Актуальность Спецслужб

2044 год. Для тех, кто зачитывался фантастикой, он ассоциируется с покорением далекого космоса, победой над всеми болезнями и прочими чудесами науки и техники. У меня, увы, другие ассоциации. В этом году, возможно, будут рассекречены архивы ВЧК, НКВД и КГБ.

В соответствии с Законом «О государственной тайне» предельный срок засекречивания документов составляет 30 лет. Таким образом, документы, созданные до 1985 года, сегодня должны быть доступны гражданам. В марте 2014 года Межведомственная комиссия по защите государственной тайны приняла решение продлить срок засекречивания подавляющего большинства документов из архивов советских органов госбезопасности еще на 30 лет. Гриф «секретно» останется на любых документах, содержащих информацию о разведывательной, контрразведывательной, оперативно-разыскной деятельности и т.д. — список категорий информации из 23 пунктов дает возможность продлить срок секретности практически любого документа, созданного между 1917 и 1991 годами. История органов госбезопасности остается слепым пятном — ее легко искажать и фальсифицировать.

Петицию против решения о продлении срока засекречивания подписали более шестидесяти тысяч человек. Недавно мы получили ответ от Межведомственной комиссии по защите гостайны — предсказуемо отрицательный.

У комиссии два аргумента. Первый: ведения о деятельности органов госбезопасности с 1917 по 1991 год сохраняют актуальность, и их распространение может нанести ущерб национальной безопасности. Это прекрасный тезис. Другими словами: сведения о работе чекистов в застенках Лубянки в годы Большого террора сохраняют свою актуальность.

Второй: материалов, касающихся массовых репрессий, решение о продлении срока засекречивания не касается, они должны быть доступны, согласно ельцинскому указу 1992 года о рассекречивании законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека.

Увы, на практике все иначе. Исследователь Сергей Прудовский добивался рассекречивания письма наркома Ежова, положившего начало «делу харбинцев».

После революции в Харбин перебралось 100—200 тысяч белоэмигрантов. В дальнейшем тем, кто не захотел потерять работу на железной дороге, пришлось принимать советское гражданство. И вот как раз этих людей в 1935 году в принудительном порядке вывезли из Харбина в Советский Союз, а двумя годами позднее бывших железнодорожников и членов их семей объявили японскими шпионами. Ежов разослал по аппарату НКВД закрытое письмо «О террористической, диверсионной и шпионской деятельности японской агентуры из харбинцев». По этому делу были расстреляны, по разным источникам, от 20 до 30 тысяч человек. Письмо отказались рассекретить именно со ссылкой на заключение комиссии по защите гостайны как содержащее «чувствительную для России информацию». Это решение Мосгорсуда поддержал и Верховный суд.

В ФСБ вообще работают большие мастера по части выдумывания поводов отказывать в ознакомлении с материалами из своих архивов. Тот же исследователь Прудовский пытался получить личные дела троих осужденных сотрудников НКВД, которые сами принимали участие в организации репрессий. Типичная для того времени история про палачей, которые затем попадали в руки палачей. ФСБ отказала со ссылкой на Закон «О реабилитации жертв политических репрессий», согласно которому знакомиться с личным делом реабилитированного может либо он сам, либо его родственники. Надо ли говорить, что интересующие исследователя чекисты не были реабилитированы, и этот закон на них не распространяется?

Недавно по инициативе Совета по развитию гражданского общества и правам человека была принята Концепция государственной политики по увековечиванию памяти жертв политических репрессий, в которой говорится о «создании условий для свободного доступа пользователей к архивным документам и иным материалам, связанным с вопросами политических репрессий, в соответствии с требованиями законодательства Российской Федерации». Однако ФСБ, ставшая абсолютно неподконтрольной ни гражданам, ни другим органам власти структурой, и тут стоит особняком.