Родится ли в мировой практике донбасская модель?

Среди комментариев, которыми сопровождалась состоявшаяся 15 января в Калининградской области встреча Владислава Суркова и Виктории Нуланд, обратил на себя внимание комментарий обозревателя интернет-портала «Украина.Ру» Александра Чаленко.

Ссылаясь на данные «источника, близкого к одному из членов российской делегации на переговорах в Калининграде», обозреватель писал, что «Сурков и Нуланд достигли ряда компромиссов по Украине» касательно методов «принуждения Киева к выполнению Минска-2». А главным достижением переговоров в Калининграде, по сведениям из того же источника, стало то, что «американская сторона согласилась рассмотреть предложенный Кремлем статус Донбасса», который был обозначен российской стороной как «договорная автономия». Данная формула означает, в частности, что Донбасс обретает право на внешнеполитическую деятельность, в том числе на заключение международных договоров.

Возможность провести аналогию между конфликтом на Донбассе, разделившим Украину, и косовским конфликтом отмечалась и раньше. Надо сказать, однако, что все модели урегулирования подобных конфликтов имеют тенденцию перерастать рамки формальных договоренностей и вообще выходить из-под контроля патронирующих держав, запуская цепную реакцию последующих событий. 

И критически оценить с этой точки зрения балканские модели урегулирования весьма полезно.

На протяжении 1990-х годов на территории бывшей Югославии возникли пять непризнанных самопровозглашенных государств: Республика Сербская Краина, Республика Сербская, Хорватская Республика Герцег-Босна, Западная Босния (Цазинская Краина) и Республика Косово. Из них только Республика Косово получила максимальную поддержку со стороны Запада, что вылилось в ее признание со стороны более ста государств и членство в ряде международных организаций. 

Республика Сербская Краина в Хорватии, наоборот, была уничтожена в 1995 году военным путем – и так же при прямой поддержке Запада. Хорватская Республика Герцег-Босна и Западная Босния были дезавуированы в процессе выработки Дейтонского мирного соглашения. Что же касается боснийской Республики Сербской, то она смогла обрести статус государствообразующего субъекта в составе Боснии и Герцеговины, получив, в частности, право вступать в «особые отношения» с соседними государствами. При этом следует подчеркнуть, что косовский конфликт явился классическим проявлением сепаратизма, имеющего исторические корни, в то время как события в Хорватии и Боснии и Герцеговине происходили в условиях вакуума власти и слабости международно-правовых норм в период разграничения постъюгославского пространства.

Причины появления указанных государственных образований заключались в том, что международное сообщество, санкционировав раздел Югославии по границам бывших республик, отказалось признавать последовавшие за этим разделы уже внутри республик, хотя последние имели столь же сложный этноконфессиональный состав населения, как и Югославия в целом. В результате распад СФРЮ стал не «самоопределением наций», а самоопределением административных единиц (республик), что само по себе имело конфликтогенный потенциал.

В результате народы бывшей Югославии – в первую очередь сербы – остались разделенными, «несамоопределившимися». Вдобавок симпатии Запада к косовскому сепаратизму привели к тому, что акт самоопределения был «спущен» на уровень автономного края, что создало опасность повторения сепаратистского прецедента в других населённых албанцами районах Балкан. 

Придерживаясь нашей аналогии, следует признать, что адаптация «косовской модели» к Донбассу мыслима лишь под давлением Запада, но оно как раз маловероятно, учитывая, что перенос «косовской модели» на Донбасс придаст силу движениям в поддержку «Русского мира» во многих частях постсоветской Евразии. Ожидать, что США и ЕС станут этому способствовать, не приходится. И точно так же беспочвенны расчёты на военную ликвидацию ДНР и ЛНР по образцу того, как была ликвидирована Республика Сербская Краина в Хорватии.

Остается «дейтонская модель», и сегодня, спустя почти год после подписания минских договорённостей, она представляется наиболее работоспособной в случае с конфликтом, разделившим Украину. Дейтонское устройство Боснии и Герцеговины является временным, продиктованным военно-политическими условиями 20-летней давности, и это, пожалуй, единственное, в чем сходятся все фигуранты данного конфликта и все заинтересованные стороны. Весьма характерно прокомментировал это обстоятельство аналитик американского издания The Foreign Policy Джеймс Лайон. По его словам, США должны не просто стремиться к изменению Дейтонского соглашения (по линии противодействия боснийским сербам и их лидеру Милораду Додику), а немедленно «назначить специального посланника в регионе с тем, чтобы объединить действия Западного альянса и с помощью средств дипломатии не дать Додику осуществить свои планы». При этом условия Дейтонского соглашения, по мнению Лайона, следует «полностью переписать».

Разумеется, модели решения конфликтов, схожих с тем, который законсервирован на Донбассе, имеются не только на Балканах. Сразу несколько близких по типу моделей мы можем найти на Кавказе, где неурегулированность замороженных конфликтов переросла в провозглашение независимости Абхазии и Южной Осетии, получившей признание со стороны России и ряда других государств-членов ООН. Помимо этого мировой практике известен широкий спектр правовых форм сосуществования государственных образований, таких как уния, конфедерация, «ассоциированная государственность», «асимметричная федерация», кондоминиум. Последний вариант существовал в той же Боснии и Герцеговине в 1878-1908 годах, когда эти две провинции формально оставались в составе Османской империи, но фактически находились в административном подчинении Австро-Венгрии.

И всё же главным при выборе модели урегулирования, как показывает опыт Балкан и других горячих точек планеты, является расстановка сил между ведущими мировыми державами. Это касается и будущей судьбы народа Донбасса.