Новые приключения Шерлока Холмса

Не про Камбербэтча

Это не о детях - это длинное и литературное, скорее, для вечернего чтения под пледом, как когда-то в юности... 

Когда я была маленькой, я обожала книги о Шерлоке Холмсе, читала их взад-вперёд и каждый раз неизменно расстраивалась, что они заканчивались. Когда я выросла, я обнаружила, что Холмсов много разных, но "моим" по-прежнему оставался советский - из "тех" переводов, сыгранный Василием Ливановым. Вообще, вероятно, это тот самый герой, который у каждого свой. Поэтому я написала продолжение - ещё одну историю о приключениях Холмса и Ватсона. Когда писала, старалась скопировать язык советских переводчиков Конан-Дойля, а также добавить оттенки тех смыслов, которыми всегда дополняется детективная схема у Конан-Дойля. 

                                                                                 *    *    *

МАЛЕНЬКИЙ ЛОРД В ОПАСНОСТИ

Было тихое, неожиданно тёплое и сухое лето 188.. года. Лондон словно  опустел, и дома с утра до вечера неподвижно дремали под жарким солнцем. Людей на улицах почти не было, а собаки держались тени, изредка пробегая по опустевшим улицам. 

Мои пациенты будто сговорились предоставить мне неожиданный отпуск – часть разъехалась по путешествиям и курортам, а оставшиеся радовали крепким здоровьем. Я делал два-три визита в день к постоянным клиентам, а вечера, как в старые добрые времена, мог коротать со своим другом, Шерлоком Холмсом.

Холмс будто не замечал жары и продолжал днями напролёт заниматься своими увлекательными химическими опытами. И, поскольку преступная жизнь в Лондоне словно бы тоже замерла под влиянием погоды, он смог наконец вплотную заняться своей монографией о различных типах почв в Англии.

Так мы и сидели вечерами у незажжённого камина: я – с медицинским журналом, Холмс – со своими колбами, наполненными землей, пером и кипой бумаги.

Однажды Холмс поднял голову от своих записей и произнес:

- Ватсон, держу пари, вы не способны отличить высохшую болотную почву от сухой земли с заливного луга.

Я подтвердил его предположение.

- Уверен также, что вы столкнетесь с затруднениями, если надумаете перечислить четыре графства вокруг Лондона, где есть красная глина.

Я согласился и с этим и, потянувшись, отложил в сторону медицинский журнал.

- Однако, Холмс, я в свою очередь не думаю, что и вы способны отличить ларингит от фарингита…

Холмс взял пинцетом с подноса крошечный комочек земли и поднес к моему лицу.

- Вы не замечаете ничего необычного?

Я присмотрелся. Земля как земля, немного желтоватая. Я честно признался, что не замечаю. Холмс вздохнул и положил комочек на место.

- В том-то и дело, Ватсон, что между нами никогда не возникало разговора о различиях фарингита и ларингита, однако я неоднократно рассказывал вам о различиях почв. А уж об этой-то говорил раза три, не меньше.

Я смущенно улыбнулся.

- Холмс, я никогда не претендовал на равное партнёрство в нашем союзе, и уж тем более не питаю никаких иллюзий относительно своих познаний в криминалистике. Я всего лишь ваш скромный летописец и иногда, когда того требуют обстоятельства, ваш верный помощник в небезопасных приключениях…

Холмс отодвинул в сторону поднос с пробирками и, приподнявшись с кресла, дотянулся длинной худой рукой до трубки, лежащей на каминной полке.

- Конечно, - не сразу сказал он, - ваша роль в наших, как вы изволили выразиться, приключениях, весьма значительна и неоспорима. Не будь вас, мир не знал бы, кто я такой, и я жил бы скромным ремесленником на Бейкер-стрит… Однако, Ватсон, иногда я задумываюсь о том, что мне нужен не только летописец, но и партнёр, а в идеале - ученик, продолжатель моего дела. Шерлок Холмс, увы, не вечен. Конечно, при благоприятном стечении обстоятельств я рассчитываю еще лет двадцать держать в страхе преступный мир, но…

Он нагнулся и выбил трубку о каминную решетку.

- Вы понимаете, куда я клоню, дорогой доктор? Что скажете?

Я засмеялся.

- Как доктор – скажу, что у вас хандра, вызванная тяжёлыми погодными условиями. Как ваш друг – в очередной раз выражу свое искреннее сожаление в связи с тем, что не обладаю даже десятой долей вашей наблюдательности, памяти и дедуктивных способностей…

- Вы просто не очень старательны, Ватсон. Я более чем уверен в том, что всё это можно в себе развить при желании. Идёмте к окну.

Мы подошли к окну. На улице стоял жаркий вечер. Холмс приоткрыл створку. Воздух был неподвижен.

- Давайте еще раз попробуем сделать наше упражнение. Выберем прохожего и посмотрим, насколько будут различаться моё и ваше представление о нём.

Однако на Бейкер-стрит было пусто и тихо. Холмс разочарованно покачал головой, но тут в конце улицы звонко застучали копыта, и в поле нашего зрения появился кэб. По мере приближения к нашему дому он замедлял свой ход и наконец совсем остановился. Из окошка высунулась рука в черном рукаве и перчатке и протянула вознице деньги. Холмс поднял палец:

- Приготовьтесь, Ватсон…

Но договорить он не успел, потому что пассажир, ступив на мостовую, резко, в несколько длинных шагов, приблизился к нашей двери и позвонил. Я успел только заметить чёрную, низко надвинутую на лоб шляпу, и плащ, воротом которого незнакомец прикрывал нижнюю половину лица.

Холмса же, казалось, нисколько не расстроила неудача с нашим упражнением, и он, довольный, потёр руки.

- Явление загадочного господина в чёрном плаще обещает нам куда более интересное развлечение нынешним вечером, чем копание в скромных тайнах случайных прохожих! Кстати, судя по всему, нас почтит визитом сиятельная особа…

Я не успел спросить, почему он сделал такой вывод, как в нашу дверь постучали.

- Да-да! – отозвался Холмс.

