Антидеревенская проза

То, что сегодня происходит в России, многим кажется непостижимой загадкой. Действительно, как же могло случиться, что значительная часть населения страны без особых социальных катаклизмов, фактически добровольно, согласилось перейти из положения, пусть зачастую и декларируемого, но равенства в свое нынешнее холопское состояние? А ведь свою нынешнюю холопскую сущность прекрасно осознают уже не только люди, работающие непосредственно на частного хозяина, но и государственные служащие, чьими руками укрепляется этот неправедный строй, и даже интеллигенция, осознавшая вся мнимость политических свобод при всевластии капитала.

Так как же такое могло случиться? Для меня корень разгадки уже длительного господства ублюдочного капитализма в России содержится в крестьянской психологии большинства жителей России. России, которая хоть и прошла в ХХ столетии стремительный путь урбанизации, по-прежнему, психологически остается во многом крестьянской страной.

В молодости мне довелось поработать и сельским журналистом, и редактором районной газеты. Выходцы из села, зная об этом, с удовольствием заводят со мной разговоры о деревенской жизни. Предаются ностальгическим воспоминаниям о своем «посконном и домотканом» детстве, овеянном ревом коровы в материнском сарае, гоготом гусей и отдыхом на берегу заляпанной навозом тихой речушки. Да, что и говорить, в молодости и водка была слаще, и женщины красивее. Однако, наши совместные вздохи о былом качестве деревенской самогонки тут же и заканчивается, а порой переходит в агрессивную враждебность, стоит мне сказать об извечном «идиотизме деревенской жизни» (автор этого выражения – Карл Маркс).

Усилиями нескольких поколений наших писателей-деревенщиков о деревне сложено множество мифов. И главный из них – конечно же, о непосильном крестьянском труде. Но, странное дело, проработав на селе десяток лет, я никогда с этой «непосильностью» не сталкивался. Да, в отличие от горожанина, крестьянин проводит на работе с перерывами почти весь световой день. Но труд этот в единицу времени вовсе не так интенсивен, как труд заводского рабочего, строителя или, скажем, шахтера. Те, кого труд «от зари до зари» не устраивает, давно уже перебрались в город и работают шоферами или у станка.

Второй миф – о нищете деревни. Сейчас деревня действительно обнищала, но вот в советское время – уж извольте. Кто в те времена был способен купить кооперативную квартиру в городе за немыслимые для горожанина 10-15 тысяч советских рублей? Почти исключительно выходцы из села. А куда шел основной поток легковых машин? На село. И всё это под нескончаемые стенания о трудной крестьянской доле.

Правда, я говорю о нашем донском селе. И если уже в те времена в Средней полосе России предпочитали на селе пить самогон, а не работать, то отсюда и нищета.

У многих потомственных горожан существует устойчивое негативное отношение к селу. И родилось оно не на пустом месте. Крестьянин, попав в город, ведет себя как завоеватель. Кто первый стал таскать городским медицинским светилам подношения, сначала продуктовые, а потом и в конверте? Крестьянин. Кто первый додумался до того, что можно подкупить преподавателей вуза, чтобы пристроить туда сына? Крестьянин. Кто первый стал покупать должности в органах власти? Тоже крестьянин.

Причем, заметьте, это можно даже проследить по нашей «деревенской» прозе – подобные действия крестьянская психология не осуждает. Ну, схитрил. Так ведь надо же было «бедному» крестьянину как-то уровнять свои жизненные шансы с горожанином…

Мы – единственное «цивилизованное» государство на Земле, где лишь в середине прошлого столетия произошел очень быстрый, в три раза быстрее, чем в остальном мире, процесс урбанизации, «огорожанивания» страны.

Для промышленно развивающихся стран Западной Европы и Северной Америки, с которыми так любят нас сравнивать «демократы», он проходил значительно раньше, с конца 18 и до начала 20 века. Так, среди жителей Англии уже в середине 19 века горожан было половина, а в начале 20 века — уже 75 процентов. Мы же этого состояния достигли лишь к концу советской эпохи.

