Войну мы закончили не 9, а 16 мая

— Родился я в 1922 году, 7 ноября, в селе Каменный Брод Ольховского района Сталинградской области. 8 лет еще не исполнилось — родители переехали в Сталинград. Мы из крестьян, у моей матери был прекрасный голос. Она ничего специально не оканчивала, но знала наизусть все стихи Лермонтова, Есенина. В 1990-х годах у меня не было аппаратуры, жалко, что не смог записать ее голос.

Окончил я школу-семилетку, потом учился в школе у Сельхозинститута, там окончил 9-й класс. С мая стал работать на заводе № 3 (купоросном), рядом с заводом рыли окопы, строили железнодорожную насыпь, работали по 10–12 часов. Война есть война.

- Помните, как узнали о начале войны?

— Конечно! Мы с купоросного, с девчатами и парнями, поехали за Волгу. Одноклассник у нас был, Скворцов, он жил за Волгой, пригласил нас на остров Сарпинский, где был испытательный полигон завода Петрова. Он там недалеко жил. Утром встали, и по радио Молотов объявляет, что началась война. Мы быстрее назад вернулись. Вот так получилось: отдыхали, и вдруг — война… Дико, неожиданно все это было.

Прошли комиссию. Нас 10–12 человек было — из города, из Фролово, из других районов области. Нас отправили в Тихорецкую летную школу. Когда немец стал бомбить Тихорецк, поступила команда эвакуироваться. Самолеты улетели, а курсанты сели в вагоны и поехали в Баку. По дороге не бомбили, повезло нам. В Баку просидели — пришел приказ: в Ленинабад в Туркмению не поедете, а останетесь в Азербайджане, в Астраханбазаре. Туда приехали, самолеты пригнали. Быстро закончили учебу. Самолет был У-2. Некоторых сразу забрали на войну. А мы месяц помогали пограничникам на границе с Ираном, ловили шпионов.

Часть курсантов отправили на штурмовики переучиваться, нас — в Грузию, на самолеты УТ-2. Окончили там школу. Сидели, ждали распоряжений. А немцы там летали, фотографировали. Потом выдали старинные винтовки, какие-то громадины длинные, тысяча восемьсот какого-то года; говорили, из Ирана забрали. Нас послали на Военно-Грузинскую дорогу, прошел слух, что немцы выбросили там десант. Месяц просидели, десанта не было; нас сняли — и в Кировабадское летное училище. Посадили на Р-5, занятия провели: рассказали, какая скорость, как взлетать, садится, связь держать. Обучились, опять никуда не стали направлять. Отправили на СБ — скоростной бомбардировщик, 220 км/ч! «Ско-о-р-о-о-стной!»

- Как обучение проходило?

— Все проходило в военном стиле. Ничего лишнего. Армии нужны люди, потери — громадные, нужно пополнение. Закончили обучение, а Америка стала поставлять самолеты «Бостон». Мы переучились на «Бостоны», там же был запасной полк. Присвоили звание младшего лейтенанта, надели обмотки, ботинки английские… погано были одеты. Это уже 1944 год. Оттуда отправили на фронт. Попали мы пополнением в 63-й полк, он был ночной. Командир полка при перелете разбился, и мы остались дневными. Перелетели вместе с полком под Минск, в землянках клопов было – страсть! Оттуда перелетели в Белгород польский, далее — к военно-морской базе, название не помню, 60 км от Варшавы. Там были подземные ходы, и немцы выходили, 80 человек сдались.

