последствия атомного взрыва на Земле, просто-напросто сдала психика. А Рафиков полетел и с помощью неуклюжей, тяжелой техники тех времен снимал запуски ракет и испытания атомных, а впоследствии и водородных бомб. Королев и Курчатов эти кадры ценили - результат работы конструкторов был виден четко.

На каком же расстоянии от места взрыва приходилось быть оператору?

- По-разному, - отвечает Мах, - в зависимости от мощности бомбового заряда. Восемь, пять, иногда три километра - это если атомный заряд. Ну а когда водородный, тогда подальше - километрах в двадцати пяти...

У меня семья, я жить хочу

Не все удавалось сразу.

- Назначили однажды в Семипалатинске испытание очередной опытной атомной боеголовки, - вспоминает Рафиков. - Пять операторов приготовились к съемке. До взрыва 10 секунд, 9, 8... На 6-й секунде мы включили камеры. И вдруг услышали щелчок, но вместо ожидаемого мощного гриба выросла поганка с длинной ножкой и малюсенькой шляпкой. То есть взрыв получился какой-то неполноценный. Мы выключили камеры. Приехал Курчатов. Подошел начальник из спецотдела Министерства среднего машиностроения, которое ведало тогда атомными делами (конспирация!), Валентин Петрович Поляков - он вел на испытаниях всю организационную работу. Перед нами поставили новую задачу: поскольку попытка оказалась неудачной, взрыв практически не удался, надо подлететь на вертолете вплотную к вышке, на которой был установлен заряд, и крупным планом снять этот недовзорвавшийся заряд. "Но только, - предупредил Поляков, - имейте в виду: в любой момент он может взорваться". Обычно экипаж вертолета Ми-4 состоит из четырех человек, но в данном случае оставили одного - командира-пилота, зачем рисковать! Вторым был я - оператор. Мы подлетели к вышке чуть ли не вплотную, зависли метрах в 50, и я, как было указано, со всех четырех сторон запечатлел этот заряд. Хотел сделать еще кадры - снять поближе и предложил пилоту еще раз подлететь к вышке. Пилот только выругался: у меня, мол, семья, дети, я жить хочу! И мы чесанули оттуда. Пилоту дали звание Героя Советского Союза. Он потом ко мне подошел в столовой, подвел к своему командиру дивизиона, тот сказал: "Я бы и вас представил к награде, да не могу - вы ведь не наш, не армейский".

Взрывная волна

Съемки, как уже говорилось, велись с Земли, с вертолета, с самолета. На полигоне у Семипалатинска определиться с точками, с которых следует снимать, чтобы и задачу выполнить, и оператор не пострадал, разумеется, было куда легче, даже с учетом того, что ситуация может развиваться непредсказуемее, чем при работе с воздуха.

Рафиков приводит такой пример. Самолет, на котором летел оператор, шел параллельным курсом с самолетом, несущим бомбу, на расстоянии нескольких километров. В первый раз готовясь к подобной съемке, Махмуд надеялся, что удастся пристроиться с камерой у иллюминатора. Ему оставили для этого одно из "окон". И вот дали сигнал, что бомба "пошла". Через несколько секунд последовала страшная вспышка, и взрывная волна тряхнула самолет - появился формирующийся "гриб". Затем оператору пришлось переналаживать камеру, менять объектив (этого требовала тогдашняя несовершенная техника). Пока возился, самолет развернулся в обратную сторону, и оператору дальнейшее развитие "гриба" запечатлеть не удалось, поднялось ядерное облако, коснулось самолета. Облако несло с поверхности Земли пыль и камни. В облаке оказался ничем не защищенный оператор (впоследствии такое случалось с ним не раз).

Через пару дней предстояло снимать новое испытание. Но теперь Рафиков был подготовлен лучше. Для съемки выделили самолет, в багажном отсеке которого прорезали люк-окошко, там закрепили три камеры с разными объективами. Окошко плотно задраивалось и открывалось по сигналу летчика, когда наступал момент сброса бомбы. У открытого окошка оператор проводил 10-15 минут, невзирая на холод и отсутствие кислородной маски (летчики на высоте работали в масках).

То, что происходило во время взрыва на Земле, снимать поначалу не разрешалось. Но затем появились и эти кадры: дым, огонь, перевернутые танки, погибшие животные - собаки, овцы...