Эта статья наверняка вызовет немало критических откликов даже среди тех людей, которые были вполне согласны с большинством моих предыдущих выводов о печальном состоянии нашей страны в настоящее время. Потому что одно дело – констатировать факт, что в основе глубочайшего духовного и экономического кризиса государства лежат навязанные ему частнособственнические отношения, и совсем другое - объяснить причины, в силу которых для народа России оказалось возможным в течение века «прогуляться» в социализм и вернуться в свое убогое капиталистическое прошлое. Иначе говоря, почему для нашей нации, или, по крайней мере, для существенной её части, оказалось возможным с невероятной легкостью отказаться от идей социализма и поменять их на старую как мир концепцию жизненного достатка? (То, что, фактически, этот достаток оказался для многих недостижим – вопрос второй, но «революция» 1991 года совершалась именно под лозунгом потребительского достатка или, грубо говоря, «чтобы у нас было как на Западе»).

Корень таких фантастических метаморфоз, на мой взгляд, - в изначальной деревенской психологии большинства россиян. Да, да, и сегодня. Эту изначальную психологию деревни порой бывает невозможно изменить, даже если человек в дальнейшем стал доктором философских наук или …первым и последним президентом СССР.

Когда речь идет о кардинальной смене убеждений, как это случилось со многими в 1991 году, уже мало констатации, что полки магазинов в последнее советское десятилетие были девственно пусты, что царил бюрократический произвол, что сами правители последних лет, исключая разве что Андропова, вовсе не были образцом несгибаемых коммунистов. Да, всё это было, но разве этого достаточно, чтобы человек сменил свои взгляды на прямо противоположные? Убеждения трудно сменить, когда они ЕСТЬ. А были ли они реально у многих?

Например, для меня самого и для многих моих товарищей переворот 1991 года явился подлинной трагедией, крушением всего, чем мы жили. Для других же – всего лишь щекотавшей нервы переменой «правил игры», и не более того. Для третьих и вовсе – праздником.

Почему это случилось?

Только не нужно в серьезном разговоре подсовывать простенькие объяснения этому, мол-де, для одних социалистический уклад жизни был выгоден, они при нем процветали, а другие – нет, иначе мы никогда не поймем истины.

Чем, к примеру, социалистический строй мог быть выгоден конкретно для меня? Материально – ничем. Мне 62 года, из которых сорок два я прожил при социализме. Если говорить о материальном достатке, то мой достаток почти никогда раньше не поднимался выше среднего по стране. Парадоксально, но «грёб деньги лопатой» я только в самом юном возрасте, когда приехал после школы на строительство Нурекской ГЭС в Таджикистан и работал там проходчиком. А потом, получив два высших образования, я никогда даже и близко не подбирался к своим нурекским заработкам. Ни работа в газете, ни работа инструктором облисполкома с окладом 220 рублей – никакого жирного куска не сулила.

(Забавно, кстати, вспомнить о так называемых «привилегиях», на борьбе с которыми «демократы» и выбились в дамки. Были, были эти «привилегии». Проработав несколько месяцев в облисполкоме, я вдруг обнаружил, что по своей должности – заместитель заведующего общим отделом – имею право посетить подвал облисполкома, где торговали всякой дефицитной жратвой для «избранных». Ринулся туда и оставил в подвале полполучки – купил вяленого леща, курицу, копченую колбасу. Дома меня ждал скандал. Мать сказала, что вместо продуктов с ресторанной наценкой, а именно таковы были цены в подвале, ей дешевле это было купить на рынке. А наличие подвала в облисполкоме, столь ненавистного обывателям, объяснялось очень просто – большинство ответственных работников второго по значимости учреждения в области – проводили на своем рабочем месте по 14-15 часов день. Когда же им ходить на базар?)

Итак, как говорится, не надо ля-ля. Большинство при социализме жило примерно одинаково. Если лучше других жил шахтер или профессор, то только потому, что это был самый тяжелый труд. (Разумеется, я не говорю про современных «профессоров», неимоверно расплодившихся за последние двадцать лет). И еще – я, разумеется, не говорю об армии несунов и откровенных воров, которых всегда много и которые, естественно, в любом обществе живут лучше остальных.

Речь сейчас не о прямом воровстве, а о социальной психологии, о побудительных причинах, заставивших нас свернуть со «столбовой дороги социализма». И вот тут, в следующей своей фразе, я вступлю в непримиримую полемику с многими, потому что для меня ответ на этот вопрос кроется, главным образом, в крестьянском мировоззрении значительной части моих сограждан, даже тех, кто считает себя давно и безусловно горожанами.