Пошли дальше. 4-я воздушная армия, 132-я бомбардировочная дивизия. Начали вылетать: на Берлин нас не пустили, а дали Рокоссовскому взять Гамбург. Немцы там сильно сопротивлялись. Мы бомбили боевые порядки немцев, чтобы наши войска продвигались вперед. Однажды вызывает командир полка: «Вы полетите на Кенигсберг, на восток». Мы были в Померании уже. Странно было: мы двигались на Запад, и вдруг — лететь на восток! Первый вылет сделали хорошо, город уже здорово горел. Во время второго, в этот же день, цель была железнодорожный вокзал. Пришла команда идти на запасную цель, т. к. наши были поблизости от вокзала. Запасная цель была Пилау — военно-морская база. Летели девяткой, нас сопровождали истребители американские, «кобры». На подлете встретили истребители немцев, но наши их к нам не подпустили. Подлетая к порту, увидел тучи разрывов от снарядов. Стреляли береговая артиллерия, корабли; ужас, а нам туда надо. Пролетели, тоже удачно отбомбились. Мне головка от снаряда пробила лобовое стекло. Хорошо, что я в очках был, а головка снаряда застряла в штурвале. Я очки протер, лег на бок и так долетел. Когда я прилетел, мне техник говорит: «Ты что весь в крови?» Смерть была наверняка: если бы чуть ближе — влетел бы в меня или чуть в сторону, перебил бы управление. Потом посчитали: 32 пробоины было на моем самолете.

Войну мы закончили не 9-го, а 16-го. Остров Борнхольм не сдавался, и мы с подвешенными бомбами сидели, ждали команды, но немцы сдались. Сдали «Бостоны», и в Познани стояла дивизия Скока. Скока отправили на Дальний Восток, а их Ту-2 передали нам. Мы на них быстро переучились и полетели в Москву, на воздушный парад. Подготовились, все сделали, и вдруг Сталин отменил парад: что-то с Васькой, с сыном, поссорились. Жалко, хороший парень был, не знаю, что он его невзлюбил. Там был фотограф ТАСС Чернов, он делал снимки, и над Красной площадью был снимок, он мне его показал. Я его просил дать фото, он отказался. Сказал: «Если узнают, что я тебе дал фотографию, то меня посадят». А эту фотографию, где я над Крымским мостом, он дал свободно. Воздушный парад должен был состояться отдельно от парада Победы: над Москвой и Красной площадью должны были пролететь все виды самолетов, принимавших участие в войне.

Потом я переучился на реактивный Ил-28, воронежский завод выпускал. Спарок не было: перекрестились, сели и сами полетели. Попал я в Веренойхен в оккупационные войска, дали мне эскадрилью. Я и ночью, и днем летал на этом самолете. И в день смерти Сталина дают задание: «Лети вдоль границы ГДР». А с Америкой мы были уже в холодной войне. Задание было пройти на десяти тысячах. Я говорю: «А если меня собьют американцы, самолеты поднимут или зенитки? Граница-то — не прямая линия…» Они говорят: «Значит, судьба такая». Ну, хорошо, что судьба — не такая. Говорят: «Пусть знают, что не в Сталине дело, а в народе».

Потом мы перелетели под Одессу. Приходит командир полка: «Полетишь, сядешь в Станиславе, в Ивано-Франковск, потом полетишь в Германию, оттуда совершишь налет на Советский Союз: сядешь в Шауляе в Литве». Аэродром в Германии был для высшего командного состава, замаскирован, шикарно сделан, бетонная полоса — почти 2 км. Нас заправили, со штурманом сходили, покушали. По заданию высота — как можно больше. Полетели, набрал 11 000, воздух разряженный, самолет плохо управляемый. Спустился я на 10 100 — 10 200, самолет уже нормально держал. Прошел через облака, но меня никто не встретил. Подошел к Шауляю, спустился. Стал заходить на посадку, и на меня — атака, полк истребителей! И сверху, и сбоку… Я по связи с аэродромом говорю: «Да уберите их! Вы же меня не там наверху встретили, я и шасси выпустил, и горючее на исходе». А те шуруют, пристраиваются: садись, мол. Да я и сам сажусь…

Еще случай был, когда мы в Закавказье были. Поступил приказ — сфотографировать турецкую военно-морскую базу, километров 40 от Батуми. Говорю: «А собьют если меня?» Они: «А ты — сразу в море». – «Ага, а в море не найдут? Они взлетят, что, со мной чикаться будут? И воды территориальные – их. Собьют наверняка». Они: «Значит, судьба такая». Но ничего, снимки получились шикарные.

Потом, по приказу Хрущева, 3 млн войск убрали, в т. ч. и нашу дивизию.

1957 год, с американцами мы на ножах, они к нам заходили. Принуждали их к посадке в Азербайджане. Ребята там охраняли его, он на поле на вынужденную сел, и решили попользоваться обледенительным бачком… Из 32 человек 18 дуба дали.

