Как побороть ИГИЛ — религиозный мутант эпохи глобализации

Вся история человечества — это история нескончаемых попыток людей осуществлять заветные мечты, ведь когда они сбываются, человек погружается в эйфорию счастья, обретает чувство полноценного бытия, душа его воспаряет. Переживание счастья бывает чаще всего скоротечным, мимолетным, ибо обусловлено оно, как правило, житейскими обстоятельствами, а потому на протяжении жизни человека одна заветная мечта сменяет у него другую.

Высшим пределом наполненности судьбы земными благами выступает так называемая «американская мечта». В «Декларации независимости США» сказано: «<> жизнь каждого должна быть лучше, богаче и полнее, с возможностями для каждого в соответствии с его способностями или достижениями — независимо от социального класса или обстоятельств рождения». Эта модель жизнеустройства, предложенная «отцами-основателями» Соединенных Штатов, привела к тому, что для многих в нашем мире данная страна стала олицетворением того, чем для еврейского народа была некогда Земля обетованная.

История человечества немыслима без желания его выдающихся умов улучшить этот мир, предложив в качестве ориентира модель — всякий раз свою — общества всеобщего благоденствия. Думаю, многие читали и уж наверняка все слышали о «Государстве» Платона, «Новой Атлантиде» Френсиса Бэкона, «Утопии» Томаса Мора, «Городе Солнца» Томмазо Кампанеллы, «Путешествии в Икарию» Этьена Кабе, «Четвертом сне Веры Павловны» (из романа «Что делать?») Николая Чернышевского, «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова, «Острове» Олдоса Хаксли, «Розе Мира» Даниила Андреева и мн. др.

Россия в недавнем прошлом пыталась на практике реализовать одну из утопий, коммунистическую — «светлое будущее для всего человечества», как было сказано в последней редакции «Программы КПСС», несколько переиначившей слоган Карла Маркса «Коммунизм — истинное счастье всего человечества».

Мало кто знает, но ради победы коммунистической идеи, построения всемирного общества всеобщей гармонии и счастья соратник Маркса Фридрих Энгельс готов был принести в жертву какую угодно часть рода людского: «В ближайшей мировой войне, — написал он 13 января 1849 года в статье „Борьба в Венгрии“, — исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом». Особую нелюбовь немецкий интернационалист, борец за вселенское счастье питал к славянским нациям Европы, «славянским варварам», как он выражался, отпетым «контрреволюционерам», которые, по его мнению, заслуживали расплаты «кровавой местью», проще говоря, поголовного истребления, а по сути, геноцида. «<> ненависть к русским, — развивал Энгельс свои идеи в феврале того же года в статье „Демократический панславизм“, — была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции [1848 года] к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем, где сконцентрированы враги революции (т. е. враги здоровой части человечества. — Ю.М.): в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам. <> борьба [со славянством] на уничтожение и беспощадный терроризм — не в интересах Германии, а в интересах революции (т. е. будущих граждан всепланетарного общества счастья, в котором нет места русским и братским им народам. — Ю.М.)!»

Трагедией беспрецедентного масштаба обернулось для всего мира построение общества счастья на родной земле Маркса и Энгельса. Выступая 13 июля 1941 года перед войсками СС, отправлявшимися на Восточный фронт, Генрих Гиммлер сказал: «На одной стороне стоит национал-социализм — идеология, основанная на ценностях нашей германской, нордической крови, стоит мир, каким мы его хотим видеть — прекрасный, упорядоченный, справедливый в социальном отношении мир, который, быть может, пока и страдает какими-то недостатками, но в целом счастливый, замечательный, наполненный культурой, — таким миром как раз и является Германия».

А еще ранее, 3 апреля 1937 года, спустя каких-то четыре года после всенародного избрания рейхсканцлером, Адольф Гитлер, или «Гитлер-освободитель», как тогда писали немцы, прямо провозгласил: «Народ в Германии сейчас гораздо счастливее, чем где-либо в мире».

Мы-то в России знаем, какой ценой давалось это счастье. Не существовало таких жертв, на которые не готовы были бы пойти творцы совершенных обществ, чтобы тем, кто останется на планете в живых «жить стало лучше, жить стало веселее».