Поскольку процесс урбанизации крайне важен для понимания моих дальнейших рассуждений, сделаю выписку из Википедии:

«В 1926 г. доля горожан в населении СССР составляла 18 % (на уровне 1913 г.), но с началом индустриализации и коллективизации начался их неуклонный рост: в 1940 г. — 33 %. Городское население росло и в годы Великой отечественной войны. Темпы урбанизации в СССР превосходили в 2-3 раза показатели западных стран в соответствующие периоды. С 1950 по 1989 г. городское население увеличилось на 120 млн человек. По сути, на территории СССР «появилась» дополнительно еще одна страна (в 1913 г. население России составляло 159,1 млн человек, из них селян – 131 млн), что не могло не вызвать ряда серьезных проблем социально-экономического характера. Изменился и род занятий сельского населения. Если в 1926 г. для 93,6% всего населения деревни источником существования было сельское хозяйство, то к 1990-м гг. – только для половины. К моменту распада СССР в агломерациях было сосредоточено 4/5 горожан. Можно отметить и попытки ограничить рост больших городов и осуществить переход к единой плановой системе расселения с опорой на развитые города, что удачно осуществлялось в Литовской и Белорусской ССР. Для Советского Союза, как и для многих развивающихся стран, характерен и процесс рурализации — насыщение городской культуры сельской, традиционной за счет мигрантов из села.

Следует отметить, что темпы урбанизации в РСФСР были гораздо выше, чем в среднем по СССР. Городское население на конец 1991 г. составляло 109,7 млн человек, или 74 %, а сельское – 39 млн, или 26 %. В 1926 г. в больших городах (свыше 100 тыс. чел.) проживало около 36% горожан, в 1959 г. – 49%, в 1999 г. – 67%. В 1999 г. в России было 285 больших городов. Особенно быстро росли миллионные города: в 1959 г. их было 3, в 1970 г. – 10, в 1980 г. – 20, 1999 г. – 22. С 1959 по 1999 г. их население возросло с 14,7 до 39,6 млн. человек, или с 10,1 до 22,3% от городского населения страны. Сейчас по доле горожан (73%) Россия находится на среднеевропейском уровне.

До 1990-х годов Россия была страной классической урбанизации: в ней увеличивалось городское население и сокращалось сельское.

С начала 1990-х гг. наступил новый этап. За последние 1990-2000 количество городских поселений сократилось более чем на 10%, численность городского населения на 3,5%, а доля городского населения на 0,9%. Это похоже на субурбанизацию в западном мире, когда преимущественное развитие получает ближайшее окружение городов. В России же признаки субурбанизации отмечаются вокруг Москвы, Санкт-Петербурга и ряда крупнейших городов, а в целом по стране наблюдается дезурбанизация, т.е. сокращение городов, что связано с системным социально-экономическим кризисом. С 1990-х годов образование новых городских поселений практически прекратилось, и доля горожан сократилась в 44 регионах страны. Начался процесс «расползания» больших городов, роста и благоустройства в них сферы услуг; обострились проблемы общественного и социоприродного развития, особенно экологические и транспортные».(Википедия).

Начав писать эту статью, я еще раз перечитал ленинские работы о крестьянстве, пытаясь взглянуть на них непредвзятым, очищенным от советского догматизма взглядом. И пришел к крайне удивившим меня самого выводам: Ленин …очень противоречив в своих оценках крестьянства. Говорю это как человек, для которого имя Ленина свято.

Изначально Ленин, как и Маркс, видел в крестьянстве только одно – реакционную буржуазную массу, враждебную целям пролетариата. Да и разве мог он иначе воспринимать крестьян после провала русского народничества. Наивные и в чем-то святые люди, народники шли «в народ», стремясь открыть ему правду о чудовищной несправедливости царизма. А их, в лучшем случае, этот народ сдавал полиции, в худшем – забивал до смерти. Иллюзорные представления о крестьянстве мгновенно закончились. Крестьянин – собственник по своей природе, и Ленин это прекрасно понимал. Понимал и тогда, когда стал главой государства. В своей речи в Московском совете 23 апреля 1918 года он сказал: "Мы имеем одного чрезвычайно опасного тайного врага, которые опаснее многих открытых контрреволюционеров, ...враг этот - стихия мелкого собственника" (т. 22, с. 432).