Я в Берлине встречался с американцами, англичанами. Англичане — вообще нахалы. Зашел я в их зону, сидит, ноги на стол, говорит: «Это — наша мода». Американцы были в основном негры, обвешанные оружием: и гранаты, и по два автомата висят, черт знает что. Я говорю: «Против кого вы так одеты?» Плевали мы на них, мы — победители. Между прочим, когда мы возвращались, многие солдаты говорили: «Что мы возвращаемся? Ла-Манш мы бы на соломе переплыли, и больше бы войны никогда не было». У многих такое мнение было.

- В училище как кормили, как быт был организован?

— Когда полеты были, кормили хорошо, а когда не было — очень плохо. «Американская микстура» мы ее называли, красная какая-то вода. Хлеба, когда не летали, давали 400 грамм в сутки. Вместо сахара давали 50 грамм сушеного винограда. Но мы не возникали: раз надо — значит надо.

- Какой у вас был экипаж?

— Из четырех человек: радист, стрелок, штурман и я. На Ил-28 был только стрелок-радист. На Ту-2 были и радист, и стрелок.

- Основные задачи какие были?

— Уничтожение боевых порядков, окопы, позиции. Сражались они здорово. Немцы сказали: «Превратим Кенигсберг в Ленинград, не сдадим».

- Экипаж постоянный был, слетанный?

— Меняли пару раз штурмана — заболел или что-то. Стрелок с радистом были одни и те же. В Померании город Штардгард, там был зверинец какой-то. Они туда ходили, взяли там чучело тигра, и стрелок одевал на голову и так летал. Не запретишь же ему, я же не буду ходить смотреть, как он там сел, что одел. Молодежь же…

- Как быт на фронте был организован?

— Там уже полный порядок был, шоколад давали, столовая, хорошо снабжали. Батальон аэродромного обслуживания все содержал в порядке. На взлетном поле настилали американские стальные полосы, по ним взлетали, весной, в распутицу, чтобы можно было взлететь, можно было работать.

- Как вы оцениваете «Бостон», он вам нравился?

— Удачный самолет сделали американцы, наши хуже были самолеты. Качество получше у них было. Был случай в нашем полку: вылетали из-под Смоленска, и под Пинском снаряд попал в бомболюк. Самолет взорвался, бомбы сдетонировали. Ни самолета, ни экипажа. Другие самолеты получили повреждения.

А так был живучий самолет, удивление иногда вызывал. На приборах все по-английски было, вместо метров — футы, но ничего, привыкали.

- Потери в полку большие были?

— Большие.

- В основном от истребителей или зениток?

— От зениток.

- Истребительное прикрытие постоянно было?

— Полк был, постоянно одни и те же прикрывали нас. На «кобрах» летали. Уже после войны я к истребителям заезжал, он мне говорит: «Садись, прокатимся». Сперва — с ним вдвоем, а потом один круг сделал.

- Перед фронтом у вас налет приличный был?

— Не очень, то горючего не хватало… Но факт остается фактом: свой долг мы выполнили до конца. У меня в руке до сих пор осколочек плексигласа остался, зарос и ничего.

- Бомбы какие брали?

— В зависимости от цели. 500- или 800-килограммовую, в бомболюке, 1000 кг мы не брали. У нас парашютистки, оружейницы были девушки. Была Валя Клименко из Запорожья: она свободно «сотку» брала, поднимала и втыкала, ой, мощная женщина… Она у меня была оружейницей.

- Как с женщинами отношения складывались?

— Уважали друг друга. Танцев у нас не было, все время — в тревоге: или отдыхай, или сиди у самолета, жди.

Однажды снег выпал, чистили полосу, пригнали поляков из села, чтоб помогали. Один на лошади скачет, самолет запустили, он подлез под винт, и лошади голову отрубило. Он начал кричать, ему говорю: «А что ты кричишь? Ты помогать приехал или что? Сам это допустил. У нас есть замполит и начальник БАО, они с вами договаривались, с ними решай».

- С особым отделом сталкивались?