Николай Бердяев, крупнейший российский религиозный мыслитель, изгнанный из страны Владимиром Лениным и его комиссарами-опричниками, писал в работе «Царство Духа и Царство Кесаря» (1949 г.): «Обыкновенно утопией называют неосуществимое. Это ошибочно. Утопии могут осуществляться и даже в большинстве случаев осуществлялись. Об утопиях судили по изображению совершенного строя Томасом Мором, Кампанеллой, [Этьеном] Кабе и др., по фантазиям [Шарля] Фурье. Но утопии глубоко присущи человеческой природе, она не может даже обойтись без них. Человек, раненный злом окружающего мира, имеет потребность вообразить, вызвать образ совершенного, гармонического строя общественной жизни. <> Утопии всегда осуществлялись в извращенном виде. Большевики — утописты, они одержимы идеей совершенного гармонического строя. Но они также реалисты, и в качестве реалистов они в извращенной форме осуществляют свою утопию. Утопии осуществимы, но под обязательным условием их искажения». К этой последней мысли мы еще вернемся.

Меж тем самыми мощными, не подверженными коррозии времени концепциями общества счастья являются религиозно мотивированные социальные построения, опирающиеся прежде всего на авраамическое (монотеистическое) мировоззрение. Ныне они — главный оппонент «американской мечте».

Формы общежития верующих в рамках одних и тех же религиозных традиций неизбежно отличаются друг от друга, поскольку обусловлены историко-культурным своеобразием конкретных народов, что находит наиболее яркое выражение в национальных богословско-правовых школах. Эти-то школы и призваны формировать означенные социальные учения, базовая цель которых — защита духовного суверенитета государства и привитие гражданам иммунитета к духовным патологиям, без чего невозможна социальная стабильность. Если такой школы нет, или она еле дышит, или разгромлена, или ей не дают сформироваться, подсовывая верующим ее имитацию-пустышку, значит, государство будет обречено жертвовать своими гражданами, угодившими в сети, либо под нож религиозных извращенцев.

Для благочестивого человека высшей формой счастья является служение Богу, и венцом этого служения, пиком блаженства выступает встреча с Создателем на Страшном суде с получением от Всевышнего заслуженного праведником воздаяния: обретения новой формы существования — вечной жизни в изобильных чертогах безмерного и непреходящего счастья, то есть бессмертия в Раю.

Поскольку земная жизнь — это лишь долгий экзамен перед переходом в мир иной, каждый верующий стремится с честью выдержать этот экзамен, а потому ему крайне важно знать, как себя вести, дабы, творя земные дела, не сбиться с Божьей стези. Но что делать, когда понимание правил поведения, заповеданных нашим Создателем, входит в прямое противоречие с правовыми уложениями, установленными государством, а точнее — людьми, не свободными от греха? Для набожного человека двух мнений быть не может. Так, в начале октября председатель отдела Московского патриархата по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплинзаявил, что «для верующего человека Закон Божий стоит выше любого человеческого постановления или закона». По словам Чаплина, если государственный закон противоречит «божественным постановлениям», то верующий может и должен не исполнять этот закон. «Вот так мы будем жить, нравится это кому-то или нет», — предупредил иерарх Русской Православной церкви. У мусульман, кстати, позиция аналогичная: здесь также действует принцип «Нет повиновения тому, кто не повинуется Богу».

Таким образом, мы выходим на ключевую проблему дня: как гармонизировать государственно-конфессиональные и межконфессиональные отношения, как избежать антагонизмов, перерастающих порой в непримиримое противостояние с реками крови? Понятно, что речь идет не о декларациях. Мастеров их сочинять у нас полным-полно. Со стороны верующих такие вопросы должны разрабатываться в лоне национальной богословско-правовой школы.

Возьмем, к примеру, РПЦ. Московский патриархат многие годы занимается вопросами религиозной социализации верующих, понимая под ней прежде всего воцерковление, становление членом приходской общины, то есть добровольное признание человеком влияния Церкви через усвоение принятого в ней образа жизни и образа мыслей. При этом усвоение образа мыслей должно происходить параллельно с усвоением образа жизни. Этот последний и является проводником устойчивого влияния Церкви на человека, позволяя тому выработать со временем новое отношение к миру и к самому себе.