Но Ленин всегда был абсолютным прагматиком, то есть исходил из постулата, что политика – это искусство возможного. Потому-то и был принят большевиками вовсе не марксистский принцип национализации земли, а эсеровский лозунг о её социализации, очень сомнительный лозунг - «Земля – крестьянам». Потому-то в 1919 года на VIII съезде РКП Ленин говорил: "Нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянина. Задача здесь сводится не к экспроприации среднего крестьянина, а к тому, чтобы учиться у крестьян способам перехода к лучшему строю и не сметь командовать! Вот правило, которое мы себе поставили" (т. 24, с. 168).

Это, конечно же, была вынужденная тактика. И только Сталин осуществил ту последовательную коммунистическую политику в отношении крестьянства, которую его предшественник осуществить не смог. При всей своей жестокости, сталинская коллективизация, как мне кажется, вовсе не ставила своей первоочередной целью увеличение товарности сельскохозяйственного производства, насыщение растущих городов продуктами. Эту задачу можно было решить и десятком других способов. Нет, Сталин сознательно уничтожал крестьянство как класс, превращая его в сельскохозяйственный пролетариат, то есть, по своей сути, выполняя ту задачу, которую не успели сделать в России ни капитализм (Столыпин), ни Ленин. Это только нынешним недоучкам-демократам кажется, что Столыпин и Сталин – антиподы. Но, в сущности, они делали одно и тоже дело, только на разных этапах развития общества.

Сталин, абсолютно уникальный в нашей истории человек, с невероятной последовательностью и жестокостью за считанные годы провел урбанизацию СССР, для которой потребовались бы поколения других правителей. Когда ему понадобилось для этого половину страны превратить, по сути дела, в крепостных, он и это легко осуществил, отняв у селян паспорта. И параллельно, независимо от этого, шел бурный рост городов, хотя в них перетекало ровно столько вчерашних крестьян, сколько было нужно Сталину.

…Странные люди, наши демократы. Полвека ломают голову: зачем это было нужно Сталину? На шизофреника вроде не похож, а тогда зачем крушить судьбы миллионов людей? Но ведь Сталин много раз сам шутливо отвечал на этот вопрос: «Я еще буду пить чай при коммунизме». Коммунизм строил Сталин, вот и всё объяснение. Своими варварскими методами, но строил. Как чуть позже это стал делать Мао, развязав «культурную революцию». Правда, портрет Мао до сих пор весит в каждом китайском учреждении, а портреты Сталина мы постарались изничтожить.

Ему не хватило, как я считаю, лет десяти-пятнадцати, чтобы сделать процессы коммунизации страны необратимыми, чтобы экономически задавить остальной капиталистический мир, а потом начать то, для чего, собственно говоря, и затевался весь этот сыр-бор в 17-м – жить по-коммунистически.

Я отношусь к случившемуся уже без нестерпимой горечи, скорее, по-философски: ну, не получилось у нас, у других получится. Получится у Ху Цзиньтао, либо у Обамы, либо у Чавеса, либо у их преемников – какая, в конце концов, разница для человечества? Прогресс неизбежен и однозначен в своем поступательном движении. А Россия уже столько сделала для грядущего светлого будущего всего земного шара, что может и слегка отдохнуть …в своем капиталистическом дерьме.

Но всё же любопытно: почему это случилось именно с нами? Где мы споткнулись?

Споткнулись мы на мелкобуржуазной, по классическому определению, крестьянской психологии. Только на этом, смею вас уверить. А Путины, Медведевы, вкупе с Абрамовичами и Дерипасками – лишь флагманы этой самой частнособственнической психологии деревенского «кугута». «Хазява», как говорят у нас на Дону в станицах.

Урбанизация страны – процесс длительный. Для этого вовсе не достаточно, чтобы половина или больше населения страны формально порвала с сельским хозяйством, перейдя работать в город. Для этого нужно оборвать все корни такой психологии, связывающие человека с деревней, диктующие поступать ему так, как велит инстинкт собственника.

Но практически сразу после смерти Сталина крестьянская психология одержала победу в СССР. Бывший пастушок Хрущев, землемер Брежнев, конечно же, никакими пролетариями не были, а уж тем более интеллигентами. Вспомните хрущевские эксперименты с сельским хозяйством. Ну, скажите, какому горожанину - рабочему или интеллигенту - пришло бы в голову мысль думать, что он разбирается в сельском хозяйстве? А вот Хрущев был в этом уверен. Мне в нашем Зерноградском районе рассказывали, как он гонялся за академиком ВАСХНИЛ по полю с початком в руке, заподозрив того в саботаже партийных инструкций.

