ЦЕНТРОВОЙ ИЗ ЦЕНТОРОЯ. ИНТЕРВЬЮ С РАМЗАНОМ КАДЫРОВЫМ.

Интервью с младшим сыном покойного президента ЧР Ахмат-Хаджи Кадырова — тем самым 27-летним Рамзаном, который, долгое время находясь на посту главы службы безопасности своего отца, допустил его трагическую смерть в результате теракта, после чего не только не был разжалован за провал по службе, а тут же получил большое повышение — пост первого вице-премьера правительства ЧР по силовому блоку; и теперь, имея звание капитана милиции, командует полковниками и генералами.
       
       Интервью с Рамзаном складывалось сложно. Оказалось, что в Грозном это сделать практически невозможно — Рамзан постоянно сидит в Гудермесском районе, в селении Центорой (другое название — Хоси-Юрт), и туда теперь фактически перенеслась чеченская столица. В том смысле, что именно тут — нынешний центр силы и принятия решений правительственными и президентскими структурами, а не в Грозном. Не Рамзан, к примеру, ездит к Абрамову (Сергею Борисовичу, и.о. президента ЧР), а Абрамов (как и многие другие чиновники) — к Рамзану. Здесь же, в Центорое, проходило выдвижение кандидата на пост президента ЧР — так называемое выдвижение от «команды Кадырова». Как известно, избранником стал Алу Алханов, министр республиканского МВД, и его публично провозгласили именно в Центорое, даже не посчитавшись с тем, что самого его нет, более того, он в трауре — утром в день предполагаемого выдвижения у Алханова скончался отец.
       Так что желающим лицезреть сына Кадырова надо ехать часа полтора от Грозного на машине, миновать Аргун, Гудермес, Новогрозный, Бачи-Юрт и уткнуться в «сито безопасности» — серию КПП (один за другим), охраняющих от врагов подступы к первому вице-премьеру, который, надо полагать, очень сильно боится чеченцев, раз так от них отгородился. В результате Центорой сегодня, эта неформальная и политическая, и экономическая столица Чечни, представляет собой настоящую крепость, совсем не уютную, не красивую, с толпами вооруженных людей на узких, извилистых пыльных улочках и гигантскими заборами-монстрами, за несколькими из которых — дома ых.
       В ожидании интервью корреспондента «Новой газеты» отвезли в «гостевой домик», так говорили окружающие. Так прошло часов эдак шесть-семь, перспективы на будущее были неясны, наступал вечер, когда в Чечне всем надо прятаться по норкам, а что-либо сказать о Рамзане никто не мог.
       — Так где же Рамзан? — спрашивала.
       — Сейчас, сейчас…
       И время опять утекало в никуда.
       Часы ожидания неизвестно чего скрашивал приставленный для присмотра человек – Ваха Висаев. Он оказался главой ООО «Югойлпродукт», или попросту — директором нового Гудермесского нефтеперерабатывающего заводика. Ваха — также кандидат в президенты ЧР. И также от «команды Кадырова» (как позже душевно поведает Рамзан, он лично будет голосовать именно за Ваху — впрочем, относиться серьезно к таким исповедям не стоит, за этот вечер в Центорое Рамзан признавался во многом, что противоречит друг другу, и в том, что станет голосовать за Алханова).
       Ну а пока Ваха предложил экскурсию по гостевому домику, и тот оказался прекрасно отделанной усадебкой. С фонтаном во дворе. С бамбуковой гонконгской мебелью на открытой террасе с колоннами, как это делают на Кипре. С мраморным серо-зеленым камином напротив центрального входа. С парными, джакузи, бассейном. И с главной достопримечательностью — двумя огромными спальнями, увенчанными кроватями-стадионами, одна — в голубом цвете, другая — в розовом. Но с массивной, давящей мебелью темного дерева, с которой почему-то забыли снять ценники, и в глаза лезут все эти тысячи «у.е.» — но, по всей видимости, в Центорое-2004 именно так модно.
       В экскурсию также входил осмотр небольшого и очень темного рабочего кабинета. Он прилегает к одной из спален, и уже его главное украшение — настенный ковер дагестанской работы с соцреалистическим портретом Ахмат-Хаджи Кадырова времен, когда он еще ходил в папахе, на черном фоне.
