Расхищение Европы

Реакция интеллектуалов на экономический и политический кризис Европы, грозящий распадом самого Евросоюза, имеет характер некоей гальванизации: что-то надо делать, но не совсем ясно что именно. Для России этот полураспад Европы создает довольно необычную перспективу, не вписанную ни в один проект "долгосрочного развития". Европа как "master signifier" всей российской политики, да и культуры, находится в состоянии сдвига, если не прямого дезавуирования. Отныне это господское означающее не может служить ни в качестве фетиша, ни в качестве симптома - его уже нельзя будет держать за щекой или в кармане, мирясь при этом со "скотской" действительностью "некультурной страны", как не сможет оно выступить и в качестве "контр-доказательства", в котором местный закон и нелегитимный код терпят крушение (то есть в качестве вечного страшного Страсбургского суда). И, соответственно, Россия не сможет "спасать Европу" в себе и собой, храня ее фантазматический "единый образ", - если кто Европу и похитил, то только она сама, то есть все обошлось без участия "энного Рима".

Интеллектуалы отвечают на расхищение Европы надеждами - отчасти традиционными, отчасти радикальными: все эти надежды исходят из того, что главный носитель "альтернативного будущего" - а именно левые - признается лидерами левой мысли (Жижеком, Балибаром, тем же Хабермасом) банкротом. В такой ситуации эти хедлайнеры, конечно, могут рассказать, чего можно ожидать, но такой рассказ уже не является политическим. Политика начинается там, где заново ставится вопрос об основаниях Европы - основаниях, которые вдруг оказались всего лишь структурой коррупции. Проект новых оснований, которые могут оказаться развитием старых или их обновленной версией, позволит, как предполагается, запустить проект Европы 2.0, который одновременно окажется genuine Europe, той самой утопической Европой, которая лишь волей обстоятельств оказалось подвержена тотальным хищениям - как со стороны народа, так и со стороны правительств. Вопрос лишь в том, насколько такие обстоятельства условны и случайны. Насколько они вписаны в проект "Европа", а насколько - в матрицу европейской политики в целом, в то, что называется "европейской политикой". И если эта вписанность более фундаментальна, не грозит ли конструкция Европы перманентной деконстуркцией?

Немецкая перспектива Хабермаса демонстрирует печальную судьбу того "Я", которое стало на место "Оно". Нормативность и самоотверженность немецкой нации, взявшей на себя универсальную роль, всегда обеспечивалась, судя по логике Хабермаса, обсценной изнанкой - националистическими "эксцессами" и последующим моральным (и не только) поражением. Иными словами, универсализм есть только тогда, когда есть исходно неравная констелляция, когда есть некоторый невротический процесс, заставляющий кого-то принять позицию, близкую к психозу ("они хотят от нас, чтобы мы были нормой"). А раз так, ожидать от новых элит продления той же самой игры после "нормализации" уже не имеет никакого смысла. Непонятно, что могло бы удержать актуальную Германию в роли носителя универсальных норм, за исключением, конечно, самого разума, в антиисторический характер которого Хабермас вряд ли способен поверить. Более того, сама конструкция "нормативности" в этом случае выдает избыточное унижение как форму избыточной гордости, как кару, расплату, которая вряд ли когда-то может завершиться, аннулироваться. За настоящий долг расплатиться нельзя, каков бы ни был его "рейтинг" - то есть только такой долг позволял Германии быть страной универсального (в том числе и универсального кредита).

Но в реальном политическом психоанализе расплата конечна, либо о ней можно забыть. И если у Канта вечность была нужна для того, чтобы не было эмпирического прерывания работы морального долга, Хабермасу требуется столь же вечная невротическая программа "возвращения Германии в среду цивилизованных наций". Что же сделать, чтобы Германия на какое-то время вновь стала нецивилизованной, дикой? Достаточно ли буржуазной "нормальности" ("мы как все"), для того, чтобы универсальность стала задачей отдельного члена ЕС? Может ли элита устыдиться своей нормальности? Едва ли.

Расхищение универсальности поддерживается не только "нормальной элитой", но и народом как объектом демографии, народом как populace. Ставка Хабермаса, как и других, - в том, чтобы разбить порочный круг экспертно-политических-статистических решений, то есть в том, чтобы сделать народ политическим народом, способным к делиберативному, дискурсивному, то есть публичному решению тех вопросов, которые касаются его. Однако проблема в том, что партии не склонны к этике дискурса - рейтинг для них гораздо важнее. К тому же, как отделить политический народ от "демографического" - неясно. Более того, сама эта неразличенность оказывается базовой для актуальной конструкции Европы, в которой монетарная политика предшествует экономической, а та - политике как таковой.

Та же проблема у Балибара: есть народ, а есть его опасный двойник из параллельной вселенной - народ национализма. Один народ - это народ действительного популизма, политический народ как носитель императива равенства. И есть его дублер - народ националистический, ксенофобский и фашистский. Мистер Джекил и доктор Хайд опасно слиты в одном субъекте, проводить различие внутри которого можно было только дискурсивными схемами, в том числе партиями. Однако для Балибара партии, в том числе и левые, также потерпели фиаско. Единственным дискурсивным элементом остается "государство", и именно оно создает ситуацию, когда интересы всех людей Европы, конечно, общие, однако интересы народов зачастую прямо противоположные и антагонистические.

Отныне государство как единственная дискурсивная организация "сделанная для" людей работает, однако, не в режиме кейнсианского государства, а в режиме конкуренции за свободный капитал на международных рынках: государство нужно только для того, чтобы создавать неравные и флуктуирующие opportunities для этого капитала. Иначе говоря, та страна выиграет, в которой государство в наибольшей мере опустит свой собственный народ, превратив его в более привлекательный ресурс для капитала, постоянно грозящего "утечь" на более выгодные рынки. Естественно, такая "капитализация" собственного народа будет проходить под неослабевающие лозунги о конкуренции или даже в рамках обновленного дискурса государственного интереса.

Надежда левых - на "ауторазличение" народа, на то, что он сумеет самостоятельно, вне какого бы то ни было дискурса и политически активной теории, выделить в себе народ-суверен и народ-фашист, разведя их по разным рубрикам, то есть клеткам. К чему приведет это новое дифференциальное народничество - покажет ближайшее будущее. Как справедливо указывает Балибар, для политического народа и подлинного популизма необходима "публичная власть" за пределами государства и анти-государственного "неолиберального этатизма", но остается неясным, как подобная публичность может формироваться в режиме такого ауторазличения народа и его самопроизводства.