«Когда в России говорят «мировой финансовый кризис», они ошибаются: это кризис «сырьевых» стран. Никакой катастрофы, вполне нормальное, предсказуемое явление», - пишет Данейко на сайте Онлайнер.
«Посмотрите: Саудовская Аравия к этому кризису готовилась, и сейчас у них все не так уж и плохо. Еще один положительный пример — Норвегия. Это страна, которая первый взлет «нефтяного» благосостояния пережила, готовясь к неминуемому падению цен на углеводороды, и теперь ее экономика от подобных перепадов не сильно страдает. А все остальные страны попали в «ловушку счастья», грубо говоря, бабло поперло и с каждым днем его становилось все больше и больше. В результате у многих людей возникло ощущение, что это навсегда. Мы ведь отказываемся думать о плохом даже на бытовом уровне. Непонимание происходившего в верхах некоторых «сырьевых» стран я бы даже отнес к вопросам не экономическим, а психологическим.
Также я слышу странные разговоры по поводу рухнувшего китайского рынка. На самом деле рухнул китайский фондовый рынок, а это две большие разницы. Учитывайте, что экономика Китая сейчас растет на 5—7% в год. Для любой другой страны такой рост — это просто прекрасно.
Другое дело, что российские лидеры думали, что китайский рост будет бесконечным, и Китай станет их стратегически важным партнером, но опять же, они, видимо, забывали: если что упало, то поднимется, если долго поднимается — обязательно упадет», - пишет эксперт.
Мировая экономика просто входит в другой цикл, где драйверами роста будут развитые экономики — такие, которые производят, создают, а не выкачивают из земли. Но это лишь одна часть того, что сейчас происходит. Вторая часть — мы сейчас наблюдаем формирование принципиально новой технологической базы, которая может привести экономистов в растерянность.
«Экономика как наука возникла при капитализме. Сам капитализм — это такой мир, где есть два субъекта: оба полные, упитанные, но один — в цилиндре с сигарой, а другой — в кепке профсоюзов. И все это время они ведут диалог о том, как делить пирог. Так выросла пенсионная система, социальные блага, нынешняя организация общества. Но самое главное — капитализм строился на все большем вовлечении ресурсов в переработку, благодаря чему пирог рос. Именно тогда появился главный показатель успеха — валовый внутренний продукт.
Но новая экономика строится на экономии ресурсов. Это означает, что мы перерабатываем сырья и выпускаем продукта все меньше и меньше, а живем при этом все лучше и лучше. Понять это на первом этапе будет очень сложно. Уже есть ростки такой экономики, которые доказывают состоятельность подобных принципов. Один из примеров — Uber, который показал, что нам не надо столько машин, раздутого штата таксомоторных парков, чтобы закрыть свои потребности. То есть качество осталось прежним, а вот затраты значительно сократились.
Еще пример. Дрель в немецкой семье по статистике работает за десять лет меньше десяти минут. И если к вам, говоря образно, прилетит дрон с такой дрелью и она сама сделает дырку, то вряд ли вы будете покупать продукцию Bosch, а скорее просто возьмете ее в аренду…
Нынешний тренд экономики — это экономия.
Мы пока живем невероятно неэкономно. Вот представьте себе: тратим деньги на добычу барреля нефти, после — на то, чтобы его довезти, платим за переработку, а потом заливаем его в бак автомобиля и получаем КПД 40—50%. Сколько мы выбросили продукта!
Новый тренд снижения транзакционных издержек позволит оптимизировать нашу структуру потребления. Но средний класс пострадает в значительной степени. Что действительно станет проблемой, так как долгое время средний класс занимался тем, чем сейчас занимаются компьютеры: это были квалифицированные люди, которые считали — делали отчеты, подбивали балансы, сидели в банках.
Это, конечно, вызывает определенные панические настроения, но на самом деле все не так страшно. Интернет открывает перед каждым невероятные пространства для трудоустройства. Убивая старые профессии, он рождает совершенно новые направления, - считает Данейко.
«Теперь о том, как это все коснется Беларуси. Курс белорусского рубля привязан к курсу рубля российского, а он привязан к нефти. Это то, что отражает нынешние колебания национальной валюты. Поэтому, когда дно будет нащупано, а произойдет это в моем понимании скоро, этот фактор девальвации будет элиминирован, и мы получим более стабильную валютную ситуацию. Но нужно понимать, что девальвация сейчас и предыдущие девальвационные кризисы — это разные вещи. Тогда это были финансовые кризисы, которые длились полгода — девять месяцев, и потом все возвращалось на круги своя.
Сегодня же два основных рынка — Россия и Украина, — где Беларусь продавала свою готовую продукцию, которая попадала под концепцию «почти европейское качество по приблизительно китайской цене», рухнули. Мы получили ситуацию наоборот: поток товаров уже идет оттуда, они оказались более дешевыми и приемлемыми по качеству. А это значит, что «отскока» на прежние позиции уже точно не будет. Мы оказались в другой экономической реальности. И чтобы из нее выйти, надо поменять основные рынки сбыта и заново создавать эффективный бизнес.
Есть такая поговорка: в растущей марже прячутся все ошибки. Сейчас, когда маржа упала, стало понятно, что многие наши компании управляются неэффективно. Я в первую очередь говорю о частном секторе, информацией о котором располагаю. И скажу вам: они учатся, работают над этим. Насколько государственный сектор готов, трудно судить, потому что у меня коммуникации с такими компаниями практически нет.
Подводя итог, предположу, что этот год для белорусской экономики будет самым тяжелым. А в 2017 году можно ожидать небольшой рост, по крайней мере в секторе частных компаний. Если мы сможем увеличить долю экспорта в другие страны, а не в Россию, связка с российским рублем и опосредованно с ценой на нефть будет слабеть.
Помимо всего прочего, не стоит забывать о традиционном давлении на белорусскую экономику, идущем от неэффективного государственного сектора, который приходится постоянно дотировать. Поэтому остается актуальным вопрос: будет ли проведена реформа, после которой, наконец, закроется эта бесконечная дыра. Безусловно, это большой вызов: в эпоху роста проблема стояла не так остро, а сегодня приходится смотреть нелицеприятным фактам в лицо. Такая реформа — сложная задача. Часть предприятий надо закрыть, провести переквалификацию рабочей силы. Получается замкнутый круг: у нас нет эффективно действующей социальной системы адаптации людей, которые потеряли работу, поэтому их увольнять нельзя. А чтобы их не увольнять, надо поддерживать неэффективные госпредприятия. Как ни крути, часть госкомпаний, сколько их ни поддерживай, рано или поздно умрет, и вполне вероятно, это будет что-то из «фамильного серебра», которым мы так гордились», - пишет экономист.
Комментарии