Последняя осень

На модерации Отложенный


Последняя осень

  

Светлой памяти Кузьмина Юрия Васильевича, посвящается.

       Григорий Васильевич сидел на кухне своей трёхкомнатной квартиры и попивал горячий чай. На кухне было тепло и уютно, а за окном моросил нудный осенний дождь. Григорий Васильевич поставил на стол тёплую от чая чашку, встал и подошёл к окну…

      Надо отметить, что он был довольно рослым и несмотря на возраст, хорошо сложенным человеком, да и сила в руках ещё была. Он до сих пор, перед завтраком, любил поиграть с пудовой гирей, словно и не было за спиной семидесяти с лишним лет. Соседки, его ровесницы, которые при хорошей погоде любили заседать на скамейке у подъезда, иногда подначивали его, когда он проходил мимо них:

         - Тебе, Василич, со спины не больше тридцати дашь! Может поделишься секретом молодости? А? – и все заливались весёлым смехом, а Василич, смущённо улыбаясь, бочком, бочком устремлялся в подъезд, подальше от острых на язык женщин. Не то, что он был необщителен, просто он слишком серьёзно воспринимал шутки скучающих пенсионерок. Вот с мужиками бы он посидел, поговорил бы за политику или бы обсудил последние достижения науки и техники. А о чём говорить с женщинами? Давно уже на пенсии, а всё хихоньки да хаханьки. Вот только мужики, его сверстники, все куда-то пропали. Он пытался общаться с более молодыми соседями, когда те собирались под навесом у детской площадки. Пытался до той поры, пока один из них однажды не перехватил его, когда он направлялся в их сторону. Он встал перед ним, задрал голову, и дыша табачно-водочным перегаром прямо ему в лицо, процедил сквозь зубы:

         - Слышь, дед! Ты бы к нам не подкатывал, а?! Мы тут культурно отдыхаем, а ты трещишь как хач на рынке! Мешаешь серьёзным людям серьёзные разговоры вести! Вон, сходи лучше к доктору, пусть тебе крышу в порядок приведёт! Гы, гы, гы! – загоготал молодой человек и довольный своим остроумием, вразвалку направился к своим, на ходу крича им:

         - Преподнёс я ему расклад! Больше не сунется! А зарисуется… В дурку сдадим! Гы! Гы! Гы!

       Большую часть сказанного Василич, конечно, не понял. Всю свою жизнь он проработал в оборонном КБ, до самого его расформирования. Там разговаривали иначе. Хотя и там не все коллеги понимали его, считая его за глаза слишком заумным, нудным и придирчивым к мелочам человеком. Особенно его не любили те, в чьих расчётах и чертежах он находил ошибки. Несущественные, на которые можно было махнуть рукой, как считали они да и многие другие. Григорий Васильевич же не принимал работу до полного исправления абсолютно всех замечаний.

         Да и в доме, построенном специально для сотрудников КБ, раньше жили другие люди. Незаметно для Василича, они куда-то исчезли, оставив вместо себя новых жильцов. Вот этих, новых, он совершенно не понимал. Понял он одно: его личность и манера говорить им глубоко неприятна. Он направился домой, коря самого себя:

         - Мог бы и сам догадаться, что я им неинтересен. Другое поколение, другие приоритеты, да и специализируются они, судя по всему, на торговле…

         С тех пор он оставил попытки завязать знакомство с кем-либо из соседей. Впрочем, до поры до времени, он особенно не переживал по этому поводу. Его вполне устраивало общество его супруги, Елизаветы Павловны, любовь к которой с годами стала даже сильней, чем в молодости. Да и как специалист он был востребованным человеком. Давно, ещё на заре становления кооперативов и модных СП, к ним в КБ обратились иностранцы с просьбой перерасчитать импортное оборудование, адаптировать под местные условия и сырьё. Он с блеском справился с этой задачей, обнаружив и некоторые конструктивные просчёты в иностранной машине. Фирма, изготовитель оборудования, по достоинству оценила его инженерные находки и рекомендовала его другим фирмачам, которые приезжали в страну. Так что даже в самые лихие годы, когда один за другим закрывалось множество предприятий, в том числе и его КБ, Григорию Васильевичу было что намазать на хлеб.