Традиционная культура России зиждится во многом именно на православии. А потому в условиях религиозного возрождения в нашей стране проблемы социализации православных не вызывают каких-то концептуальных и методологических затруднений. Иное дело исповедники ислама. Если евангельский постулат «Цезарю — цезарево, а Богу — Богово» (Мф. 22: 21) во многом снимает для православных граждан напряжение в отношениях с государством, то для правоверных, не знающих разделения на «цезарево» и «Богово» (для них всё — Богово), эти отношения приобретают ныне особую остроту. И она тем выше, чем разительнее контраст между окружающей повседневностью и идеалом бытия, какой усвоен мусульманином в процессе религиозного образования и духовного взросления. Поэтому крайне многое зависит от личности наставника.

Если в стране сложилась сильная богословско-правовая школа, то есть такая, которая способна обеспечить общество (в том числе и поликонфессиональное) мощной социальной доктриной, консолидирующей и мотивирующей это общество на опережающее развитие, на приумножение его духовности, то и сложностей с компетентными наставниками, помогающими государству вырастить законопослушных граждан с активной жизненной позицией, быть не должно. Но в реальности ситуация, к сожалению, сложнее.

Успех ИГИЛ высветил огромное количество проблем, с которыми столкнулась мировая и, в частности, российская умма. Ведущие интеллектуалы Исламского мира, представляющие наиболее известные богословско-правовые школы, оказались бессильными перед идеологией этого квазигосударственного образования. Какие бы фетвы ни принимались, какие бы проклятья ни обрушивались на головы приверженцев группировки, самоназвавшейся «Исламским государством», — всё оказывается тщетно. Сколько бы территория ИГИЛ ни подвергалась бомбардировкам, поток новобранцев со всех концов земного шара не уменьшается, и метастазы этого ракового образования продолжают возникать по всему миру в виде вполне конкретных террористов. Какие только объяснения данного феномена ни озвучиваются. Чаще всего мы слышим о потрясающем уровне игиловской пропаганды. Затронем эту тему.

Как известно из психологии, любая пропаганда опирается на укоренившиеся в людях стереотипы, то есть на готовые схемы восприятия окружающего мира, которые решающим образом определяют идентичность индивида. Но если это так, то получается, что высокая эффективность игиловской пропаганды — это не более чем вершина айсберга, низовую часть которого составляет нечто иное, намного более значимое. Поэтому, как мне представляется, успех идеологического рупора ИГИЛ объясняется не той голливудской мощью, какую ему настойчиво приписывают впечатлительные, охочие до сенсаций журналисты, а подспудным воздействием на те сокровенные механизмы верующих, которые порождают сильнейший эмоциональный отклик, мотивирующий их покинуть родину, близких, семью и отправиться в дальние края на чужбину в желании обрести… — думаю, многие читатели уже догадались, какое слово я сейчас употреблю в свете сказанного выше — счастье. Россиянам известен нашумевший пример Вари Карауловой, восемнадцатилетней романтической девушки, умницы и отличницы, поверившей, что именно ИГИЛ станет для нее и ее далекого возлюбленного обителью столь чаемого личного благополучия.

Комментируя первую высадку американцев на Луне, Рухолла Мусави Хомейни (1902—1989), великий аятолла и вождь Исламской революции, свершившейся в Иране в 1979 году, заметил: «Пусть себе едут на Марс или за пределы Млечного Пути — они всё равно не достигнут настоящего счастья».

Остальные версии причин успешности проекта ИГИЛ уже набили оскомину — столь часто их настойчиво внушают обществу. Это и разгром офицерского корпуса и в целом государственности Ирака и Ливии, и обострившийся гражданский конфликт в Сирии, и безрассудная политика США в регионе, и тайные операции спецслужб, и много чего еще из событий конца XX — начала XXI века. В последние же дни мы постоянно слышим, что ИГИЛ — это банда головорезов, основная цель которой — демпинговая торговля награбленными на захваченных территориях нефтью и музейными сокровищами, и всё это — под прикрытием семейного клана президента ТурцииРеджепа Тайипа Эрдогана.

Как известно, дабы излечить больного, надо правильно поставить диагноз заболевания. А потому, чтобы эффективно противостоять ИГИЛ, следует вскрыть корневую систему этого странного образования, всерьез строящего государственную инфраструктуру и претендующего на свою легитимизацию в будущем. Не случайно глава турецкой Национальной организации разведки (MIT) Хакан Фидан, один из самых верных союзников Эрдогана, заявил, что «ИГИЛ — это реальность, и мы должны признать, что не можем уничтожить такую хорошо организованную и популярную государственную систему, как „Исламское государство“, потому я призываю своих западных коллег пересмотреть свои взгляды на исламское политическое движение, отложить в сторону их циничный менталитет и помешать планам Владимира Путина сокрушить сирийских исламистских революционеров».