- Одна картинка меня поразила, - вспоминает Махмуд. - Рухнувшая металлическая ферма моста, а рядом стоит привязанный к столбу живой барашек...

Оператор гордился тем, что своими съемками нередко помогал ученым проанализировать результаты своих экспериментов - поисков наиболее оптимальных вариантов смертоносного оружия. Он рассказывает такой, например, эпизод:

- Взрыв атомной бомбы был произведен на высоте примерно двух километров. Я летел на высоте 4-5 километров.

Была низкая облачность. Обычно внизу всегда черным-черно - это Земля, а тут все белое - облака под нами, наверху солнце светит. И вот взрыв! Над облаками. Взрывная волна пошла во все стороны и вниз, и шляпка "гриба" при этом превратилась во что-то необычное. Не поймешь - шляпка или не шляпка, внизу виден гигантский белый круг, напоминающий формой таз, по кромке которого - отражение голубого неба. Красивое зрелище. Но снизу, с Земли, начальной фазы взрыва наблюдатели видеть не могли, он был перекрыт этим белым кругом. А ученых интересовала именно эта фаза. Я уже знал, что требуется, и снимал крупно. И вот прилетели мы на аэродром, подкатывает к нам генерал: "Давайте сюда оператора Рафикова!" Ну, думаю, что-то будет, наверное, я где-то ляпнул лишнее. Честно говоря, испугался. Меня в машину - и куда-то везут... Все молчат. Въезжаем в городок, который тогда назывался Берег, а теперь - Курчатов. Минуем посты, колючую проволоку, лай собак. Останавливаемся у здания, где, как я потом узнал, располагался самый центр науки. Меня провожают на третий этаж. В коридоре встречаюсь лицом к лицу с явно ожидавшим меня Курчатовым. Лицо у него расстроенное, покрасневшее. "Дело в том, - говорит он, - что из-за сплошной низкой облачности мы с Земли не видели начальной стадии ядерного взрыва, а нам нужны точные сведения об этой первой стадии и ее поэтапном развитии. То, что сняли с Земли, ничего не дает, сплошные облака". Я ему рассказываю, какая мне открылась картинка, - рисунок ядерного облака был не похож ни на один из прежних взрывов. Курчатов говорит: "Странно. Нужны доказательные данные". Я объясняю, что всегда включаю три камеры за пять секунд до взрыва. Так что вся начальная стадия снята и крупным, и средним, и общим планами. Игорь Васильевич протянул мне лист бумаги и карандаш. Я нарисовал примитивно ход лучей через объективы трех разных фокусных расстояний и сказал, что можно вычислить размеры снятого объекта, измерив изображение на трех разных пленках через микроскоп, и развитие каждой фазы взрыва удастся рассчитать, зная, что секунда - это 24 кадрика. Летчики должны только сказать расстояние от объекта съемки до самолета. В общем, все мои пленки отправили срочно в Москву, там проявили, проанализировали изображение и сделали выводы о характере взрыва, ради чего, собственно, и проводили испытание.

Лучевая болезнь

Испытание атомной энергоустановки на одной из самых первых подводных лодок, едва не закончилось для Рафикова трагически. Увлекшись съемкой контуров охлаждения установки, оператор не обратил внимания, что в какой-то момент все моряки лодку покинули. Он, правда, мельком слышал, что ему кричали: "Кончай, сматывайся!" Но решил, что просто настал конец рабочего дня, вот команда и заспешила, а он не спешит и может еще поработать... И внезапно осознал - настала непривычная тишина и появился какой-то специфический запах: "Так пахнет, когда металлическое ведро попадает в костер..." Махмуд услышал отчаянный голос майора, который был к нему приставлен (засекреченного киношника во время пребывания "на объекте" постоянно "пасли" - то ли охраняли, то ли следили, чтобы "не отклонялся в сторону", иногда помогали таскать тяжелую аппаратуру): "Уходи, уходи! Да брось ты свою камеру!" Но оператор камеру не бросил. Подскочили санитары с носилками и утащили его вместе с камерой. Люк плотно задраили. Махмуду приказали скинуть всю одежду ("Новая кожаная куртка пропала!") и поставили под горячий душ: "Стой, сколько вынесешь!" Час стоял под душем. Майор-телохранитель принес из кубрика чистое белье, обмундирование и объяснил, что произошла авария - утечка радиации.