       Одно обстоятельство омрачало прошлую жизнь Григория Васильевича. Не было у него с супругой детей. Единственный ребёнок, которого они родили, тяжело заболел и умер в пятилетнем возрасте. Без того безмерное горе супругов усиливал тот факт, что по медицинским показаниям Елизавете Павловне нельзя было больше рожать. Общее горе ещё сильнее сплотило супругов. С той поры они практически не расставались друг с другом ни на минуту. Единственным препятствием в их жизни была осень. Елизавета Павловна обожала осень и прогулки по осеннему парку, который находился рядом, всего в квартале от их дома. Григорий Васильевич осень не любил, а вид осеннего парка приводил его в уныние. Поэтому он под различными предлогами старался остаться дома. Постепенно его супруга смирилась с этим необъяснимым фактом в поведении Григория Васильевича и привыкла гулять по осеннему парку в одиночестве.

       Сказать, что Григорий Васильевич осенью никуда не ходил, тоже нельзя. В эту пору супружеская чета посещала музеи и театры. Ходили в кинотеатры, пока там показывали приличные фильмы. Всюду они были вместе, но парк…

         Стоя у окна и разглядывая двор перед домом, Григорий Васильевич вдруг вспомнил, как он первый раз увидел смерть...

         Это случилось в далёком детстве. Умер кто-то из соседей, и должны были состояться похороны. Он сидел дома, как вдруг прибежал его товарищ по играм:

         - Ты чего тут сидишь? Все пацаны там, на похоронах! Дядя Валя умер! Ты когда ни будь видал мертвецов?

       - Нет, не видал, - ответил он.

       - Ну так побежали, поглядим! А то его сейчас на кладбище свезут и всё! Где мы потом ещё мертвеца увидим?! А?!

       Они вприпрыжку бросились к дому дяди Вали. Подоспели они почти вовремя. Гроб с телом покойного начали заносить в кузов грузовика. Кузов автомобиля находился высоко, поэтому мальчишки плохо разглядели покойника. Но их любопытство было настолько велико, что они, несмотря на запреты взрослых, всё-таки проникли в автобус, который вёз желающих проводить покойного в последний путь, на кладбище. Там он впервые увидел мёртвого человека. Гроб с телом стоял у края вырытой могилы. Женщины рыдали, а мужчины угрюмо молчали.

         Он, с товарищем, подобрался как можно ближе к гробу и пристально рассматривал дядю Валю. Он смотрел и не понимал, чем мёртвый дядя Валя отличался от заснувшего, разве что какой-то новый, доселе незнакомый и непонятный запах исходил от него. Он слегка ткнул своего товарища в бок и прошептал:

       - А может, он не умер, а просто заснул?

       - Нет... Ты что не видишь, какие у него губы белые, щёки, щёки смотри какие, - зашептал в ответ его товарищ.

       Он посмотрел на живых людей вокруг гроба, затем перевёл взгляд на дядю Валю. Лёгкий ветерок трепал седые волосы на голове покойника. Вокруг кружась, падали жёлтые листья. Двое мужчин, подняли крышку гроба и начали опускать её на гроб. Женщины зарыдали ещё громче. Крышку опускали всё ниже и ниже. Вдруг он заметил, как ветер, трепавший до этого волосы дяди Вали, принёс желтый лист и кинул его прямо на лицо мертвеца. Спустя мгновение, крышка гроба оказалась на месте. Раздался глухой стук молотка. Затем гроб опустили в могилу и забросали землёй. Народ побрёл к выходу с кладбища по длинной, густо засаженной деревьями и засыпанной осенней листвой, аллее. Он брёл вместе со всеми, шурша ногами по опавшей листве. В воздухе стоял запах осени, и он вдруг понял, чем пах покойник. Он пах осенью…

       Григорий Васильевич тяжело вздохнул и отошёл от окна. Надо было собираться. Собираться на прогулку в тот самый парк, в котором так любила гулять его жена, его самый любимый и близкий человек на земле – Елизавета Павловна.

         Да. Григорий Васильевич начал совершать прогулки по осеннему парку. Но не потому что он вдруг полюбил осень. Ему по-прежнему было неприятно шуршание опавших листьев под ногами. Не доставляли особой радости и осенние запахи. Но...