О претензиях ни много ни мало на мировое лидерство говорит переименование ИГИЛ на ИГ, предпринятое главарями этой группировки в июне 2014 года, то есть была снята вообще какая-либо ее территориальная привязанность, а на бытовом уровне стало приветствоваться еще более вызывающее название — «Халифат».

Думаю, что, показав ложность объяснения первопричин успеха ИГИЛ якобы «потрясающим мастерством» его «Министерства пропаганды», мы вправе на тех же основаниях квалифицировать как поверхностные, не дающие представления о подлинной сути явления и все остальные упомянутые выше причины.

Так вот я убежден, что, рано или поздно, нечто вроде ИГИЛ обязательно возникло бы, убежден, что при нынешнем состоянии исламской мысли появление ИГИЛ было неизбежно и лишь стечение драматических обстоятельств на Ближнем Востоке локализовало это псевдогосударство там, где оно сейчас обретается.

В начале октября в Москве прошла международная конференция «Исламская мысль против терроризма». Принятая на ней декларация странным образом не получила в нашей стране широкой огласки, хотя она дает концептуальные ответы на многие вопросы, находящиеся сегодня в центре общественного внимания. В своемвыступлении на конференции я затронул многие проблемы, обсуждение которых продолжу в настоящей статье.

В этой конференции принял участие бывший генеральный секретарь Организации исламского сотрудничества г-н Экмеледдин Ихсаноглу. Он сказал, в частности, что надо всерьез разобраться, почему сегодня ни одна из мусульманских стран не демонстрирует лидерские позиции в мире.

От себя добавлю: и даже мало-мальски значимых тенденций к этому не наблюдается.

Вторая половина XIX и весь XX век прошли под знаком попыток понять, что не так в Исламском мире. Было предложено множество рецептов по выправлению ситуации. На слуху имена Джамаля ад-Дина аль-Афгани (1839—1897), Мухаммада Абдо (1849—1905), Абд ар-Рахмана аль-Кавакиби (1849—1902), Рафика аль-Аззама (1867—1925),Мухаммада Рашида Риды (1865—1954), Мухаммада Икбала (1873—1938), Сейида Кутба (1906—1966), Али Абд ар-Раззака (1888—1966), Али Шариати (1933—1977), Абу аль-Ала Маудуди (1903—1979) и др.

Говоря о начале мусульманского упадка, аль-Кавакиби, например, отмечал, что упадок этот начался «тысячу лет назад или более». Среди его причин мыслитель называл, в частности, доминирование веры в предопределение, доктринальные споры, разобщенность, религиозную нетерпимость, невежество, засилье ложных улемов; говорил он и об «усохших» моделях религии, которую постигли расслабленность, отсталость и регресс. Пытаясь наполнить термин «иджтихад» актуальным содержанием, истолковывая его как свободу слова и убеждений, он одновременно развенчивал современную практику иджтихада, подчеркивая, что у нынешних муджтахидов он в лучшем случае сводится к начетничеству. Вкладывая принцип иджтихада, наряду с другими, в понятие свободы человека, аль-Кавакиби объявлял свободу личности главной нормой, политической аксиомой, без которой невозможно уничтожить деспотизм, душащий Исламский мир. Утрата свободы, говорил он, в конечном счете приводит к «умерщвлению душ, подрыву прав, нарушению законов», к торможению социального и национального развития.

Максималистскую позицию выражал Сейид Кутб, утверждавший, что истинно мусульманское общество «прекратило свое существование с тех пор, как со всей земли исчезло правление по закону Аллаха» (а произошло это, по оценке Кутба, давным-давно, «уже много веков назад»), что настоящая умма похоронена под «руинами исламской идеологии, под обломками социальных форм и порядков, которые не имеют никакого отношения ни к Исламу, ни к исламскому пути, хотя некоторые деятели утверждают, что мусульмане существуют в рамках так называемого Исламского мира». Кутб настаивал, что «в настоящее время весь мир живет в джахилийе».