Вошедший производил странное впечатление. Было ясно, что надеть глухой чёрный плащ и шляпу в такую удушливую погоду его могла заставить только необходимость скрыть свое лицо. И в самом деле, когда он снял с себя своё одеяние, перед нами предстал высокий худой пожилой господин с покрасневшим от жары лицом. Он вытер платком пот со лба и, отдуваясь, произнес:

- Добрый вечер, мистер Холмс. Прошу простить меня, что я побеспокоил вас без предварительного уведомления, но мне необходимо срочно получить вашу консультацию…

- Ваша светлость, визит особы вашего уровня – сам по себе большая честь, и если мои скромные способности могут вам пригодиться, я буду счастлив сослужить службу вам и короне.

Незнакомец снова устало оттёр лоб.

- То, что вы меня узнали, свидетельствует о том, что я не зря прибег к этому дурацкому маскараду, - и он с отвращением прикоснулся к плащу, брошенному им на ручку кресла.

- Ватсон, разрешите вам представить их светлость лорда Сирила Бадлмера. Лорд – не только носитель старинной фамилии и заслуженного титула, но и блестящий государственный деятель, которому мы обязаны множеством чрезвычайно полезных законодательных инициатив.

Лорд слегка склонил седую благородную голову. Лицо его постепенно приобретало нормальный оттенок.

- Итак, сэр, что же заставило вас выйти на улицу в столь жаркий вечер, да еще и в таком наряде?

Лорд нервно сжал худые пальцы.

- Мистер Холмс, люди, в том числе и высокого государственного уровня, мне неоднократно говорили о том, что вы – человек не только большого таланта, но и исключительной порядочности, и о том, что ни одно имя, ни один факт не выходят за пределы вашей комнаты, будь на то желание вашего клиента. Я уверен, что доктор Ватсон как ваш ближайший друг и помощник придерживается тех же принципов, участвуя в ваших расследованиях. Всецело доверяясь вам, я бы, тем не менее, хотел бы услышать от вас лично и от вашего друга слово джентльмена, что никто и никогда не узнает о том, что я собираюсь вам сообщить.

- Дорогой милорд, - произнес Холмс, отходя от окна и садясь в кресло, - ваши друзья вас действительно не обманывали. Никто и никогда не слышал от нас с Ватсоном ни слова из тех тайн – и часто действительно весьма сиятельных тайн, - что звучали в этой комнате. За исключением тех случаев, конечно, когда того требовало торжество правосудия. Поэтому…

- Простите мне мою настойчивость, - мягко перебил его лорд Бадлмер, - но в данном случае, если моя тайна станет известна кому-либо, кроме вас, не будет никакого дипломатического скандала, ни разрыва брачных отношений между высокопоставленным лицом и его супругой, просто может умереть один мальчик. Вот и все.

На секунду в комнате воцарилась тишина, и я снова поразился беззвучию этого летнего вечера. Холмс снова взял свою трубку.

- Лорд Бадлмер, я даю вам слово Шерлока Холмса, что никто от меня не узнает того, что вы называете своей тайной.

- Даю слово, сэр, - отозвался и я.

Лорд вздохнул.

- Спасибо. Простите меня, но я нахожусь в такой ситуации, что боюсь доверять даже себе самому.

Холмс кивнул.

- Речь, насколько я понимаю, идет о вашем сыне, малолетнем Джеймсе Бадлмере?

Лорд удивленно, и, как мне показалось, настороженно приподнял брови:

- Я слышал о вашей проницательности, мистер Холмс, однако…

- О, всего-навсего предположение. Вы приезжаете ко мне по безотлагательному делу, прибегаете для этого к маскараду, при этом выказываете заботу о судьбе одного мальчика. Насколько я знаю, у вас единственный ребенок – сын, которому немногим больше десяти лет. Логично предположить, что вы можете быть до такой степени обеспокоены только его судьбой.

- Ему тринадцать, - сказал лорд и наконец сел на стул. – Ему тринадцать лет, и три из этих тринадцати мы провели с леди Бадлмер в ежедневном смертельном страхе – до вчерашнего дня, когда страх обернулся ужасом. Разрешите, я начну с начала.

Наш с женой брак состоялся довольно поздно, и детей долго не было. Жена значительно младше меня – на пятнадцать лет, - но на момент нашей свадьбы ей было тридцать. И Джеймс, наш сын, появился тогда, когда мы уже и не рассчитывали на то, что произведем на свет потомство. Более того, моя жена уже была на грани того возраста, когда женщине небезопасно рожать. Беременность и роды были крайне тяжёлыми, наш семейный врач даже не был уверен во время родов, что ребёнок выживет. Однако Джеймс выжил, но родился болезненным и хилым.

Все детство он постоянно чем-то болел. Кроме того, у него были явные проблемы нервного свойства. В общем, ни дня покоя после его рождения у нас с леди Бадлмер не было. Однако мы все равно были счастливы – потому что любили его до безумия.

Когда Джеймсу исполнилось семь лет, с ним случился загадочный припадок, напугавший нас обоих. Мы кинулись к врачам. Наш семейный доктор не мог сказать ничего определённого, специалисты, которых он нам рекомендовал, пожимали плечами и, уверяя, что ничего опасного нет, рекомендовали лечение на водах, на которых мы, конечно же, неоднократно были. Мы не очень им доверяли, долго приглашали разных врачей, и наконец, спустя три года после первого припадка жене удалось выйти на специалиста по нервным болезням, светило, профессора, ученого с мировым именем. Его имя – доктор Хедрик.

Лорд кинул на меня вопросительный взгляд, и я кивнул. Конечно, я слышал о профессоре Хедрике.

- Доктор уделил нашему мальчику много внимания – он провел с ним почти целый день, мы видели, что он явно озабочен. Вечером он сказал нам с супругой, что не хочет делать поспешных выводов и планирует привести к нам двух своих коллег, специалистов высокого уровня. Через несколько дней в нашем доме собрался очередной консилиум, которых к тому моменту уже было немало. Врачи долго наблюдали Джеймса, общались с ним, осматривали. Затем вызвали меня и леди в отдельную комнату, чтобы сообщить свой вердикт. Говорил доктор Хедрик. Он сказал, что у нашего сына редчайшее и еще совершенно неисследованное нервно-психическое заболевание. Доктор Ватсон, ни в малейшей степени не подвергая сомнению вашу компетентность, я не думаю, что название этой болезни скажет вам о чём-то, поскольку её знает только узкий круг просвещённых специалистов. Так вот, эта болезнь неизлечима, и её особенность состоит в том, что при малейшем нервном потрясении вся нервная система фактически рушится, что может привести как к полному или частичному параличу, так и… к смерти.