Махмуд вернулся в Москву, на аэродроме его встретила жена (сообщила радостную весть - она беременна). Лена работала на той же студии, но, разумеется, не знала, что на картине "Номер такой-то" - фильмам, которые именовались закрытыми, то есть на оборонную тематику, названий не давали, они прикрывались номерами - произошло ЧП.

На первых порах казалось, что все вроде бы обошлось. Родился сын. Махмуд уехал в командировку в Семипалатинск - снимать очередные испытания. И там почувствовал, что с ним происходит нечто странное: появился небывалый аппетит - после сытного завтрака в офицерской столовой он еле-еле дотягивал до 12 часов, когда начинали подавать обед, а к концу обеденной смены, к удивлению официантки, снова садился за стол. Так прошли две недели. Дома в Москве аппетит пропал совершенно. Мать готовила любимые блюда - не мог куска проглотить. Поднялась почти до 39 градусов температура. Положили в больницу - в обычное терапевтическое отделение, где он пролежал целый месяц. Температура не спадала, больной исхудал, ослабел, а диагноза поставить не могли... А Махмуд, догадываясь, в чем дело, не решался сказать, что облучился, - ведь подпись давал, засекречен...

Диагноз поставили в Министерстве среднего машиностроения. Больного перевезли в спецклинику и приняли решительные меры против начавшейся лучевой болезни. Подлечили. Предложили оформить инвалидность. Махмуд категорически отказался: "У меня жена молодая, красавица, сынок маленький, а я, молодой мужик, буду числиться инвалидом!" Было принято компромиссное решение: Рафиков продолжает работать, но директору киностудии дается указание - близко не подпускать этого оператора к темам, связанным с атомной энергетикой.

Первый оператор Гагарина

Весной 1961 года для него, сохранившего свои преимущества засекреченного мастера, нашлась достойная тема. "Полетишь на приземление!" - распорядился директор студии. Посвященные в тайны понимают друг друга. И Махмуд все понял.

- 9 апреля, - вспоминает он, - мы прибыли в Куйбышев, а 12-го прилетели на военный аэродром в городе Энгельсе. Гагарина мы встретили в аэродромной диспетчерской, он уже был в голубом спортивном костюме, счастливый, радостный, розовощекий. Он, конечно, понимал всю значительность произошедшего события. Но тогда он был еще Юркой - и внешне, и внутренне. Человеком, осознавшим себя героем, совершившим подвиг, он стал не сразу - года через три. Я с ним на протяжении нескольких лет не раз встречался. Конечно, он изменился - немножечко расправил плечи, Это естественно. А тогда, в тот исторический день, я старался выполнить просьбу Королева, которую мне передал директор киностудии: снимать Гагарина очень крупными планами и длинными кусками, стараясь запечатлеть его состояние. Сергея Павловича волновало, не будет ли каких нарушений в психике человека, побывавшего в космосе. Королев, как я уже говорил, больше всего доверял пленке - документу, лицо в кадре говорило лучше всяких слов.

Там, на аэродроме в Энгельсе, и родился тот знаменитый кадр анонимного автора - "Улыбка Гагарина".

Фильмы о космосе обычно делались в двух вариантах. Один - исключительно "для служебного пользования", его видел только узкий круг причастных к тайнам. Некоторые эпизоды из этого закрытого фильма входили в вариант, предназначенный для общедоступного показа. Но и этот вариант не выходил на экран, пока на то не давала добро государственная комиссия, в составе которой был Королев. Последним фильмом, который после его разрешения появился в прокате, был "Космический мост" режиссеров-операторов М. Рафикова и В. Суворова. 31 декабря 1965 года Королев этот понравившийся ему фильм принял. Через две недели его не стало...

...Вот такая была работа у заслуженного деятеля искусств России М.М. Рафикова. Сейчас ему 86 лет. 65-летие Победы по праву встретил как победитель. 60 лет назад, давая обет молчания, он не думал о том, что одновременно дает обет героизма. Он и сейчас не любит слова "героизм" - просто так сложилась судьба