Примерно в том же диапазоне мнений рассуждали и рассуждают многие из тех, кто озабочены судьбами исламских народов. Если резюмировать, то чаще всего речь идет об интеллектуальном застое, сковавшем мусульманскую умму. Схоластический тип мышления, догматический способ усвоения религиозных знаний, общая деинтеллектуализированность духовного пространства транслируются и закрепляются через сложившуюся в мире сеть мусульманских учебных заведений, вплоть до ведущих университетов. И российские вузы здесь не исключение. В результате значительная часть мусульман живет представлениями о далеком историческом прошлом как пике развития человечества, к которому надо во что бы то ни стало вернуться, пусть даже через внешнее подражание тому времени. Обычно говорят о «золотом веке» Халифата, но имеют в виду, прежде всего, эпоху пророка Мухаммада (как писал Маудуди, это была «цивилизация и культура без всяких намеков на ущербность, неполноценность и какие-либо недостатки»), в которую хотелось бы перенестись, порвав с окружающим миром торжествующей несправедливости. Не зная ислама как живого учения, требующего своего постоянного осмысления в контексте современности, воспринимая эту религию как застывшую и раз и навсегда окостеневшую систему, требующую скрупулезного воспроизведения словесных и поведенческих конструкций и не предполагающую каких-либо усилий разума, эти верующие убеждены, что, лишь подчиняя себя образу жизни Пророка, с доскональным копированием всех, даже самых заурядных, исторически и территориально обусловленных особенностей его быта, можно удержаться на прямом пути к Богу и испытать подлинное счастье. То есть, вместо того чтобы заняться духовным самосовершенствованием, овладением всем накопленным человечеством богатством знаний (а ведь это тоже благо Всевышнего!) и раскрытием собственного творческого потенциала, даруемого Господом каждому человеку для выполнения им функции наместничества, эти люди посвящают свою жизнь механистическому воспроизведению в деталях бытового уклада Пророка и его окружения, превращая этот самый уклад, по сути, в идола, которому они истово поклоняются, обличая в неверии (такфир) всех, кто с ними не согласен. И они даже готовы расправляться со своими оппонентами как с личными врагами, вплоть до садистского лишения их жизни, будучи убеждены, что такие расправы ожидаются от них Богом как свидетельства чистоты их веры. Кстати, весьма символично, что, захватывая города, игиловцы первым делом уничтожают городские библиотеки и тех, кто почитается местными жителями как знатоки ислама.

В психиатрии давно установлено, что если некто склонен к насилию над несогласным с ним, то это прямо свидетельствует о шаткости позиции насильника, в нашем случае — о слабости его веры (вспомним коранический рассказ о бедуинах: они хоть и приняли ислам, но «вера не вошла в их сердца» (49: 14)). И, поскольку вера у насильника еле теплица — что воспринимается им как мучительно саднящая душевная рана, — он нуждается в новых объектах насилия, всякий раз убеждая себя, что это насилие Богом заповедано и во имя Бога совершается.

Мухаммад Абдо писал о тех, кто, «слепо следуя былым авторитетам», поражен «болезнь таклида»: «Сначала уверуют во что-то, убедят себя в чем-то, а потом ищут обоснования этому, причем им требуется только такое обоснование, которое совпадает с тем, во что они уверовали. Если такого совпадения нет, они отвергают любые аргументы, сопротивляются им даже в том случае, если для этого потребуется опровергнуть все доводы рассудка». В предисловии к своей книге «Умм аль-Кура» («Мать городов») Мухаммад Абдо обращался к читателю с призывом быть членом «общины следования по правильному пути», а не «общины подражателей». Вспомним, наконец, Коран: «Скажи: „О люди Писания! Не излишествуйте в своей обязанности [перед Богом] вопреки истине и не потакайте прихотям людей, заблудших еще раньше. Они ведь многих в заблуждение ввели и [сами] сбились с прямого пути“» (5: 77).

Сформировавшееся на исходе XX века информационное общество позволило охватить колоссальные аудитории самыми экзотическими идеями, которыми ранее были одержимы порой исключительно маргиналы. Сторонники радикальных идей переустройства земного мира также получили уникальную трибуну и легионы преданных поклонников.