На последних словах голос лорда стал хриплым. На него было страшно смотреть. Теперь я видел перед собой не подтянутого и энергичного государственного деятеля, каким он показался вначале, а постаревшего, согнутого несчастьем отца.

- В компетентности этих врачей сомневаться не приходилось. Более того, приглашать кого-то для дальнейших консультаций попусту не имело смысла – у нас побывали самые лучшие, самые известные врачи. Поэтому мы полностью положились на доктора Хедрика. Он подробно расписал все свои рекомендации, снова и снова отмечая, что любые волнения должны быть полностью исключены, составил режим для Джеймса, наиболее подходящий при его болезни, и так далее. И в конце разговора он особенно подчеркнул, что по его мнению и мнению его коллег, само известие о болезни может стать фатальным для нашего мальчика. Независимо от того, когда мы сообщим ему об этом – сейчас или позднее, в подростковом или взрослом возрасте, он может переосмыслить эту информацию, и сама мысль о том, что он может умереть в любой момент, его убьёт. Джеймс – крайне впечатлительный ребенок с острым воображением – это одно из свойств его болезни, поэтому… ну вы понимаете. Поэтому тема болезни ребенка стала в нашем доме табу. Доктора – их было три, как я уже говорил, – разумеется, заверили нас в том, что они никогда никому и ни под каким предлогом не сообщат о нашей беде. Мы с женой тоже ни с кем делиться не собирались. В дальнейшем, обсуждая состояние нашего мальчика, мы с женой всегда переходили на немецкий язык, который оба хорошо знаем…

- Из вашей прислуги кто-нибудь знает немецкий? – перебил его Холмс и прикрыл глаза.

Лорд покачал головой.

- За эти три года у мальчика был один и тот же гувернер, а у жены сменилось две горничных, обе, естественно, англичанки. Дворецкий у нас тот же, что и был до родов, – он попал в наш дом, когда я был еще ребёнком, и верен нашей семье как никто. Но и он, конечно, не знал нашей тайны. Мы с женой проверяли слуг на знание немецкого и пришли к выводу, что они его не знают. Кроме того, мы, конечно же, соблюдали все возможные меры предосторожности, разговаривая на эту тему, поэтому я могу поручиться, что никто и никогда…

- У вас старый дом? – снова перебил его мой друг, внезапно открыв глаза.

- Да… - растеряно сказал лорд, сбившись с мысли. Холмс удовлетворенно кивнул.

- Продолжайте, пожалуйста, ваша светлость.

- Да… Мы стали лечить нашего сына. Профессор Хедрик наблюдал за процессом лечения, назначал лекарства, но ничего утешительного сказать не мог – впрочем, он сразу предупредил нас, что это заболевание неизлечимо и можно только поддерживать нервную систему больного, не давая ей убить его. За истекшие три года мы с женой, конечно же, избаловали ребенка окончательно. Мы и раньше потакали его прихотям, но теперь стали ограждать его от любого, даже малейшего огорчения. Если ломалась игрушка, в ту же минуту в магазин отправлялся посыльный и приносил новую, а то и несколько. Мы засыпали его подарками, без конца придумывали пикники, детские праздники, путешествия, только бы вызвать улыбку на его лице. Гувернеру было категорически запрещено не то что наказывать или ругать – просто строго говорить с ребенком, заставлять его что-либо делать. Учится он, естественно, дома, и оценки ему ставятся только хорошие…

Лорд на секунду замолчал.

- Конечно, Джеймс наследует титул, земли и состояние, но не в этом дело. Понимаете, мы с его матерью безумно любим его, и потерять его для нас – это значит…

Лорд не договорил, прикрыл лицо руками. Справившись с собой, он отнял руки от лица.

- Так мы жили – в постоянном страхе – до вчерашнего вечера. Болезнь ребёнка текла своим чередом, время от времени, когда всё-таки случались не зависящие от нас огорчения – например, отменялась поездка на пикник из-за погоды, – у Джеймса бывали припадки, и мы после по нескольку дней приходили в себя, причём, кажется, меня и леди Бадлмер эти припадки пугали едва ли не больше, чем его… Но вчера… Вчера мы получили вот это.

Лорд вынул из кармана сюртука конверт и бросил его на стол. Холмс с неожиданной проворностью ухватил его. Глаза его блестели.

- Ага, отправлено из Брайтона… отправитель запачкал руку в чем-то, судя по всему, в чернилах, но оставить нам отпечаток пальца не удосужился.

Внимательно вчитавшись в адрес, он издал торжествующий возглас:

- Похоже, что писала женщина! Однако посмотрим, что там внутри.

Внутри оказалась страница с оторванным верхом, на которой неровным почерком было выведено:

«Дорогой лорд, мы располагаем информацией о болезни вашего сына, и нам, безусловно, будет неприятно сообщить ему о ней, что, как вы знаете, может повлечь за собой самые нежелательные последствия. Однако вы вынудите нас это сделать, если посчитаете, что сведения о ней не стоят 150 000 фунтов. У вас три дня на раздумье. По истечении срока мы с вами свяжемся». Подписи, разумеется, не было.

Холмс погрузился в изучение письма. Он вертел его, бормоча что-то себе под нос и бессвязно восклицая время от времени: «А! Вот и характерное «е»… тут забыли хвостик… бумага гостиничная…». Наконец он отодвинул от себя послание.

- Лорд Бадлмер, я располагаю пока достаточно скудной информацией. Могу сказать лишь, что письмо писала женщина, левой рукой, но при этом она не левша, делала она это достаточно долго. Женщина эта образована, начитана, обладает незаурядным волевым характером, много пишет, и… дайте-ка проверю…

Холмс взял ручку в левую руку и кивнул.

- Да, и она, вероятно, замужем. Письмо написано на гостиничной бумаге, глубокой ночью при скудном освещении. Что ещё? Ватсон, может, вы что-нибудь добавите?  

Он протянул мне письмо. Я повертел его в руках. Письмо как письмо, написано неровным почерком, в одном месте исправление.