      
Когда стало темно, явился Рамзан. С ним пришла тьма вооруженного народа, они были везде — во дворе усадебки, на террасе, по комнатам. Некоторые впоследствии вмешивались в разговор и комментировали его, в том числе и в весьма жестких и агрессивных тонах. Рамзан развалился в кресле, высоко задрал ногу в носке, почти на уровень моего лица, чего он, конечно, даже не замечал, — и интервью началось.
       — Скажите, а зачем сейчас зачисляют ваших людей в штат МВД, создают из них еще один спецполк, если Чечня и так набита разными отрядами и всем им лучше бы уже начать возвращение к мирной жизни?
       — Нужно так. Мы хотим навести порядок не только в Чечне, но и на всем Северном Кавказе. Зачисляют в МВД, чтобы нас в любое время могли отправить в Ставрополь или в Ленинград… Мы будем воевать везде по России. У меня директива — работать по всему Северному Кавказу. По бандитам.
       — А кого вы называете бандитами?
       — Масхадова, Басаева и тому подобных.
       — То есть задача ваших людей — найти Масхадова и Басаева?
       — Да. Главное — уничтожить их.
       — Все, что происходит под вашим именем, пока укладывается только в такие слова, как «уничтожить», «ликвидировать». Но, может, хватит воевать?
       — Конечно, хватит. Под нас уже сдались 700 человек, живут нормальную жизнь. Мы просим, чтобы и остальные прекратили бессмысленное сопротивление. Но они воюют — поэтому надо уничтожать. Позавчера (интервью происходило 10 июня. — А.П.) отдали в прокуратуру пять человек, сегодня взяли троих. Двоих уничтожили. Один — большой эмир. Нашхо. Из группы Доку Умарова. Там он большой авторитет. Вот мы его и уничтожили. В Ингушетии. Они там все отдыхают.
       — А какое вы имеете право уничтожать кого-либо в Ингушетии, будучи службой безопасности президента Чечни?
       — Законное право. Мы — в составе ОУР, оперативного управления ФСБ по Северному Кавказу. Провели это мероприятие совместно с ингушским ФСБ. У нас есть все официальные разрешения.
       — Сейчас на территории Чечни помимо вашего отряда есть отряды Кокиева, Ямадаева и т.д.
       — Ты не должна называть отряды по фамилиям. Мои ребята числятся везде — в ФСБ, некоторые в МВД, в разведротах.
       — Понятно, но не многовато ли отрядов?
       — Да какие отряды! Чеченский ОМОН — 300 человек. В других регионах ОМОНы по 700—800 человек. Кокиевское время заканчивается — они военные, их будут выводить.
       — В марте вам сдался Хамбиев (министр обороны Ичкерии. — А.П.) Чем он сейчас занимается? Тоже отряд создает?
       — Хочешь, его привезут?.. Он у нас в качестве переговорщика — с бандитами. Они его знают. У него и раньше получалась эта работа — с Турлаевым, например. Хочешь, его тоже привезут сейчас? (Шаа Турлаев — начальник личной охраны Масхадова, также сдался, будучи в тяжелом физическом состоянии, и ему ампутировали ногу. — А.П.). У Хамбиева не будет своей группы. У нас только будет группа.
       — Вас не задело, что в СМИ Хамбиев признал, что он предатель?
       — Это вранье. Просто пишут так — а он не предатель.
       — Как вы лично себе представляете сдачу Масхадова: Масхадов приходит к вам и говорит: «Я пришел»?
       — Да.
       — Но он же не может такого сделать? У вас слишком большая возрастная разница?
       — Может. Куда он денется. Если не придет, приведем. Он обязательно должен сидеть в клетке.
       — Недавно вы объявили конец амнистии и ультиматум несдавшимся. Это — Масхадову?
       — Нет, это для 17—18-летних ребят, которые ничего не знают, — они обмануты Масхадовым, пошли в лес сейчас, их матери плачут, просят: помоги, Рамзан, вернуть сыновей, проклинают Масхадова. Так что это — ультиматум женщинам, чтобы хорошо присмотрели за своими детьми. Я говорю женщинам, чтоб поскорее нашли своих детей и потом не обвиняли нас…
       — Вы объявили, что те, кто не сдастся, подлежат уничтожению.
       — Конечно. Какой разговор может быть.
       — Но может, пора перестать уничтожать — и надо сесть за стол?
       — С кем?
       — Со всеми чеченцами, которые воюют.