Осталось упомянуть американцев с их проектом «Большого Ближнего Востока» и иллюзиями демократизировать то, что демократизации по западным лекалам не поддается. Ну не готовы мусульмане воспринимать «американскую мечту» как свою путеводную звезду, сколько бы Запад ни усердствовал. Разломав, словно слон в посудной лавке, геополитическое равновесие на Ближнем Востоке, стимулировав подъем и консолидацию местных деструктивных сил, а то и вооружив некоторые из них, США подтолкнули развитие событий в том направлении, которое они и предвидеть-то не могли — возникла быстро расширяющаяся территория, куда со всего мира потянулись те, для кого воспроизведение исторического «Халифата» здесь и сейчас было равнозначно построению общества счастья на земле.

Вот в чем кроется успех игиловской пропаганды — она лишь пробудила давным-давно сформировавшиеся ожидания у огромной массы верующих. Вот почему ИГИЛ стал центром притяжения, своего рода Землей обетованной для граждан более чем восьмидесяти стран.

Понятно, что не все прибывшие увидели ожидаемое. Но иначе и быть не могло, поскольку движение вспять по шкале исторического времени невозможно.

Итак, что же такое ИГИЛ, кроме как запрещенной официально в России террористической организации?

Во-первых, это попытка реализовать утопическую идею — восстановить исторический Халифат.

Али Абд ар-Раззак писал, что в первоначальном исламе не было институциональных основ государства, ислам создал духовно-нравственное единство уммы, и последняя вольна в выборе своего политического устройства. При выборе формы государства, призывал Абд ар-Раззак, надо обращаться к доводам разума, опыту наций и правилам политики; Халифат — не более чем политическое оформление исторического опыта мусульман в области государственного строительства.

А вот что говорил Сейид Кутб: «Исламское общество, с точки зрения его формы и масштабов, разновидности господствующей в его рамках жизни, не представляет собой незыблемый исторический образ»; мусульманская цивилизация может «принимать различные формы в процессе своего материального развития»; мусульманское общество должно быть гибким в том, что касается внешней формы.

И здесь я хочу вернуться к приведенной мной ранее цитате из Николая Бердяева: «Утопии осуществимы, но под обязательным условием их искажения». А потому в ИГИЛ ради построения общества счастья, как и при гитлеризме с ленинизмом-сталинизмом, тоже живших утопиями, льются реки крови и подлежат уничтожению кяфиры — «враги народа».

XX век отмечен тяжелейшими для человечества экспериментами по реализации трех грандиозных социальных утопий: фашизма, национал-социализма и коммунизма. Попытка восстановления исторического Халифата — это, в определенном смысле, пик данного процесса, на сей раз стимулированного еще и религиозными основаниями.

Во-вторых, ИГИЛ — это типичная тоталитарная секта, с жестко выстроенной вертикальной иерархией (во главе с халифом — харизматичным лидером-диктатором, возомнившим себя избранником Бога, мессией-махди), мощным репрессивным аппаратом и мобилизующей целью — осчастливливания человечества путем его спасения (от всего греховного-харамного) через безжалостное и систематическое уничтожение той его части, что погрязла в нечестии (сюда относятся все не согласные с мнением халифа), завоевание мирового господства.

В-третьих, ИГИЛ — это апофеоз язычества.

Помните, как говорится в Коране: «Ужель не видел ты того, кто обожествил свою прихоть? Бог ввел его в заблуждение <>, запечатал его слух и сердце, а взор его покрыл завесой» (45: 23)?

В ИГИЛ нет ничего, что отличает подлинный ислам, — лишь внешний антураж. Это карнавал прихотей осатаневших безумцев, готовых принести в жертву своим неуемным страстям миллионы людей, целые народы. Мухаммад Абдо когда-то произнес знаменательную фразу: «Фанатики вышли за пределы веры во имя веры».

В четвертых, ИГИЛ — это сообщество недовольных, обиженных, неудовлетворенных, угнетенных, не нашедших себя в жизни, а потому утративших ее смысл мужчин. Это, ко всему прочему, еще и сообщество яростных фанатиков, охваченных гневом религиозной ненависти, а кроме того, романтиков и идеалистов, ослепших в самообольщении.

В пятых, это террористическое сетевое интернациональное бандформирование, продукт эпохи глобализации и фундаментального кризиса сложившегося миропорядка. Трудно отделаться от ощущения, что во главе ИГИЛ стоят абсолютные циники, с отменной (похоже, европейской) выучкой во многих отношениях, у которых нет ни капли веры, но есть четкое понимание, где находится «ахиллесова пята» современной исламской уммы, и которые прекрасно знают законы мирового политического закулисья.