- Ну, с вашими способностями узнавать возраст, пол и характер по почерку я знаком, а почему вы решили, что женщина образована, замужем и много пишет?

- Ватсон, вчитайтесь в письмо. Прачка такого не напишет. То, что она много пишет, я предположил исходя из того, что она, выводя буквы левой рукой, все время сбивалась на быстрый стремительный почерк – соответственно, такова ее привычка при писании правой. Однако над этим письмом ей пришлось потрудиться – и об этом говорят чернила: правка были внесена через достаточно долгое время после того, как был написан первоначальный текст. Кстати, исправление это небезынтересно. Наша таинственная дама исправила цифру «100» в выкупе на «150». То есть она передумала и почему-то увеличила сумму в полтора раза. И сделала это спустя достаточно длительное время после того, как закончила письмо. И вы знаете…

Холмс взял конверт и внимательно осмотрел его через лупу.

- Да, так и есть! Она сначала запечатала письмо, а потом вскрыла его и переправила цифру.

- А почему она не переписала письмо, чтобы скрыть исправления?

- Вот и я думаю о том же, - задумчиво произнес Холмс. – Скорее всего, у нее не было такой возможности. Вероятно, ей помешали.

- Холмс, почему она замужем?

- На бумаге след от кольца на безымянном пальце, которым она по неосторожности влезла в кляксу… Верх листа оторван, потому что на нем было название гостиницы – бумага, судя по качеству, гостиничная, причем не самая лучшая, а ночь – ну, это просто: очевидно, что эта часть листа была освещена намного лучше, чем та, следовательно, рядом с ней стояла свечка.

Я в очередной раз покорно выслушал объяснения моего друга, но лорд, конечно, был потрясен. Он вскочил на ноги и, потрясая кулаками, крикнул:

- Мистер Холмс, поедемте немедленно в Брайтон и найдем эту женщину!

Холмс поморщился.

- Милорд, это не имеет смысла.

- Почему? – удивился тот.

- Потому что я уверен, что в Брайтоне её нет. Она не так глупа, чтобы отправлять письмо оттуда же, где она живет. Во всяком случае, я бы сильно удивился, если бы это было так. А поиск человека, опустившего позавчера в ящик письмо, скорее всего, затянется надолго и ничего не даст.

Лорд опустился в кресло. Плечи его поникли.

- Значит, ничего предпринять нельзя? – произнёс он.

Холмс немного подумал.

- Видите ли, милорд, если мы найдем вашего шантажиста или если не найдем и вы будете вынуждены ему заплатить, вы всегда будете жить со страхом, что кто-то ещё узнает о вашей тайне. Шантажист может не удовлетвориться этой суммой, он может сообщить о тайне кому-то другому… В общем, я бы посоветовался с леди Бадлмер и предложил бы вам в мягкой форме сообщить мальчику о его болезни. Не обязательно произносить такие ужасные слова, как «паралич» и «смерть», но вы можете сказать ему, что ему противопоказаны волнения, потому что…

Лорд замахал руками.

- Мистер Холмс, конечно же, мы неоднократно обсуждали это с женой. Но наш сын настолько неуравновешен, что он может сделать из даже самого невинного заявления абсолютно неожиданные выводы. Мы с этим уже сталкивались. Он подозревает, что мы скрываем от него что-то, и любую информацию о своем здоровье воспринимает как нечто фатальное…

Холмс пожали плечами.

- Вам виднее, милорд. В таком случае, если мы начинаем наше расследование, мне понадобится следующее. Во-первых, я бы хотел осмотреть ваш дом. Во-вторых, я хочу, чтобы вы подробнейшим образом рассказали мне о тех самых трёх врачах и о слугах. Наконец, мне потребуется от вас вот какая информация. Когда писалось это письмо, – Холмс махнул рукой в сторону листка, лежащего на столе, – отправитель узнал нечто, заставившее его изменить первоначальную сумму выкупа. Не припомните ли, каким образом в последнее время менялось ваше финансовое положение?

Лорд нахмурился.

- Мистер Холмс, я не могу сказать, что я очень богатый человек. Безусловно, я состоятелен, однако поддержание на должном уровне здоровья моего мальчика, то есть лечение, путешествия на воды, подарки, пикники, пони и так далее – исключает понятие богатства. Сумма в 50 тысяч фунтов для меня огромна, чтобы ее выплатить, я должен буду продать родовое имение, а в 150 – просто фантастична. Однако… - Лорд вскочил и нервно заходил по комнате. – Не посвящая вас в дела государственной важности, могу сказать, что недавно в парламенте был создан некий комитет, которому парламент дал важное поручение. На деятельность упомянутого комитета парламент выделил определённую сумму. Я вхожу в число лиц, управляющих комитетом, и имею прямой доступ к этим деньгам. Вот единственное изменение моего финансового положения, случившееся за последние недели…

- И какова же сумма, о которой идет речь?

Лорд посмотрел на Холмса.

- Сумма? Сто тысяч фунтов! Причем обычно на такие дела выделяют пятьдесят, но это особый случай, поэтому выделили в два раза большую сумму! Это значит… что кто-то получил доступ не только к моим семейным тайнам, но и к государственным делам?

Холмс что-то черкнул в блокноте и поднялся на ноги.

- Милорд, вечер еще не поздний и, насколько я понимаю, ваша супруга наверняка сейчас не находит себе места от беспокойства. Я предлагаю немедленно отправиться к вам в гости и изучить обстановку на месте.

Лорд кивнул и, набросив на себя свой плащ, натянул на брови шляпу.

- Проклятая жара, - услышали мы из-под нее.

Холмс сочувственно покачал головой, и мы отправились в путь.

Дом его светлости стоял обособленно. Его окружал пышный сад, и с дороги старинное каменное здание еле просматривалось. Расплатившись с кэбменом, мы шагнули в калитку.

Нас явно ждали – мы не прошли ещё полдороги до двери, как она распахнулась, и на пороге появилась немолодая красивая женщина. Несмотря на жару, она куталась в тёплую шаль, и издалека было видно, как она бледна и как её знобит.

- Сирил! – воскликнула она и тут же прикрыла себе рот рукой. – Мы же решили, что не будем посвящать в этом дело полицейских?

- Лили, господа не из полиции. Знакомьтесь – мистер Холмс, мистер Ватсон – моя жена леди Бадлмер.