         Всё дело было в том, что некоторое время назад, его душенька его Лизонька, вышла из дома на прогулку и не вернулась. Прождав её весь вечер у окна и не дождавшись, он не выдержал и побежал в парк, на её поиски. В парке было безлюдно. Он запаниковал и бросился в РОВД, или как там сейчас оно называется, писать заявление о пропаже человека. Там ему объяснили, что подобные заявления принимаются по истечению трёх дней после пропажи человека и только по истечению этого срока у него примут соответствующее заявление.

       Он не стал ждать, пока пройдут три дня, и начал самостоятельные розыски. Обошёл всех жильцов дома, все улицы, ведущие в парк. Исходил и сам парк. Безрезультатно. Он хотел обзвонить всех, кто знал Елизавету Павловну, но не вспомнил ни одного номера. Он старался не загружать память телефонными номерами, считая, что для этих целей вполне достаточно иметь записную книжку, но в данный момент записная книжка находилась в сумочке у жены. С трудом дождавшись положенного по закону срока, он снова обратился в ОВД. В этот раз его сотрудники повели себя как-то странно. Они не хотели принять у него заявление, объясняя это тем, что там они людей не ищут.

         - Где, там? В парке что ли? – уточнил он у них. – В парке тоже, - уклончиво отвечали ему.

         Пришлось Григорию Васильевичу идти к начальнику ОВД, жаловаться на сотрудников, хотя он в жизни ни на кого не жаловался, и добиться начала розыска своей жены. Долго он сидел в приёмной начальника, ожидая своей очереди, но его всё не вызывали. В конце концов лопнуло терпение и у такого деликатного, абсолютно невозмутимого человека, как Григорий Васильевич. Он встал и решительно направился к дверям начальника. Ему наперерез кинулся сидевший рядом с кабинетом сержант. От назревающего скандала спасла внезапно открывшаяся дверь кабинета начальника. Оттуда вышел дородный подполковник. Внимательно выслушав Григория Васильевича и доклад сержанта, он повёл старика в свой кабинет. На его дверях красовалась надпись - «Заместитель начальника». Приняв от него заявление, он пообещал Григорию Васильевичу принять все возможные меры по скорейшему розыску Елизаветы Павловны. На прощание, подполковник сказал ему:

         - Вы уж сюда не ходите, Григорий Васильевич! Видите, сколько у нас здесь людей!

Будете ждать в очередях, и у Вас сложится неправильное мнение о работе внутренних органов. Всю информацию о ходе розыскных мероприятий я буду передавать вашему участковому. Сейчас я ему позвоню и предупрежу о вас… Ступайте домой, Григорий Васильевич. Если захотите что узнать, идите к участковому. Он будет в курсе всех дел.

       С того дня жизнь Григория Васильевича полностью изменилась. Он стал вставать на два часа раньше, чтобы после обязательной физзарядки на открытом балконе тщательно убраться в ставшей огромной квартире. Затем он готовил еду с таким расчётом, чтобы хватило на обед и на ужин. После того как он заканчивал с домашними делами, собирался и выходил из дома. Первым делом он заходил к участковому разузнать, нет ли чего нового, после он шёл на остановку и садился в первый прибывший транспорт. Проезжал несколько остановок и выходил. Доставал из портфеля фотографии жены, с тем чтобы показывать их прохожим, а если повезёт, то и разместить за стеклом какого ни будь ларька. К обеду возвращался домой покушать и немного отдохнуть. Затем, уже до позднего вечера, он бродил по парку. Ему казалось, что Лизонька должна появиться именно тут. Изредка он замечал женщин, издали очень похожих на его жену. В эти мгновенья его сердце было готово выскочить из груди! Но, догнав женщину, он с горечью убеждался в своей ошибке...

       Одевшись и уже собираясь выйти из дома, Григорий Васильевич предварительно составил план действий на сегодняшний день. Во-первых, зайти к участковому, затем в банк, снять немного денег со счёта и узнать, не примут ли они на хранение документы на квартиру. Когда-то они с женой решили завещать квартиру и деньги в банке младшей сестре Елизаветы Павловны. Решить-то решили, но как-то недосуг было всё это оформить юридически и сообщить своё решение сестре. Вот только банковскую книжку переделали на предъявителя.

         - Ничего, - подумал Григорий Васильевич, - найдётся Лизонька, всё сделаем.