       — С Масхадовым? Масхадов — никто там. Его никто не слушает. Первая фигура — Басаев. Он — сильный воин. Может воевать. Хороший стратег. И хороший чеченец. А Масхадов — старик, бедолага, ничего не может. У него в последний год — 2003-й — был женский батальон, который его охранял. (Хохочет взахлеб. Все присутствующие тут же также начинают хохотать. — А.П.) Все — женщины. Только двое парней были с ним. Я все это могу доказать. Я все записываю. Я знаю этих женщин. Они мне сказали: «Если бы мы отказались — нас бы уничтожили. Мы без работы были, а он деньги давал».
       — И сейчас у Масхадова женский батальон?
       — Нет. Мы поломали Масхадова. У него другие люди сейчас.
       — В ваших словах неуважение к Масхадову и явное уважение к Басаеву?
       — Как воина я Басаева уважаю, он не трус. Я прошу Аллаха, чтобы мы встретились с Басаевым в открытом бою. Один мечтает стать президентом, другой летчиком, трактористом. А моя мечта: в открытом поле воевать против Басаева. Моя группа против его людей — и чтобы больше никто. И чтобы он командовал. И я командовал.
       — А если Басаев победит?
       — Нет. Сто процентов — я. В бою я всегда побеждаю.
       — В Чечне многие говорят о вашем конфликте с Ямадаевыми. (Гудермесские братья Ямадаевы: Халид — ныне депутат Госдумы от «Единой России», Сулим — заместитель военного коменданта ЧР, обладают сильным отрядом, считается, что Рамзан работает под патронажем ФСБ, а Ямадаевы — ГРУ, и сейчас, в пику кандидатуре, как тут говорят, «от Кремля», полреспублики изрисовано граффити: «Ямадаев — наш президент». — А.П.)
       — Неправда. Со мной в конфликте быть нельзя — тому человеку несдобровать.
       — Как вы сами себя оцениваете? Какая сильная сторона вашего характера?
       — Как это? Не понимаю вопроса.
       — Чем вы сильны? И чем слабы?
       — Я не считаю себя ни в чем слабым. Я — сильный.
       — То, что Алу Алханова объявили кандидатом в президенты от вас — от команды Кадырова, насколько это зависело лично от вашего желания?
       — Я только член команды.
       — Кто принимал это решение?
       — Все. Думали долго: кто может? Выбрали Алу Алханова, потому что я его считаю сильным. И я ему доверяю стопроцентно. Ты что, считаешь, Кремль выбирает? Народ выбирает. Я в первый раз слышу, что Кремль что-то решает.
       — Странно, а я слышала...
       (Пройдет совсем немного времени — час, не больше, и Рамзан будет говорить прямо противоположное: что абсолютно все решает только Кремль, что народ — быдло и что лично ему сразу в Кремле предложили «стать президентом», но он, Рамзан, отказался, потому что «хочет воевать». — А.П.)
       — Если бы вы нас оставили в покое, мы бы, чеченцы, давно были едины.
       — Кто — «вы»?
       — Журналисты — такие, как ты. Политики русские. Вы нам не даете навести порядок. Разъединяете вы нас. Ты встала между чеченцами. Ты — враг. Ты — хуже Басаева.
       — Кто еще ваши враги?
       — А у меня нет врагов. Есть бандиты.
       — Однако Малик Сайдуллаев — ваш явный политический конкурент…
       — Сайдуллаев — торчок, и все. Он — ваш. И ты рисуешь под его дудку. Я докажу, что ты врешь.
       — А кто такой торчок?
       — Торчок, и все. Объяснить не могу. Три-четыре месяца назад у меня с ним был разговор, и он сам подтвердил, что не конкурент мне. Говорил, какой уникальный человек Кадыров и что подобного не то что в России, в мире нет. У меня записано это на диктофон. Я даже боялся, что он не выдвинется сейчас, — хочу, чтобы все видели, как его не изберут.
       — Сами вы собираетесь быть президентом ЧР?
       — Нет.
       — А какая деятельность вам больше всего нравится?
       — Воевать. Я — воин.
       — А вы кого-нибудь сами убивали?
       — Нет. Я всегда командовал.
       — Но вы еще слишком молоды, чтобы всегда командовать. Кто-то и вами командует…
       — Только Кадыров. Никто другой мною не командовал. И не будет командовать.
       — А приказы убивать отдавали?
       — Отдавал.