Мы поклонились. Леди смотрела на нас со смешанным выражением страха и недоверия.

- Надеюсь, лорд объяснил вам, как для нас важно соблюдение тайны…

Холмс слегка поклонился.

- Миледи, мы уже договорились об этом с лордом. Однако эта предосторожность может потерять смысл, если мы будем обсуждать наши дела на пороге.

Леди взяла себя в руки.

- Простите, я со всеми этими событиями совсем потеряла голову. Пройдёмте в дом.

Мы вошли в просторную старинную гостиную. Резная мебель, высокие часы с тяжёлым маятником, бархатные портьеры, многочисленные портреты в овальных рамах – всё говорило о том, что в доме свято чтут традиции и помнят о фамильной чести.

Часы пробили десять вечера. Лорд взглянул на жену.

- Джеймс спит?

- Да, дорогой, - кивнула она. – Он устал сегодня, но, слава богу…

Голос её дрогнул, и лорд сильным неловким движением сжал её плечи под шалью.

- Ваша светлость, - негромко спросил Холмс, внимательно осмотрев комнату, - вы обсуждали ваши проблемы здесь, в этом помещении?

Лорд кивнул, взволнованно глядя на Холмса.

- Вы думаете, что кто-то в нашем доме…

- Я пока ничего не думаю, я перебираю разные варианты. И вы считаете, что закрытая дубовая дверь надёжно хранила тайну?

Супруги молча переглянулись. Холмс подошел к портьере, отдёрнул ее, встал за ней и вернул портьеру на место. Когда тяжёлые складки перестали колыхаться, возникло ощущение, что ничего не изменилось, – Холмса за портьерой будто и не было.

- Господи! – выдохнул лорд.

- Я не говорю о камине, где может спрятаться целая дивизия, - раздался приглушённый портьерой голос Холмса. – Разумеется, любой человек в вашем доме мог при желании слышать ваши секретные разговоры. Другой вопрос – кто их мог понять…

Леди взволнованно положила руку на локоть милорда.

- Я уверена, что гувернёр Джеймса не знает немецкого! Я неоднократно намекала ему, что вдвое подниму жалованье, если он будет учить мальчика этому языку, и видела, что для него это очень заманчивое предложение, но он с большим сожалением отказывался, потому что его познания в немецком не простираются дальше «данке» и «гут морген».

- А ваши горничные, миледи?

Миледи на минуту задумалась.

- Они обе производили впечатление милых девушек. Одна из них, Линда, и сейчас служит у меня. Ее предшественница – Люси – проработала у нас три года. Скрытная, но в целом безобидная особа, абсолютно необразованная. Я уверена, что она и не знает о существовании Германии. Мы расстались из-за того, что она вышла замуж. А вот Линда более интересная девушка. Уверяла, что немецкого не знает, но случая проверить у меня не было. Из общих соображений она знать его не должна – в агентстве, через которое мы ее нанимали, нам показали список дисциплин, которые она изучала в своей школе – немецкого языка там не было.  

- Она живёт в доме?

- Да. Сейчас она у себя.

- Она обычно спит в это время?

- Нет. Я ложусь около одиннадцати, и она мне приносит перед сном молока с сухарями, а потом ложится сама.

- Я бы хотел побеседовать с ней, - попросил Холмс.

Хозяйка протянула было руку к звонку, но Холмс мягко остановил её.

- Ах, не беспокойтесь. Я бы хотел это сделать наедине и без предварительной договорённости. 

Леди Бадлмер кивнула.

- Разумеется, мистер Холмс, вы можете в этом доме делать всё, что угодно, если только это может нам помочь. Второй этаж, третья дверь от лестницы.

Холмс кивнул и вышел в коридор.

- Мистер Ватсон, не выпить ли нам пока чаю? – обратился ко мне лорд. - Думаю, наш Лечмер ещё не лег и мы можем побеспокоить его. Впрочем, может, вы предпочтёте что-нибудь прохладительное?

Холмс отсутствовал минут двадцать. За это время мы успели выпить с лордом по чашке чаю и побеседовать о мировом положении, а Холмса все не было.

- Он же не знает расположения комнат! – полувопросительно произнесла леди. – Сирил, мистеру Холмсу надо помочь.

Лорд кивнул и вышел. Вообще, у меня создалось впечатление, что в этой тяжёлой ситуации он предпочитал подчиняться жене, которая явно умела взять ситуацию под свой контроль.

Через три минуты лорд вернулся с моим смущённым другом.

- Представляешь, бедный мистер Холмс уже успел заблудиться! – со смехом произнес он. – Я нашёл его рядом с твоей спальней. Он был уверен, что это комната для гостей!

- Простите меня, миледи, - смиренно произнес Холмс.

Леди нетерпеливо кивнула и спросила:

- Ну что, вы узнали что-нибудь?

Холмс неопределённо пожал плечами.

- Мною получены сведения, которые можно толковать двояко. При найме вы плохо изучили биографию своей будущей горничной. Да, мисс Фелпс не учила в колледже немецкий, но в детстве долго жила с родителями в Германии. Поэтому этот язык она понимает.

Леди издала невнятный возглас.

- Почему же она мне врала?

Холмс внимательно посмотрел на нее.

- Да, это интересный вопрос. Ответ на него разрешит нашу загадку. Однако пока я бы не хотел делать поспешных выводов. Поэтому, если вы позволите, мы с  Ватсоном на этот раз откланяемся. Я буду думать над вашим делом сегодня ночью, предприму кое-какие действия завтра днём и искренне надеюсь, что уже вечером буду вполне опредёленно все знать.

- Мистер Холмс, - прошептал бедный лорд, и лицо его стало умоляющим, - но вы же помните, что завтра вечером – последний срок? И мне придётся выбирать между бесчестьем и потерей сына?

- Я все помню, ваша светлость. – Холмс уже стоял у двери. – Я приложу все мои силы, чтобы вы избежали и того, и другого. Да, и ещё: вы с кем-нибудь, кроме ваших коллег, обсуждали создание вашего комитета и полученные от Парламента деньги?

Лорд добросовестно нахмурился.

- Нет. Разве только с женой.

- В этой же комнате, на немецком языке…?

- Совершенно верно. 

- Я понял. Спасибо, милорд.