— Они только предупреждали – «туда не ходите, то не делайте», как и замполиты. Те все твердили одно и то же. В других полках было хорошее отношение к замполитам. В основном весь костяк, люди, кто обслуживал и с кем воевали, были дружные. Никогда не говорили: «вот нам то бы надо делать», а соглашались на то, что есть.

В Польше стояли в имении, там был спиртзавод. Ходили за спиртом, и я в том числе, картошку перегоняли в спирт. Поляк: «Ой, паны, я вашему комиссару буду жаловаться». «Вот галлончик, наливай». Что он нам сделает, мы вооруженные... Налил. «Наливай полстакана и пей». – «Ой, я не пью». – «Не выпьешь — тебе труба: значит, травить нас собираешься». Пьет.

Давали нам 100 грамм перед сном. Когда дежуришь — ни-ни. Летчики, командиры звеньев, эскадрилий понимали: за тобой — люди, ты — четвертый.

- В основном каким составом летали?

— Девяткой. У нас полполка ночью летало, полполка — днем. Хотелось на Берлин, рядом же, но нет.

- Посылки посылали?

— Сам не посылал, БАО один раз делали посылки и отправляли нам домой. Мать потом говорила, что получала. Мы же сами не пойдем тряпки собирать... Когда я был в оккупационных войсках, у нас магазины были. Продавцы были немцы, товары привозили и из Англии, и из Франции. Нам марки платили, там мы покупали, и иногда отправляли посылки, это уже в 50-х.

- Как засчитывали боевой вылет? Как получали подтверждение результата?

— Фотографировали. Нам в бомболюк — 8 штук, а где аппарат стоял — 6. Без фото боевой вылет не засчитывали, и не давали 100 грамм. На фото смотрели, что определенное количество бомб попало в цель.

- Могли снимки не получиться. Как-то по-другому подтверждали результат?

— Нет. Все работало четко. Не было такого, чтобы бомбы не взорвались, все разрывы видно. Бомбы с замедлением мы не возили.

- Какая самая опасная, сложная цель?

— Для меня – Пилау. Сколько там кораблей! И военные, и транспортные, все же стреляли. «Эрликоны» до нас не доходили, они до 3000 доставали.

- С какой высоты бомбили?

— Высота — 500 м, самая эффективная. Низкую высоту делали ночники, подкрадывались к объекту; на высоте прожекторы или САБ повесят, тоже видно. А у нас, на боевых, высота была 4000–5000. Выше мы девяткой не поднимались и бомбили с этой высоты. А они ночью на малой высоте бросали, их локаторы никто не сможет засечь; прожектор пока сработает, они уже ушли из зоны.

Не думали ни о чем, как бы удержаться в строю и выполнить задание. Штурман сбросил, а я дублировал, делал аварийный сброс. Он говорит: «Бомбы сброшены», я рычагом дублирую.

Хоронили тех, которые гибли. Как я уже говорил, командир полка самолет повредил и сам повредился, и поэтому полполка были дневные, полполка — ночные.

- За день сколько вылетов делали?

— Больше двух не делали. Это же бомбардировщик, его надо заправить, обсмотреть, пробоины заделать.

- Техников как оцениваете?

— К техникам претензий нет. Хорошо работали, молодцы. У нас и кислородные маски были, и кислород был, но мы не пользовались.

- На какую дальность летали?

— Максимальная дальность — 250 км, а в основном — 150–200.

- Расскажите, как выглядел будний, рабочий день бомбардировщика.

— Просыпались в 7:00, делали зарядку, завтракали. В 8:00 собирались у командира эскадрильи — или в помещении, или на улице. Он делал разбор предыдущего полета, у кого какие замечания. Что правильно делали, что нет, удержались в строю или нет. Давал план-задание: кто справа или слева будет лететь, заместитель или командир звена. В случае, если он выйдет из строя, кто займет его место. Говорил: «Внимательнее при взлете и посадке, при сборе и пристраивании». Взлетали мы по одному. Только когда готовились к воздушному параду, взлетали сразу 3 бомбардировщика. Также спрашивал о самочувствии, тут же сидел врач. При мне не было случаев отказа. Если вдруг прилетели и закрыт наш аэродром,— рассказывал, где запасной, как на него заходить. Метеоролог давал погоду. Перед вылетом все опять собирались, подтверждалась цель, у штурманов все уже записано. Мы идем к самолетам, принимаем самолет, проверяем, чтобы заправлен был… А вдруг забыли заправить?!