       — Не страшно?
       — Это не я — это Аллах.

Пророк говорил: ваххабитов надо уничтожать.
       — Так и говорил?.. А когда не станет ваххабитов, с кем воевать будете?
       — Буду заниматься пчелами. У меня и сейчас есть пчелы. И бычки. И собаки бойцовые.
       — А вам не жалко, когда собаки друг друга убивают?
       — Не жалко. Нравится мне. Собаку свою Тарзана уважаю, как человека. Кавказская овчарка — самая справедливая собака.
       — Какие еще увлечения? Собаки, пчелы, воевать… И?..
       — И — гулять. Женщин люблю.
       — А ваша жена не против?
       — Я — тайно.
       — Какие у вас сейчас погоны?
       — Капитан милиции.
       — Как давно вы их получили?
       — Месяц назад.
       — Как долго пробыли старшим лейтенантом?
       — Долго мне не дали. Года полтора. Все ходили за меня, чтобы дали капитана.
       — А для вас важны эти погоны?
       — Конечно, я — воин и милиционер.
       — Так воин или милиционер?
       — Это одно и то же.
       — Какое у вас образование?
       — Высшее юридическое. Заканчиваю. Экзамены сдаю.
       — Какие?
       — Как это — какие? Экзамены, и все.
       — А как называется институт, который вы заканчиваете?
       — Филиал Московского института бизнеса. В Гудермесе. Юридический то есть.
       — Какая у вас специализация?
       — Юрист я.
       — А диплом по какому праву? Уголовному? Гражданскому?
       — Забыл. Тему записал, но забыл. Событий сейчас много.
       — А почему вы бегали, как ненормальный, по футбольному полю после победы «Терека»?
       — Я не помнил ничего от радости. Клянусь. Это потом мне сказали и показали по телевизору, что я бегал по полю. Кадыров поставил задачу: надо забрать кубок.
       — А зачем?
       — Не знаю. Но его слово для меня закон.
       
       Дальше к Рамзану привезли Шаа Турлаева, начальника масхадовской охраны, майора президентской гвардии, кавалера чеченских орденов «Честь нации» и «Герой нации», седого 32-летнего человека с ампутированной по бедро левой ногой — он находится в Центорое под охраной. Позже появился Магомед Хамбиев. Магомед говорил сам — Шаа, похоже, запретили говорить с журналистом по-русски. Рамзан объявил, что он не умеет. (Люди, знавшие Шаа, подтвердили, что раньше он владел русским отлично.) У Хамбиева был наглый и довольный собой вид. У Шаа — затравленный, но достойный. Хамбиев постоянно поддакивал Рамзану. Шаа предпочитал гордо молчать. В переводе его слова прозвучали так: «Воевал с 1991 года. До 2003-го был в охране Масхадова. Масхадова не видел уже полтора года. С раной ходил уже два года. Там был врач, операционная. Мог бы и не выходить. Но хотел выйти и до ранения, потому что мы с Рамзаном раньше вместе воевали. Когда Рамзан лично отправил людей, односельчане сказали: пойди за Рамзаном, его путь правильный. Масхадов — слабый человек. Его силы не видно. Один остался. Вокруг — человек 20—30».
       — Действительно это женский батальон?
       Молчит. Голову опустил и качает ею, но неясно — «да» или «нет». Общий разговор сумбурен и не клеится. Вскоре после Шаа появляется немолодой человек в тюбетейке, садится по правую руку от Рамзана и представляется Николаем Ивановичем. Все при этом ухмыляются — значит, никакой он не Николай Иванович. Рамзан говорит, чтобы он переводил Шаа. Довольно быстро становится ясно, что когда Шаа говорит три слова — «Николай Иванович» переводит несколько предложений, как Шаа осознавал пагубность Масхадова. Возмущаюсь — и «Николай Иванович» как с цепи срывается, идет в атаку, оскорбляет. Его никто не останавливает. Рамзан хохочет, довольный — и начинает откровенно стравливать нас, и скоро становится ясно, что в этом ему, любителю собачьих боев, равных за столом нет. Разговор приобретает все более высокий эмоциональный градус — «ты просишь за бандитов», «ты — враг чеченского народа», «ты должна ответить за это». Уже орет Рамзан, подпрыгивая на стуле, — и уже «Николай Иванович» его растравливает. Действие, напомню, происходит за большим овальным столом и все больше напоминает бандитскую сходку из фильма «Место встречи изменить нельзя».
