Дом, в котором нельзя жить

Тогда это было модно — коллеги покупали дома и квартиры на море

Они сидели на верандах, курили, выпивали, смотрели на море и, делая над собой усилие, спускались вниз, к берегу, чтобы потом медленно, задыхаясь, с никотиновой одышкой и испариной подняться наверх, на веранду.

В какой-то момент жизни Артём даже хорошо запомнил тот год, всё складывалось как нельзя лучше. Были бесконечные поездки, необременительная работа, при этом водились деньги. Даже лишние. Этот дом появился тоже как бы сам по себе — он не прилагал к этому никаких усилий. Тогда это было модно — коллеги покупали дома, квартиры на море, куда отправляли детей, жён и тёщ. Покупали массово, чтобы рядом были «свои» люди, с которыми можно вечерком выпить, закусить и поговорить. Чтобы у жён было своё «комьюнити», а у детей — своё, чтобы под ногами не мешали и не галдели над ухом. Была в этой компании и «перспективная молодёжь», к которой относился и Артём. Те, кто пока не был обременён семьёй и чадами, зато каждый сезон приезжал с новой барышней, чтобы местным дамочкам было о ком посплетничать, кто всегда мог рассказать свежий политический анекдот и вносил живую струю в неспешные, перетекающие изо дня в день застольные беседы уважаемых стариков, к которым относились все обитатели этого анклава за сорок. Они сидели на верандах, курили, выпивали, смотрели на море и, делая над собой усилие, спускались вниз, к берегу, чтобы потом медленно, задыхаясь, с никотиновой одышкой и испариной подняться наверх, на веранду.

Он уже и не помнил, кто из «старших товарищей» предложил ему купить этот дом, и кто-то из них же дал в долг. Зато помнил, как впервые открыл дверь «своим» ключом и зашёл в огромное гулкое помещение. «Мечты сбываются», — подумал Артём. «В такие моменты всегда всплывают штампованные фразы», — была его следующая мысль.

Именно о таком доме он мечтал — большом, холодном, с обжигающим ступни мрамором на полу, пахнущем сыростью и пылью, с пауком в углу и водой, никогда не бывающей тёплой, а только холодной или только горячей.

Артём приехал не в сезон, специально, чтобы насладиться, обустроиться и почувствовать себя «домовладельцем». Он с энтузиазмом начал покупать мебель и развешивать по стенам постеры с киноафишами. Посуду заказал в Италии, куда специально ради этого сплавал на пароме. Африканский ковёр на стене, кофейный столик с выгравированной на столешнице звездой Давида, обеденный стол из целиковой мраморной плиты, очень похожей на перевёрнутое надгробие. Работы достаточно известного художника-соседа и каляки-маляки его пятилетней дочери в одинаковых рамках в гостевой комнате. Старая деревянная дверь, стоящая просто так у стены, которую он выпросил в местной деревушке. Буквально сам снял с петель. «А чё, прикольно», как говорил сын известного художника-соседа. В каком-то истеричном приступе он заказал местному строителю-прорабу камин. Прораб посмотрел на него, как на чумного, и предложил купить обогреватель. «Нет, камин», — заупрямился Артём. Уже позже, когда камин был выдолблен и выложен, а рядом поставлена кадка для дров на львиных лапах, оказалось, что за дровами надо ехать. Далеко. А сначала доставать разрешение на этот камин, поскольку в этом местечке любой очаг, как объяснили Артёму в местном управлении, мог привести к лесным пожарам на всём побережье, а вырубка даже одного дерева — к нарушению всего микроклимата на земле.

Сосед-художник заходил, осмотрел и одобрил. Артём отметил, что художнику очень приглянулся кувшин, который он приволок из далёкого горного аула.

Художник явно подумывал: умыкнуть тару или неприлично. В конце концов вздохнул и попросил водки.

— Подписали вы себе приговор, батенька, — сказал художник.

— В каком смысле?

— В том смысле, что красиво, стильно, но жить нельзя. Неудобно, — закурил художник.

Артём тогда решил, что художник просто завидует.

… — Твою мать, кто ж сюда этот шкаф повесил? — потёрла голову Анна.

Артём посмотрел на неё и залюбовался — она была очень хороша в гневе. «Опять банально мыслю», — подумал он. Анна стояла посреди комнаты с тряпкой в руках, резиновых перчатках и в длинном фартуке.

— Я даже не знаю, за что хвататься, — сказала она Артёму. — Просто ужас какой-то. Твою Анжелу надо гнать в три шеи. Совсем расслабилась.

Анна последние два года была почти женой. Украинка Анжела последние десять лет — домработницей. Артём, который неделю назад отметил сорокапятилетие, закрыл глаза. Анна за спиной бурчала, что нужно выбросить эти тряпки и купить нормальные занавески. И в этот момент он сделал свой выбор.

Артём расстался с Анной и стал сдавать дом. Сначала друзьям, за символические деньги. Потом — всерьёз, друзьям друзей, да и просто незнакомым людям. Сам он по-прежнему проводил много времени в разъездах, оставаясь холостым, не обременённым заботами мужчиной. В доме он не был года четыре точно. Хозяйничала в нём Анжела.

Она плевать хотела на африканские ковры и итальянскую посуду. И шо звезда того Давида, шо не звезда, ей было одинаково. Из маленькой библиотеки она сделала кладовую, которую заставила ящичками с надписями: «губки», «перчатки», «верёвки», «пакеты, спички». На кухне она повесила плафоны, о которые бились головами все, кто был выше ста шестидесяти сантиметров. Зато Анжеле, маленькой, сбитенькой, было отлично. Фигурки сфинксов, которые собирал Артём, домработница поставила на полку рядом с банками разных размеров. Видимо, у неё рука не поднялась их выбросить. В остальном дом был засран, перед приездом жильцов Анжела махала тряпкой по центру комнаты, оставляя углы с «мышами» в пыли. В шкафу лежало всегда отсыревшее постельное бельё — Анжела его всегда недосушивала и уж тем более ленилась гладить. Правда, подушки и одеяла она по какой-то старой привычке прокладывала еловыми ветками, детским мылом и лавандой. И полотенца выбирала такие, чтобы цветок был вышит. Впрочем, кто-нибудь из вновь прибывших жильцов — любителей чистоты не выдерживал и начинал выбивать африканские ковры и отмывать итальянский унитаз.

…В доме не закрывались двери, рассохлись рамы, обваливалась штукатурка. Нет, с порога, если не вглядываться, было всё прилично.

…Артём решил дойти до дома от города пешком. Мимо мусорки, овощной палатки, пекарни. Около церкви он остановился, схватившись одной рукой за ограду, другой — за сердце. Стоял, отдыхая. Колени болели. «Старость не радость», — подумал, как всегда штампом, Артём. Он стоял, оценивая свои шансы, ещё нужно было спуститься с горы и подняться на пригорок. Напротив церкви, как и положено, было кладбище. Совсем маленькое, чистенькое, с плитами, к которым были приделаны кольца, чтобы удобнее было поднимать. Фамильные захоронения. Некоторые надписи были только с датой рождения. Артём вспомнил Анну. Он в последнее время часто её вспоминал. Потом вздохнул, вытер платком лицо — под загаром старческая гречка была не так видна, — тяжело опёрся на палку и медленно пошёл дальше.