Кэб мы нашли не сразу, и нам еще пришлось поплутать по душному ночному Лондону. Зная нелюбовь моего друга к разговорам о расследовании в публичных местах, я молчал. Молчал и Холмс, и, глядя на его насупленные брови, я понимал, что что-то смущает его в этом деле.

Когда мы сели в кэб, Холмс спросил:

- Ватсон, представьте себя на месте леди Бадлмер. Предположим, вам надо нанять горничную, но ваше непременное условие – чтобы она не знала немецкого языка. Как вы попытаетесь это выяснить?

- Нуууу… Я задам прямой вопрос.

- Какой?

- Я спрошу: «Знаете ли вы немецкий язык?»

- Так! – складки на лбу Холмса распрямились. Он улыбался. – Допустим, нанимаемый хочет от вас скрыть этот факт. Как вы установите истину?

- Задам неожиданно какой-нибудь вопрос на немецком или обращусь к этому человеку по-немецки и посмотрю на его реакцию.

- Ага! – Холмс потер руки. – Ватсон, вы просто гений!

- Спасибо, Холмс, но пока я себя чувствую полным болваном. Вероятно, вы поняли что-то такое, что мне пока недоступно.

- Возможно, возможно, – пробормотал Холмс. – Похоже, мне завтра предстоит насыщенный день… И ещё одно, Ватсон: вы позволите мне на сон грядущий порыться в ваших медицинских изданиях? Большое спасибо. Вот и занятие на ночь нашлось…

Когда утром я вышел в нашу гостиную, Холмса уже не было. Миссис Хадсон сообщила, что мой друг «оделся странно» и ушел не свет не заря. «Странной» на языке миссис Хадсон называлась любая одежда, не соответствующая, по её мнению, званию джентльмена. В данном случае, расспросив её, я понял, что Холмс оделся мелким клерком.

Дела не ладились весь день, телеграмм от моих пациентов не было, медицинский журнал валился из рук, я слонялся взад-вперед по комнате и все никак не мог избавиться от видения бедного бледного мальчика, чья крошечная хрупкая жизнь находится в руках хитроумной преступницы (или группы преступников). Все-таки шантаж – это чудовищное преступление, а в данном случае речь шла фактически  о возможном убийстве…

Холмс явился под вечер, когда я уже начал беспокоиться, потому что приближался установленный нами час для визита к лорду Бадлмеру. Я его не сразу узнал. На нем был потрёпанный сюртучок, под носом топорщились тоненькие щегольские усики, на голове лихо сидел модный котелок, из-под которого выглядывали тщательно прилизанные и расчёсанные на пробор волосы. При виде его я не смог удержаться и бросился ему навстречу.

- Холмс! Порадуйте же меня наконец – мы сможем спасти этого мальчика от гибели?

Холмс явно не торопился. У него был вид триумфатора. Он аккуратно повесил в шкаф сюртук, тщательно удалил из-под носа клей, смыл с волос состав, придающий им блеск и прилизанность, и наконец уселся в своё кресло.

- Холмс, – не выдержал я, – пожалейте мои нервы.

- Ах, Ватсон, вот и у вас тоже нервы, как и у бедного лорда Бадлмера-младшего… Конечно, я не врач, но поверьте моему опыту, нервы – это распущенность и отсутствие дисциплины.

Высказав это неоднозначное утверждение, Холмс занялся своей трубкой. Я встал сзади него.

- Вы прожжёте на мне дырку своим взглядом, - заявил Холмс, откидываясь на спинку кресла. – Ладно, садитесь, расскажу вам эту историю…

Но не успел я обойти кресло, как Холмс воскликнул:

- О, Ватсон, нам, оказывается, уже пора! Тогда, если позволите, я не буду дважды рассказывать эту историю, и изложу её вам и достопочтенному семейству одновременно.

Мне оставалось только скрипнуть зубами и подчиниться.

В кэбе Холмс был весел, насвистывал какой-то мотивчик и даже отстукивал такт на кожаном сиденье. Я сердито смотрел на него, но на него это ни в малейшей степени не действовало. Дважды он отпустил замечания по поводу современной моды, глядя на прохожих, и один раз туманно высказался о полезности фотографии.

 - Поверьте мне, Ватсон, это величайшее изобретение. Никогда не стоит преуменьшать его значение.

Я не ответил, но он, кажется, даже не заметил этого. А я с горечью подумал – только вчера он говорил о том, как ему нужен партнёр и ученик, а сегодня пренебрегает своим лучшим другом!

Впрочем, возле дома Бадлмеров Холмс преобразился и приобрел сдержанный, даже немного суровый вид.

Как и в предыдущий раз, дверь распахнулась ещё до того, как мы успели в неё войти. На этот раз на пороге стоял взволнованный лорд. Вместо приветствия он только выдохнул:

- Ну что? – и жадно ощупал взглядом лицо моего друга, желая найти на нём ответ на свой вопрос.

В коридоре нас ждала взволнованная супруга лорда. Однако, как и в предыдущий раз, она быстро взяла себя в руки, проводила нас в уже знакомую нам гостиную и, позвонив, велела принести чай. Когда посуда, сливки и чай были в должном порядке расставлены на столе и дворецкий удалился, Холмс, взяв свою чашку, с блаженным вздохом отпил из нее, откусил сухарик, откинулся на спинку кресла и благодушно посмотрел на сиятельную пару.

-  Целый день ничего не было во рту, – доверительно сообщил он.

- Это все, что вы собираетесь нам сказать? – не выдержала леди.

- Нет, не всё. Есть ещё кое-что.

- Что же? – лорд подался вперед.

- Я знаю, кто шантажист. Знаю, где он.

- Ради всего святого, кто он? Давайте немедленно отправимся к нему и арестуем его! Говорите, мистер Холмс, заклинаю вас!

Холмс внимательно посмотрел на лорда и вздохнул.

- Конечно, я скажу, милорд, но боюсь, что вас эта новость не обрадует.

- Он что, в моем доме?

- О да!

Лорд скрипнул зубами и сжал тонкие пальцы.

- Эта женщина, да? Мисс Фелпс?

 - Женщина. Но не мисс Фелпс.

- А кто же?

- Леди Бадлмер, милорд.

В комнате стало так тихо, что я услышал часы, пробившие на башне в двух милях отсюда.