       Однако во всем этом шабаше остается непонятен статус Шаа. Кто он — пленник Рамзана? Или все же добровольно удерживаемый в Центорое? Да и Рамзан ведет себя странно — вроде как старший в доме, хотя тут он самый младший. Постоянно смеется невпопад. Чешется. Выгибается. Подтанцовывает. Поддергивает нелепыми репликами.
       Переводной Шаа продолжает.
       — Возможно ли объединение с Масхадовым?
       — Да, хотел бы этого. Нам мешают российские политики. Если они нас оставят…
       — Какие политики мешают?
       — Которые больше болтают, те и мешают.
       — Путин?
       — Нет, он наш человек.
       — Когда вы отказались от идеи независимости для Чечни?
       — Когда убедился, что слова Басаева и Масхадова не соответствуют действительности.
       Рамзану явно не по шерстке, что Шаа получил так много вопросов. Он вклинивается. Пора заканчивать. Задаю последний вопрос — и он стал единственным, на который Шаа ответил сам.
       — Когда вы были счастливы? Когда было самое счастливое время в вашей жизни?
       — Такого не было.
       Рамзан прерывает:
       — Ты знаешь, Хамбиев голосовал за Путина?
       Хамбиев согласно мотает головой:
       — Да. Он не пьет, как тот. Он — жесткий. В Чечне хочет порядка.
       — А чего не хватает в Чечне для полного порядка?
       — Чуть-чуть. Яндарбиева уже убрали. Если Закаева, Березовского и Удугова уберут, то будет порядок. Они — заказчики. Басаев — исполнитель их воли. Басаев воюет не ради чеченского народа.
       — А вы ради чего живете?
       — Ради себя. Ради народа.
       — В каком качестве будете ему служить?
       — Как Рамзан решит.
       — А почему это Рамзан должен решать?
       — Он — первое лицо среди чеченцев. Рамзан обещает сделать меня президентом федерации вольной борьбы.
       — Сколько вам лет?
       — Будет 42.
       — Как вы относитесь к тому, что забирали ваших родственников, чтобы вы сдались?
       — Нормально. Племянники виновны были, вот и забрали.
       — В чем их вина?
       — Они мне кассеты от Масхадова носили, хлеб.
       — В интервью журналу «Коммерсант-Власть» вы назвали себя предателем.
       — Не подтверждаю. Не говорил я так. Я — сын своего народа.
       Рамзан, довольный, нагло хохочет. Заваливается назад — счастлив. Идет смотреть себя по телевизору — и очень этим доволен. Комментирует походку Путина: «Красавчик!». Путин, кажется ему, ходит, как горец. А за окнами-то — ночь… Надо выбираться, а страсти все накаляются… Наконец Рамзан распоряжается, чтобы отвезли в Грозный. За руль садится Муса, бывший боевик из Закан-Юрта, и два охранника. Плачу, конечно. И это слабость… Конечно. Но ночью удалось выбраться в Грозный — и это счастье.
    
       Утро следующего дня начинается в Грозном со звонка Тауса Джабраилова, председателя Госсовета ЧР. Он просит поехать в Центорой — «там сдался полевой командир, хочет дать интервью. Пожалуйста. Это — десять минут».
       И опять — сеть центоройских КПП, «гостевой домик», толпы вооруженных, тонны видимого оружия, у камина сидит Рамзан: «Не будет тебе никакого полевого командира! Чего захотела!». Сегодня он крайне агрессивен, взведен, бешеный, временами просто визжит. За его спиной — высокий парень в бейсболке и черной куртке. Он все время подзуживает: «Тебя надо было расстрелять еще в Москве, на улице, как там у вас в Москве расстреливают… Тебя надо было расстрелять...». Рамзан вторит: «Ты — враг… Расстрелять… Ты — враг… Ты знаешь этого человека?».
       На диване, действительно, человек со знакомым лицом. Это — Ибрагим Гарсиев из селения Танги-Чу, тот самый, который год назад служил в охране Рустама Сайдуллаева, брата Малика Сайдуллаева, в пору, когда Малик баллотировался в президенты и был главным конкурентом погибшего Кадырова. С Гарсиевым мы тогда встречались, и он охотно демонстрировал всем желающим журналистам побои, рассказывал, как его пытал в Центорое лично Рамзан, требуя пронести взрывное устройство в дом Сайдуллаевых и взорвать Малика. Более того, тогда Гарсиев написал заявление на имя генпрокурора РФ с требованием возбудить уголовное дело против Рамзана.
