Противники абортов лишь хотят, чтобы женщины чувствовали себя виноватыми

Как-то я рассказывала об установленном в польской Познани жутком щите социальной рекламы, где сторонники легализации абортов приравнивались к Гитлеру, и обещала продолжить этот тяжелый разговор. И кто меня за язык тянул?.. Но обещания надо выполнять, поэтому сегодня в нашей программе — краткий экскурс в новейшую историю любимого пролайферами выражения «убийство нерожденного ребенка».

Мы, люди — существа довольно легкомысленные и, прошу прощения, близорукие. Мы склонны забывать даже недавнее прошлое, а статус-кво воспринимать как незыблемый, вечный и естественный мировой порядок. Кстати, этому парадоксальному и, пожалуй, пагубному «таланту» immoralist недавно посвятил блестящую колонку о семейных ценностях; если кто-то ее по каким-то причинам пропустил — настоятельно рекомендую.

Так вот, в наше время обвинением решившей прервать беременность женщины в детоубийстве никого не удивишь. Но так было не всегда. Сама идея считать эмбрион ребенком появилась в отечественном информационном пространстве всего лишь лет 15 назад вместе с постерами социальной рекламы, которые расклеивали по вагонам метро, клали в почтовые ящики и раздавали прохожим на улицах.

Это был шок. Чтобы поставить знак равенства между сгустком клеток и умильным малышом, кстати, на этих картинках даже уже и не новорожденным, нужно совсем не иметь либо мозгов, либо совести, — дружно кипятились мои знакомые. А бить по больному женщину, которой и так-то паршиво, — низость, какую словами не описать. И, главное, непонятно было, кому и зачем вдруг понадобилось, чтобы женщины рожали нежеланных детей, когда в детских домах и так мест не хватает?! На последний вопрос ответ нашелся очень быстро. Постеры были анонимными, но в листовках и флаерах с этими же картинками уже значилась одна крупная, мощная и широко известная религиозная организация.

Прошло буквально несколько лет, и вот уже об аборте как об убийстве говорят далеко не только верующие и, кстати, далеко не только мужчины (по понятным причинам самые ярые абортоненавистники принадлежат именно к сильному полу). Это стало общим местом: аборты осуждают не столько потому что они вредны, сколько, прежде всего, потому что грешны, потому что это дурной, аморальный поступок.

Интересная штука: пациенток абортных отделений стыдили и виноватили и раньше, это прекрасно помнят даже нынешние 40-летние. Но совсем по другому поводу. «Страшно? В постели-то, небось, не страшно было», «у, нагуляла!», «любишь кататься — люби и саночки возить» и прочее в том же духе. То есть «источником греха» объявляли половую любовь: прерывающая беременность женщина виновата в том, что занималась сексом.

Сложно сказать, что вызвало последующий сдвиг в общественном сознании. То ли резкое расширение контрацептивных возможностей с открытием доступа к противозачаточным пилюлям и качественным презервативам, то ли официальное появление секса в бывшем СССР, то ли усиление религиозных настроений...

Кстати, знаете ли вы, что представление об аборте как об убийстве нерожденного ребенка даже с богословской точки зрения не так уж неоспоримо? Про православие, правда, ничего сказать не могу, а нестыковкам в католической парадигме посвящена заметка прекрасного Умберто Эко, вошедшая в состав сборника публицистики «Полный назад!».

Понятно, что в христианстве вопрос «является ли аборт детоубийством?» сводится к вопросу «есть ли у эмбриона душа?». Так вот, Эко вспоминает схоластические споры о том, как душа оказывается в теле: «и создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2:7). Коли первым делом создается Богом тело, а затем «вдувается» душа, сразу же встает вопрос: а как передается первородный грех? Эко описывает мнения разных богословов, и в конце концов приходит к Фоме Аквинскому, который провозгласил: первородный грех «переводится» с семенем, как инфекция, но перевод греха — это совершенно не то, что перевод разумной души, которая вдохновляется непосредственно Богом. При этом Фома различал «растительную душу» у растений, «чувствительную» у животных и разумную — у людей. Собственно, разумная душа и делает человека человеком. А эти «слои» души, по Фоме, «впитываются» человеком последовательно, и у эмбриона есть только «чувствительная» душа — а разумная вдохновляется уже в более или менее сформированное тело. В какой мере cформированное — доктрина высказывается об этом очень осторожно. Сам Фома, между прочим, полагал, что после Страшного суда восстанут в том числе мертворожденные — но не эмбрионы.

Такие дела. Но давайте вернемся от богословия к повседневности. Противники абортов (между прочим, подтасовка зашита в самом этом выражении — можно подумать, у абортов есть союзники, стоящие с транспарантом «больше абортов, хороших и разных» или «аборт — изысканное удовольствие: ведь ты этого достойна!») так увлеклись спасением эмбрионов, что о женщинах им думать недосуг. Вы давно в последний раз видели социальную рекламу, делающую упор на последствия аборта для здоровья женщины и риски для ее репродуктивного будущего? Социальную рекламу, мессидж которой был бы: «пользуйтесь контрацептивами, и вам не придется делать аборт»? Я — нет. Оранжевый галстук тоже не смог припомнить ничего в этом роде. Более того, самые рьяные пролайферы как раз принадлежат к тем же ультраконсервативным кругам, которые препятствуют сексуальному просвещению и пропаганде противозачаточных средств среди молодежи.

Как думаете, почему? С демографической точки зрения это все в лучшем случае бессмысленно, в чем легко убедиться, сопоставив рождаемость в странах европейской культуры с доступом к абортам и контрацепции. А в худшем — может простимулировать рождаемость у представительниц тех слоев общества, где предохраняться не умеют, зато вполне могут родить либо только лишь для того, чтобы получить социальные пособия, либо вообще потому что, простите, пофиг.

Так почему же? Не хочется впадать в конспирологию, но иного ответа, кроме как, перефразируя известный анекдот, «мне не надо как лучше — мне надо, чтобы ты чувствовала себя виноватой», я не нахожу.