В этом полку были такие случаи: в Черное море упали, из Адлера вылетали. 63-й Керченский Краснознаменный авиационный полк, 132-й Севастопольской дивизии. Они воевали в Краснодарском крае, в Крыму, а я пришел в дивизию под Смоленск, когда наши войска входили в Минск. И недоглядели… Вроде приходил заправщик, и самолет так и не вытащили, так он и остался в Черном море. Падали у Адлера, но их успевали достать. В Адлере посадка сложная с моря и в гору; были случаи, врезались. Там они и похоронены.

Команду дали «Запуск!»; все запускают, взлетает командир, а потом — как он говорил. Сперва — внешнее звено, потом – внутреннее. Если левый разворот, то левое звено — последнее или наоборот. Летели девяткой, клином, звено командира. И слева, и справа — по звену. Сбрасывать бомбы, летя как можно кучнее, чтобы если попало, то попало по-настоящему.

После возвращения обедали. Объявляли, будет ли второй вылет. Если нет, то шли отдыхать.

- Блудили?

— Нет, все люди уже с опытом. Когда летали на Ил-28, там для бомбометания был компьютер, ночью землю было видно. Когда в Кировабаде стояли, летали бомбить через Кавказский хребет на полигон.

- В чем летали летом, зимой?

— Куртка, брюки меховые, и шлем тоже меховой. В жару — в простом комбинезоне.

- Награды, документы брали с собой?

— Кроме пистолета и карты, с собой ничего не брали. Где упадешь же, не знаешь.

- Из сбитых экипажей возвращались обратно?

— Возвращались.

- Вас не сбивали, аварийных посадок не было?

— Нет. Я же к концу войны пришел, добивали немцев. Они, конечно, сопротивлялись страшно. Все мечтали разгромить Советский Союз, но это им не удалось, Союз есть Союз. Между прочим, я очень доволен властью Советов, хорошо они все-таки относились к людям. Хоть и ругают Сталина, и напрасно: он не спасовал, не сбежал из Москвы, когда немцы ее в бинокль видели. А даже парад сделал, это не каждый руководитель такого ранга мог сделать. И первый тост он поднял за русский народ, правильно он оценил. Здесь, под Сталинградом, немцы кричали: «Меняем румын на елдашей!»

 — День Победы помните?

— Позавтракали, пришли на аэродром. Вдруг кто-то выстрелил из ракетницы. Приемников у нас тогда не было, запрещали. Кричат: «Победа!», и пошла стрельба, стреляли часа два. Рады были страшно. Приходит командир и говорит: «Радуйтесь, радуйтесь, но на боевом посту вы будете дежурить». Ничего не поделаешь.

Лапшеницы был последний аэродром в Померании, местных там не было, все дома были пустые, небольшое село. Все сделано добротно, капитально. Мы все удивлялись, чего гады-немцы полезли к нам, не дали нам жизнь сделать по-человечески. А у них все было: и дороги хорошие, хлева, хаты двухэтажные, полутораэтажные, церковки. В каждой церкви стояла полированная доска, где шикарными буквами записаны фамилии погибших немцев из этой деревни. Немцы есть немцы. Немцы были в сто раз лучше поляков, поляки — самые вредные люди. Сколько они потравили наших людей! Чтобы водка была крепче, нагоняли на табаке, еще на чем-то. А наши Иваны – «А давай выпьем». Особенно когда война кончилась, они много погубили наших людей. Вот такая штука.

- Какие у вас награды?

— Ордена Красной звезды и Отечественной войны.

Я 31 год отработал на почтамте.

- На самолетах что-нибудь писали?

— Только звезды и номер. Зимой не красили: как с завода выпускали, так и летали.

- Как пополнение вводили?

— Скорей в замену, не хватало людей в полку, потери понес большие. Старались мы, хотели без ведома начальства делать боевые вылеты, но не получилось.

- У Вас сколько боевых вылетов?

— Боевых вылетов я сделал 10. Я не прибавляю: что есть, то есть.