       Сейчас, 11 июня 2004 года, в Центорое, Гарсиев готов написать обратное заявление (как и случилось) в ГП, что Рамзан его никогда не пытал, что это сам он пришел к нему два-три месяца назад и рассказал все: что писать-читать он вовсе не умеет и то, первое заявление ему подсунул Рустам Сайдуллаев, велел подписать, а побои прошлого года были результатом пьяного наезда на другую машину. В кресле сидит человек в камуфляже, он оказывается лейтенантом Рамзаном Джамалхановым, и.о. начальника Урус-Мартановского РОВД, который пьяный наезд с травмами тут же подтверждает. Два Рамзана — Кадыров и Джамалханов — говорят, что они — старые друзья, и объясняют, как могло произойти, что Гарсиев подписал заявление в ГП. Оказывается, это «дружба по-чеченски» — когда друг тебе дает какую-то бумагу и ты ее подмахиваешь не глядя. До сих пор о такой дружбе слышать не приходилось, но Джамалханов клянется: если сейчас Рамзан его попросит что-то подписать, то ему «будет западло смотреть, что он подписывает». Под диктовку Гарсиева пишут новое заявление в ГП, опровергающее предыдущее… Гарсиев оказывается бойцом какого-то спецотряда «Восток», базирующегося на Ханкале, — ГРУшники, наверное, они обычно тут собирают таких.
       — Будешь писать опровержение, что я не бандит?! Будешь? — орет Кадыров, явно играя на камеру. Она работает постоянно и оказывается «пресс-службой Федерации бокса ЧР». — Я тебе докажу. Ты — враг. Я тебя заставлю. Ты — хуже Басаева. Ты встала между чеченцами. И русские генералы встали… Если бы не вы, мы бы давно договорились.
       Шабаш длился несколько часов. Рамзан то плясал, то орал, то лез трясти руку, то уходил разговаривать с приехавшим в «гостевой домик» Абрамовым, то возвращался и снова орал: «Я — не бандит. Я тебя заставлю. Не отпущу».
       Наконец терпения не осталось, я встала и пошла вперед, была не была. Конечно, слезы не просто душили — они уже придушили. Конечно, ждала очереди в спину. Хохочущая вооруженная толпа грохотала вслед — они тоже пошли. Рамзан висел на шее несчастного Гарсиева и орал: «Сфотографируй нас, слышь!». Потом бросил Гарсиева, догнал, схватил за руку, опять стал трясти…
       Рыдала до Грозного. Охранник, которого дал председатель Госсовета для поездки в Центорой, спросил только: «Словом? Или действием?». И взвел автомат. Машина вылетела из Центороя на такой скорости, о которой лучше не задумываться. И неслась над землей — так бывает тут, когда ожидают засаду, чтобы было больше шансов. Машина с Гарсиевым и правда пролетала рядом. «Не плачь, ты же сильная», — повторял охранник.
       У одних оружие защиты — автоматическое, стрелковое и пр., и оно висит на боку. У других — слезы. Этим люди и отличаются. Когда исчерпаны аргументы — да, собственно, центороевская среда и само слово «аргумент» не понимает — тогда остаются слезы. Это — слезы отчаяния от того, как подобное вообще могло случиться. Что виток истории поднял на гребень именно Рамзана Кадырова. И он силен и безраздельно правит — естественно, как умеет. Что никто — НИ ОДИН МУЖЧИНА, находившийся в эти два дня в Центорое рядом, не посмел остановить распоясавшегося. Что именно Рамзану, а не кому-то другому вечером звонил из Кремля «Владислав Юрьевич» — слышала — Владислав Сурков, замглавы путинской администрации, и это был единственный момент, когда Рамзан перестал хамить, сам того не замечая, потому что чует, откуда его сила…
       Итак, старая-старая сказка, каких в истории было немало: Кремль вырастил дракончика, и теперь требуется постоянно его подкармливать, чтобы он не изрыгал огонь. Тотальный провал российских спецслужб в Чечне, который эти спецслужбы пытаются выдать обществу за победу и «строительство мирной жизни».
       
       Анна Политковская, обозреватель «Новой», Чечня
       21.06.2004