Лорд резко вскочил из-за стола, опрокинув стул. Его худое лицо побледнело от злости. Леди же будто окаменела.

- Холмс, если это шутка, то самого низкого, самого отвратительного свойства. Мне казалось, что наше дело – не тот случай, где вы можете оттачивать ваше остроумие!

Холмс замахал руками.

- Что вы, милорд, я никогда бы не позволил себе подшучивать над драмами своих клиентов, особенно над вашей! Кстати говоря, это действительно драма… но не трагедия. Итак, если леди не возражает… – Холмс мельком взглянул на леди Бадлмер, сжавшуюся в старом кожаном кресле, – я, пожалуй, начну.

В первую очередь я хочу успокоить вас, милорд: вашему сыну ничего не угрожает. Нет известия, которое могло бы погубить его, – по той причине, по которой невозможно погубить плохим известием вас. То есть, конечно, он страдает отклонениями эпилептического свойства - я правильно сформулировал, Ватсон? – полагаю, что это заболевание досталось ему в наследство от родственников. Но загадочной болезни, при которой любое переживание может свести его в могилу, у него нет.

Холмс перевел дыхание. Лорд же, казалось, наоборот перестал дышать.

- Вчера я беседовал с горничной миледи, очень, кстати, милой девушкой. Она была напугана моим визитом, но на вопросы отвечала честно и открыто. Рассказала, что когда она поступила к вам два года назад, миледи спросила её в присутствии вашей светлости: «Линда, вы учили в школе немецкий язык?» Линда ответила: «Нет, миледи, но…» - и собиралась рассказать ей о своем детстве в Германии, но леди Бадлмер перебила ее: «Спасибо, дорогая». Милорд, если хотят узнать, говорит ли человек на иностранном языке, его обычно об этом так и спрашивают – «говорите ли вы по-немецки?». Миледи же задала вопрос, ответ на который не являлся утверждением, что Линда не знает немецкого языка. Миледи, вероятно, рассчитывала, что я не обращу внимания на то, как она спросила. Но моя работа заключается именно в том, чтобы замечать то, чего не замечают остальные. У бедной мисс Фелпс не было ни малейшего повода скрывать своё знание немецкого, и, конечно же, она его не скрывала. Но когда она попыталась заговорить наедине об этом с миледи, та снова перебила её и не дала рассказать о детстве в Германии. Словом, у меня возникло подозрение, что миледи важно было иметь в доме прислугу, знающую немецкий язык, но чтобы при этом данное обстоятельство до поры до времени оставалось не известным для окружающих.

Далее, побеседовав с горничной и поняв, что миледи зачем-то ведёт собственную игру, я наведался в ее спальню. Я слышал ваши голоса внизу, поэтому позволил себе этот краткий визит. Понятное дело, я не нашел там ни обрывков гостиничной бумаги, ни схожих конвертов, да и не искал – я понимал, что миледи осторожна и не станет разбрасывать такие улики даже в своей комнате, – но я увидел бумаги, написанные ее рукой, и понял, что именно она, скорее всего, и является автором письма, пусть даже и написанного левой рукой. У вас обширная переписка, миледи, и ваши письма вперемешку с черновиками в большом количестве лежали на вашем столике.

Таким образом главное мне было уже ясно. Оставалось только понять сущую малость – мотив.

Миледи, вероятно, полагала, что, бросив подозрение на горничную (естественно, именно она благодаря своему знанию немецкого была бы главной подозреваемой, как и рассчитывала миледи), она уведет нас по этому следу. Мне же не понравился её вопрос насчет немецкого языка, поэтому я решил подробно исследовать факты.

Перво-наперво я наведался к вашей первой горничной. Она сообщила мне два обстоятельства, которые сразу все поставили на свои места и прояснили ваши мотивы. Во-первых, я узнал, что вы мне солгали. Вы дали ей расчёт не потому что она выходила замуж. Причина была совсем в другом, правда?

Миледи сидела бледная, порывисто дышала, сжимая руки.

- Дело в том, что однажды два года назад ваша бывшая горничная, Люси, застала вас случайно в гостиной в недвусмысленной ситуации… с доктором Хедриком, профессором, светилом и так далее. Доктор к тому моменту уже был год вхож в ваш дом, но до поры до времени горничная не догадывалась, что он стал вам настолько близок. В тот же вечер она – не по своей воле – вас покинула.

Второе обстоятельство, сообщённое Люси, тоже было немаловажным. Я узнал, что, оказывается, миледи давно настаивала на том, чтобы продать ваше родовое поместье, оценённое в 50 тысяч фунтов, в то время как милорд был категорически против – земля предков, родовой герб и все такое. Это был крайне интересный факт.

В конце нашей беседы я предъявил Люси позаимствованный у доктора Ватсона медицинский журнал со статьей доктора Хедрика, где была помещена его фотография, и с интересом узнал, что ваш дом посещал совсем другой профессор Хедрик.

Я нанес визит настоящему доктору Хедрику – тому, который был на фотографии в журнале, удостоверившись предварительно, что это действительно он, и он мне сообщил, что никогда не переступал порог вашего дома, не видел вас, никогда не осматривал вашего сына и не ставил никаких диагнозов. Собственно, мой визит к этому человеку был чистой формальностью – к тому моменту я и сам уже понимал, что в вашем доме профессором Хедриком назывался кто-то другой. Профессор, внимательно выслушав меня, заявил, что смертельный исход при болезни с подобной симптоматикой и признаками он считает полным бредом, а он кое-что в этом понимает. По его мнению, ваш сын подвержен приступам эпилепсии.

В общем, сложилась следующая картина.

Чуть больше трёх лет назад у вашей жены появился любовник. Вероятно, этот роман требовал больших вложений, и довольно скоро миледи оказалась перед необходимостью где-то брать деньги, которых у нее не было. Не знаю, кто из них придумал этот остроумный план, но воплощение было поистине гениально по своей нахальности.

Миледи убедила вас, милорд, в том, что юный лорд тяжело болен и что ваш семейный врач не обладает достаточной компетенцией, чтобы диагностировать и лечить заболевание вашего сына. Вы, разумеется, согласились, что надо найти кого-то более компетентного, и вскоре миледи порадовала вас сообщением, что ей удалось связаться с самым лучшим специалистом в области нервных болезней.