Дело тут не в личных качествах Никиты Сергеевича, а в особенностях его изначальной жизненной позиции. У селянина всегда и на всё есть готовый ответ. Таким уж его сделала сама крестьянская жизнь. Иначе на селе не выжить. Когда лошадь и соху в деревне сменил трактор и комбайн, сельский парень с легкостью на них пересел, зачастую даже толком не понимая, как работает двигатель внутреннего сгорания. И вот результат. Меня всегда удивляло, почему сельские механизаторы всю зиму пропадают в мастерских совхозов и колхозов? Оказывается, они чинят технику. То есть буквально так: десять-пятнадцать дней летом комбайнер работает на комбайне, а потом зимой его же четыре-пять месяцев чинит. Казалось бы, за такой срок можно с завязанными глазами пять раз разобрать и снова собрать машину до последнего винтика. Однако, чинят (или пьют самогон, что одно и тоже). Созданные же Сталиным МТС быстро похерили, еще в 1957 году.

Другой пример, еще более яркий: все цифры урожаев и надоев в советское время были сплошной фикцией и все об этом знали. Схема была очень простой, примитивной: допустим, по отчетности под пахотой в совхозе занято половина площадей, остальное – неудобья, леса, водоемы. В реальности же распахивается всё, что можно – склон возле реки до самого берега, склон оврага до самого обрыва. Реки, естественно, гробились химикатами, овраги росли, потому что никак не были укреплены. Зато в отчете за счет неучтенных площадей нагоняется рекордная урожайность. Тоже самое с высокими надоями за счет неучтенных буренок.

Могут спросить – а причем здесь селяне, если их же якобы заставляли так поступать?

Да чепуха это всё! Кто их мог заставлять, если они сами и были в 80-е годы властью на всех уровнях? После Сталина, когда суть партийной демократии была уже выхолощена, диктатура пролетариата отменена, начала действовать очень простая схема кадрового резерва и выдвижения: все территориальные парторганизации как бы уровняли в правах. Грубо говоря, парторганизация трехсоттысячного города имела едва ли не такой же голос в партийных органах области, как и парторганизация крохотного сельскохозяйственного района с населением 10 тысяч человек. Но ведь количественно сельских территориальных парторганизаций было в три раза больше (хоть коммунистов в них многократно меньше). В результате в эти годы случилось то, что и в страшном сне не могло присниться ни Ленину, ни Сталину: сельские кадры стали стремительно вытеснять из руководящих органов горожан. Даже в городе.

По моим оценкам, до 70 процентов последнего состава аппарата Ростовского обкома, горкомов и райкомов КПСС составляли выходцы из села. Хотя сама наша область уже была глубоко индустриальной, урбанизированной.

И вот эти-то ребята, очень неплохие за праздничным столом, но инфантильные в политике, оказались тем «приводным ремнем партии», который был полностью не готов к малейшей дискуссии с «демократами». Они дали слабину и лопнули, а за ними лопнула и КПСС, и государство.

Типичным проявлением деревенской психологии, на мой взгляд, является, поведение Крестьянской партии, которая, потоптавшись некоторое время на левом фланге рядом с КПРФ, затем всё же облегченно рухнула в объятья «Единой России».

И последнее. Самым ярким проявлением крестьянской мелкобуржуазности в коммунистическом движении для меня является, конечно же, Михаил Сергеевич Горбачев. С трудом подавляя смех, прочел на днях его воспоминания о Съезде народных депутатов в 1989 году. «Мы, конечно, не думали… мы не предполагали …нас обманули…» и т.д. Так и не понял человек, что его назначали на высокий пост для того, чтобы думал и предполагал…

Я – горожанин, и хоть прожил на селе десяток лет, ни малейшего пиетета у меня сельская жизнь не вызывает. Хотя это вовсе не мешает мне, к примеру, считать Василия Белова или Валентина Распутина величайшими из ныне живущих писателями России. Кстати, самое яркое и талантливое художественное произведение последних лет – нашумевшая повесть Захара Прилепина «Санькя», если глубоко задуматься, очень хорошо передает звериный вой крестьянина, которого лишили его естественных корней. Ведь главный герой повести – Саша Тишин, несмотря на всю свою внешнюю начитанность и умствования, кровь от крови деревенский. Но коли сегодняшняя деревня гибнет в мучительных судорогах, в этом, как не ужасно звучит, есть что-то обнадеживающее для будущего страны.