Короче говоря, ИГИЛ — это религиозный мутант эпохи глобализации, порождение многовекового застоя в исламской мысли, вооруженный до зубов монстр, взращенный на крутом замесе дремучего мракобесия, сектантского мировоззрения, безмерной похоти, коррозии мировой политической системы и, наконец, близорукости властной элиты США.

Думаю, теперь понятно, почему никакое бомбометание не способно обеспечить полный разгром ИГИЛ, почему выносимые богословами фетвы не достигают цели, почему игиловцам удается продолжать решительное наступление на современную цивилизацию. Думаю, ясно и то, что отгородиться от ИГИЛ методами, которыми сегодня оперируют спецслужбы, невозможно, поскольку территориальная привязанность сторонников этого государства к его нынешнему месту пребывания весьма условна и число этих сторонников неуклонно растет. Они есть повсюду, поскольку интеллектуальный ступор в умме, затхлость системы религиозного образования и костоломные методы работы силовиков исправно пополняют кадры исламских радикалов. Что же нам делать?

29 сентября 2015 года, в обращении к участникам саммита ООН, президент США Барак Обама заметил: «Экстремистскую группировку „Исламское государство“ не победить силой оружия, а только предложением лучших идей». Кто бы спорил? Ведь испокон веков известно, что с идеями можно бороться только идеями же. К сожалению, сторонников такого метода решения проблем терроризма всегда было мало среди сотрудников спецслужб. Полагаю, их критически мало не только у нас, но и в США. И это тоже одна из проблем, которую надо во что бы то ни стало срочно решать.

Любопытно конечно же, где Обама возьмет эти самые контр-идеи. Меж тем, в России проблема осмыслена намного глубже. Задолго до Обамы, 22 октября 2013 года,Владимир Путин выступил в Уфе с программой, которая призвана как раз и породить востребованные президентом США идеи и навсегда искоренить в России питательную почву для радикализации мусульман. Лидер нашего государства предложил концепцию социализации российского ислама, призвав вытянуть его из трясины Средневековья и сделать опорой развития страны, что, на мой взгляд, несомненно, оправдано, ведь подлинный ислам — это религия постоянных инноваций и непрекращающейся социальной модернизации, обеспечивающей процветание общества.

Ключевой задачей на этом пути является создание авторитетной отечественной богословско-правовой школы, которая выставит надежный заслон проникновению деструктивных идей в российское духовное пространство, разработает модель современного государства, в рамках которого сможет быть реализован гигантский созидательный потенциал ислама. Глядишь, и фетвы наших муфтиев перестанут быть интересными только им самим, а также их кураторам, контролирующим выделение немалых денег на подобный вид самодеятельного (а подчас откровенно дилетантского) творчества.

К реализации программы Путина надо было бы привлечь ведущих мыслителей Исламского мира, ведь в конечном счете разработанный комплекс идей будет востребован всеми странами. В этом плане, на мой взгляд, самое время вспомнить о хадисе «Бог посылает этой умме того, кто обновляет ей веру каждые сто лет», то есть каждые три-четыре поколения умма должна обновляться, преображая свое состояние.

К сожалению, должного развития программа главы государства пока не получила: группа высоко сидящих влиятельных твердолобых тупиц заблокировала ее реализацию, расходуя доверенные им средства так, чтобы сложившийся статус кво не был изменен, а дабы избежать ответственности, они стали плодить бумажки-пустышки с названиями, похожими на те документы, о которых говорил президент (см. подробнее «Какой должна быть «социальная доктрина ислама»). Так уж сложилось, что до сих пор в России действенная работа поставлена лишь в плане физической ликвидации вооруженных радикалов, а всё, что касается профилактики, подменено болтовней, правда, хорошо оплачиваемой.

Несмотря на яростное сопротивление упомянутых чиновников, «уфимские тезисы» Путина снискали широкую популярность у российских мусульман. Теперь все статусные представители духовенства считают своим долгом ритуально упомянуть их по делу и без дела. Я искренне надеюсь, что реализация этих тезисов начнется не тогда, когда банды игиловцев станут свободно расхаживать по улицам наших городов, а гораздо раньше.

Напоследок напомню коранический императив: «Человек обретет лишь то, в чем он усердствовал» (53: 39). Так давайте же постараемся.