         Проверив, всё ли он захватил, Григорий Васильевич тщательно запер дверь и направился к участковому. Перед входом в кабинет висела доска с фотографиями людей, находившихся в розыске. Наряду с фото преступников, там были и изображения пропавших граждан. Григорий Васильевич внимательно осмотрел эту доску и сокрушённо произнёс:

       - Опять не видно моей Лизоньки! – раскрыл портфель, достал оттуда фотографию жены и прикрепил её на самое видное место. Затем, осторожно постучав в дверь кабинета и дождавшись ответа, вошёл туда. За столом сидел капитан и заполнял какие-то формуляры. Григорий Васильевич кашлянул и поздоровался с ним. Капитан, отложив в сторону бумаги, ответил ему и предложил сесть. Григорий Васильевич присел и, кивнув в сторону кипы бумаг, сочувственно произнёс:

       - Смотрю, завалили вас бумажной работой, Владимир Сергеевич? – и не дожидаясь ответа, продолжил, - а про Елизавету Павловну есть новости?

       - Нет. Никаких новостей нет, Григорий Васильевич, - отвечал капитан, рассматривая пятнышко на своём столе.

       - Вы знаете, Владимир Сергеевич, я тут подумал… А вдруг Елизавета Павловна потеряла память и уехала в другой город? – сказал Григорий Васильевич и продолжил, - в нашем возрасте такое не редкость. Вы, кстати, не объявили всесоюзный розыск?

       - Григорий Васильевич, дорогой! Нет уже Союза… Давно нет. Ну а насчёт памяти. Насчёт памяти Вы правы, - капитан на мгновение посмотрел в глаза собеседника, - вот Вы, вы всё помните? Вы в состоянии вспомнить все детали Вашей жизни за последние… Скажем, за последние три года?

         - На память не жалуюсь, Владимир Сергеевич! У меня отличная память, - рассмеялся старик, - иначе как бы я смог заработать и накопить такую сумму денег!

С этими словами Григорий Васильевич достал из портфеля банковскую книжку и протянул её собеседнику:

       - Вот, взгляните Владимир Сергеевич. Это заработано с помощью этого инструмента, - прикоснулся указательным пальцем к своей голове, Григорий Васильевич, - поверьте, при плохой памяти не было бы здесь этих цифр! – с гордостью сообщил он.

       Участковый с любопытством раскрыл книжку. Лицо у него вытянулось от изумления:

       - Да Вы, Григорий Васильевич, миллионер! Только зря Вы такой документ сделали на предъявителя… Оформите на своё имя, мой Вам совет.

     - Мы с Лизой… Елизаветой Павловной, специально так сделали, чтобы не носить с собой лишние документы, - ответил Григорий Васильевич, пряча книжку в портфель, - засиделся я тут, у Вас, всего доброго Владимир Сергеевич, мне пора на поиски. Затем встал и направился к выходу.

       - Григорий Васильевич, одну минуту, - окликнул его участковый, - Вы бы сегодня никуда б не ходили… Посидите дома, подумайте. Может, что и вспомните? А?

       Григорий Васильевич остановился, задумался, затем, махнув рукой, решительно направился к остановке.

       - С чего это он вдруг засомневался в моём интеллекте? – размышлял про себя Григорий Васильевич, - всё я прекрасно помню! Правда сейчас перестали вызывать меня на консультации и заказывать расчёты, но меня целыми днями не бывает дома. Найду свою Лизоньку, опять завалят работой! Память… Память у меня крепкая! Лиза вышла из дома 14 октября, на ней был бирюзовый плащ, в руках такого же цвета сумочка. Да! Ещё у неё был алый зонт. Это случилось той осенью… или… или позапрошлой? Не могу вспомнить!!!

       Поражённый этим открытием, Григорий Васильевич остановился. Наморщив лоб и потирая висок, он старательно пытался всё вспомнить. Сердце опять стало скакать в груди, невидимые молоточки застучали в висках. Чтобы успокоиться, Григорий Васильевич направился в парк.