- Я наводил справки, – хрипло произнес милорд, не поднимая головы. – Я узнавал, насколько хорош профессор Хедрик, и получил самые лестные отзывы о нём…

- Разумеется. И вот в один прекрасный день профессор Хедрик, точнее, лжепрофессор Хедрик – я уверен, что его роль исполнил ваш друг, миледи, - со своими сообщниками, которым, вероятно, заплатили за молчание, наведался в ваш дом. Он убедил вас в том, что юный лорд ужасно болен. Кроме того, он внушил вам, что вы ни в коем случае не должны никому рассказывать об этой таинственной болезни и не должны искать других врачей – он же главное светило в своей области. Это открывало перед миледи почти неограниченные возможности. Вы стали регулярно давать ей большие деньги на какие-то фантастические лекарства для вашего сына, а также, по рекомендации всё того же «профессора», отправлять их на курорты, где, как я полагаю, миледи и лжепрофессор отдыхали совместно. Вероятно, юному лорду объяснили, что профессор Хедрик сопровождает его как лечащий врач. Наконец, миледи добилась того, чтобы ее обожаемый сын рос в атмосфере полного потакания его капризам и прихотям.

Когда Люси застала любовников в гостиной, это, конечно, расстроило их, однако её увольнение позволило миледи сочинить ещё один план, дьявольски хитрый.

Суммы, которые вы выделяли на «лечение» и на визиты «профессора Хедрика», вероятно, были всё-таки недостаточны. Кроме того, миледи понимала, что после вашей смерти ей достанется не очень большое наследство, да и когда ещё это случится, поэтому решила сыграть ва-банк. Она наняла горничную, которая вроде бы не знала немецкого – принятого в вашей семье «тайного» языка, однако в агентстве (я справился) она оставляла заявку следующего содержания: «Требуется горничная, не изучавшая немецкий язык в школе, но знающая его»… Мисс Фелпс приступила к своим обязанностям, а миледи ждала. Чего она ждала? Она знала, милорд – и вы неоднократно говорили ей об этом, – что время от времени вы участвуете в работе разных государственных комитетов и получаете доступ к казённым деньгам. Кроме того, она хотела еще добиться от вас таким образом продажи имения.

Если вы помните, в вашем таинственном письме цифра «100» была исправлена на «150». А вы мне сказали, что на деятельность подобного комитета обычно выделяется 50 тысяч, но на этот раз выделили 100. Что это значит? Это значит, что миледи давно заготовила это письмо (вероятно, написанное ночью в её собственной спальне) и ждала удобного случая. И вот – вы рассказываете ей о созданном комитете и сообщаете, что выделили не 50 тысяч, а 100. Миледи понимает, что такого прекрасного случая ей больше не представится, и торопится отправить письмо. Она вскрывает уже запечатанное заранее (на всякий случай) письмо, исправляет «100» на «150» (50 тысяч – имение, 100 – комитет) и передает письмо сообщнику, который отправил его вам из Брайтона. Думаю, что вы, милорд, спугнули миледи, когда она исправляла свое послание, – этим и объясняется тот факт, что она не стала его переписывать.

Как бы там ни было, но дальше всё пошло вкривь и вкось. Вместо того чтобы броситься продавать имение и выгребать деньги из парламентского сейфа, вы кинулись ко мне, хотя миледи наверняка с пеной у рта убеждала вас, что в это дело нельзя вмешивать посторонних и что разглашение тайны может погубить юного лорда. Это было её ошибкой. Ей следовало бы убедить вас наоборот идти в полицию – полиция бы, конечно же, заподозрила горничную, – но леди струсила и начала отговаривать вас вмешивать кого-либо in toto.

Вот, в общем, и всё. Остается неизвестным, кто исполнял роль профессора Хедрика, но я думаю, это нетрудно установить – вам достаточно съездить в Брайтон и найти по приметам этого человека. Не знаю только, стоит ли это делать…

Миледи глубоко выдохнула, и в комнате стало тихо. За окном процокали лошадиные копыта. Холмс взял свою трость, сделал мне знак и направился к выходу. Их сиятельства по-прежнему сидели неподвижно.

Уже у входных дверей нас нагнал бледный лорд Бадлмер. В его глазах стояли слёзы.

- Мистер Холмс, я никогда не сталкивался ни с чем подобным… Я просто не знаю, как мне поступить… Что делать? Все-таки она мать моего сына, она обожает его… А развод в моём положении означает конец всего – карьеры, уважения, позор нашего имени… И потом, эта история... Если она выплывет наружу...

Холмс надел кепи.

- Дорогой лорд, я плохой советчик в семейных делах. Думаю, вам бы сейчас не помешал хороший отдых от ваших волнений. Да и молодой лорд наверняка с удовольствием съездил бы, например, в горы. Берите с собой сына и отправляйтесь отдыхать. За две недели вы найдёте какое-нибудь решение…

Лорд вполне овладел собой и протянул Холмсу руку.

- Благодарю вас, мистер Холмс. У вас уникальный логический талант. Уверен, что этому нельзя научиться, можно только родиться с такими способностями.

Холмс улыбнулся, но улыбка его была невесёлой.

- Благодарю вас за комплимент, милорд. Вы только что ответили на наш вчерашний спор с Ватсоном. Правда, не могу сказать, чтобы ваш ответ меня сильно обрадовал…

Мы с другом вышли в душный лондонский вечер. Холмс свистом подозвал кэб. Влезая на подножку, он остановился и поднял палец:

- Слышите, Ватсон?

В отдалении что-то грохнуло.

- Что это значит, как вы думаете?

Я наморщил лоб, изображая глубокую задумчивость.

- Мы ведь недалеко от дворца?

Холмс надвинул шляпу на лоб.

- И?

- И… возможно, сегодня какой-то королевский праздник... фейерверки, пушки…

- Великолепно, мой друг. Вы скромничаете – ваши успехи за годы нашей дружбы несомненны!

Я радостно посмотрел на своего друга и сел за ним в кэб. Холмс хохотал, глядя на меня из угла кожаного дивана.

- Но в данном случае вы, наверное, просто устали, дорогой Ватсон. Это приближается долгожданная гроза. Скорее на Бейкер-стрит!

Ксения Кнорре Дмитриева