       Деревья в парке стояли уже голые, все дорожки чисто выметены. В безлюдном, словно вымершем парке, стояла гробовая тишина. Изредка эту тишину нарушало карканье одинокой вороны. Моросил мелкий, противный дождь. Григорий Васильевич дошёл до середины парка, достал из портфеля полиэтиленовый мешок, расстелил его на мокрой от дождя скамейке и сел. Сердце в груди успокоилось. Успокоился и Григорий Васильевич. Он с наслаждением вдохнул в себя свежий, осенний воздух и задумался:

       - Почему мне так не нравится осень? Неужели тот случай в детстве, наложил свой отпечаток на всю мою жизнь? Моя Лизонька считала осень самой прекрасной порой на свете! А я? – Григорий Васильевич качнул головой, - но и пропала она именно осенью! За что мне любить осень?

     Что-то кольнуло у него под лопаткой. Прислушавшись к себе, он огляделся вокруг. Его внимание привлёк трепыхающийся на ветру ярко-жёлтый лист. Последний лист на огромном, голом дереве. Глядя на этот лист, Григорий Васильевич вспомнил рассказ своего любимого О'Генри.

       - Всё отличие только в том, что вряд ли какой художник нарисует его для меня, – подумал он, - да и помирать я пока не собираюсь!

       Он оглядел остальные, абсолютно нагие деревья вокруг. Единственный, не опавший с остальными лист, словно гипнотизировал его. Он опять перевёл свой взгляд на него. Внезапно, от порыва ветра, лист сорвался с дерева и кружась стал падать на землю. Он пристально следил за его падением. Вдруг лист замедлился и перестал кружиться. Он словно завис в воздухе, а вокруг него стали кружиться деревья, капли дождя, промокшая ворона на ветке. В тот же миг, Григорий Васильевич увидел в конце аллеи Елизавету Павловну. Она была в бирюзовом плаще под ярко-алым зонтиком. Она стояла и улыбалась, жестом приглашая его подойти к ней. Огромная волна счастья захлестнула Григория Васильевича, задыхаясь от неё он громко захрипел:

       - Лиза! Лизонька! Любимая!!! Я сейчас… Я быстро…

       Сильный порыв ветра бросил лист на лицо Григория Васильевича и подхватив его, деревья, дождевые капли, одинокую ворону, понёс навстречу Елизавете Павловне…

                                                     Эпилог.

         К дому, в котором располагался участковый пункт, подъехал автомобиль. Из него, сильно хлопнув дверью, вышел дородный подполковник и пошёл к кабинету участкового. Перед его дверьми, он на мгновенье остановился, сорвал с доски фото Елизаветы Павловны и вошёл в кабинет. Капитан, увидев своего начальника, вскочил из-за стола и вытянув руки по швам, поздоровался с ним.

       Вольно, Володя, не напрягайся! Проезжал мимо, думаю дай заскочу, проверю, что делает мой сотрудник, почему вечно запаздывает с отчётами? Почему вечно не выполняет план по поимке преступников? И что это у тебя висит на информационном щите? Почему фотография человека не объявленного в официальный розыск, висит у тебя на самом видном месте?! Знаешь, Володя! Дружба дружбой, а служба службой! - Грозно пророкотал подполковник.

       Виноват, товарищ подполковник, не доглядел! Утром заходил Григорий Васильевич, он, видимо, и повесил фото. До сих пор думает, что его жена где-то заблудилась и должна вернуться. Совсем голову потерял после её смерти. Да вы же сами приказали потакать ему во всём, что связано с его женой. Хотя, если честно, не по душе мне всё это. Такое чувство, что я обманываю старика!

       - Хорошо, хорошо Володя! Не переживай, мой приказ выполняешь добросовестно, за что я и закрываю глаза на твои недоработки! Да! Кстати, родственников Василича или его жены, случайно не обнаружил? – спросил подполковник.

        - Нет. Никого у них нет, - ответил капитан.

       - Ну, на нет и суда нет! – засмеялся подполковник, прощаясь, и направился к автомобилю. Автомобиль тут же сорвался с места. Устроившись поудобней на заднем сиденье, он взял лежавший рядом портфель, раскрыл его и стал изучать его содержимое. Документы на квартиру и банковскую книжку он переложил в свою папку. Вытащив из портфеля фотографии Елизаветы Павловны, он открыл окно машины и выкинул их туда. Следом полетел и портфель. Закрыв окно, подполковник оглянулся. За автомобилем, словно поднятая ветром осенняя листва, порхали и куда-то разлетались, сотни фотографий немолодой, с красивыми грустными глазами, женщины.