Как же тебя понять, коли ты ничего не говоришь?

Журналист Максим Кононенко — о том, почему президент потерял интерес к пресс-конференции через три часа после ее начала

Максим Кононенко. Фото: ИЗВЕСТИЯ/Александр Давашкин

В Москве прошла очередная большая пресс-конференция президента Владимира Путина. Многочисленные издания разбирают статистику (какова продолжительность, сколько вопросов, сколько аккредитованных журналистов), привычные уже маленькие чудеса («А кортики офицерам надо вернуть») и даже ошибки, сделанные президентом (кто же именно говорил, что «Сомоса — наш сукин сын»).

Но надо признать, что материала для анализа, наговоренного собственно президентом, не так уж и много.

С одной стороны, это вполне объяснимо. Мы только что слышали послание Федеральному собранию, из которого стали понятны текущие приоритеты в экономике и внешней политике. С ними можно соглашаться, можно спорить, но они были заявлены, и повторять их снова на пресс-конференции было бы пустой тратой времени.

Конечно, были темы, заготовленные специально для объявления во время этой пресс-конференции (например, отмена транспортного налога для большегрузных автомобилей), но, как рассказывают свидетели, перед началом мероприятия устроители искали среди журналистов того, кто спросит про дальнобойщиков. Да и в трансляции мы сами видели, как президент обращался в зал с тем же вопросом: кто спросит про дальнобойщиков?

И вот это вот — с другой стороны. Именно эта, другая сторона была определяющей в ходе прошедшей пресс-конференции.

На нее собрались больше тысячи журналистов со всей страны. Все очень разные. Тут были представители официозных изданий, которые наверняка согласовали с пресс-службой президента свои вопросы и их порядок. Именно из ответов этим журналистам мы узнали, что нам не нужна военная база в Латакии, что возможна отмена визового режима с Грузией — в общем, все те немногочисленные мини-сенсации, которые и были озвучены на мероприятии.

Вторая группа журналистов — столичная медиатусовка. Представители уникальных журналистских коллективов модных сайтов и радиостанций, заряженные на борьбу. Список вопросов в их голове был короткий: дети Чайки, дети Ротенберга, дети Путина, губернатор Турчак. Все другие вопросы казались им несущественными.

И третья, наиболее многочисленная группа — журналисты региональные. Не составляющие тусовку. В общем случае не знакомые друг с другом. Но каждый со своими специальными региональными вопросами.

Представители официоза отработали, и в их редакциях немедленно начались публикации: «Президент Путин ответил на вопрос корреспондента нашего издания». Представительница столичной медиатусовки (хоть и работающая ныне на уральский сайт) оттарабанила все заготовленные вопросы в одном ярко-красном выступлении, дав президенту отличную возможность не отвечать ни на один из них, но считать, что отвечено на каждый из них. 

И дальше, казалось бы, открылся простор для регионалов.

У нас же огромная федерация. У нас везде всё по-разному. Где Тува, где Дагестан, а где, скажем, Норильск. Везде собственные проблемы. Долги регионов. Коррупция региональных властей. Проблемы со снабжением отдаленных районов. Экология.

Да хотя бы тот самый транспортный налог на большегрузные автомобили, об отмене которого после введения системы «Платон» заявил президент. Ведь транспортный налог — региональный, а система «Платон» — федеральная. И любой региональный журналист должен был немедленно спросить, причем просто выкрикнуть с места: господин президент, как же так? Раньше это были наши деньги, а теперь будут федеральные?

Но нет, региональный журналист этого не спросил. Он не спросил про медицину. Не спросил про образование. Он не спросил про судьбу арестованных губернаторов и не рассказал о последствиях коррупционных катастроф в регионах. Не спросил про долги регионов коммерческим банкам, угрожающие существованию не регионов, нет (регионы никуда не денутся), а существованию банковской системы как таковой.

Что же спросил региональный журналист у президента страны? Тульская журналистка спросила про судьбу обожженного мальчика, с усыновлением которого происходит какая-то мутная история. Калининградская журналистка рассказала про то, что некий курсант сбил другую калининградскую журналистку и со следствием по делу происходит тоже какая-то мутная история. Представитель Крыма спросил... ну вот о чем должен был спросить президента представитель Крыма? О том, почему так долго тянули с энергомостом. Как будет решаться проблема генерации электроэнергии на самом полуострове. Что там с мостом через Керченский пролив. А он спросил... про кортик!

Нет, конечно, судьба обожженного мальчика, сбитой журналистки и кортика — это очень важные вещи. Но все эти вещи абсолютно решаемы без участия президента самой большой страны мира. Самого влиятельного в этом самом мире политика, на минуточку. Ну это как на суперкомпьютере решать систему из двух уравнений.

Теперь (как, впрочем, и в прошлом году) мы можем прочитать немало мнений, согласно которым жанр большой пресс-конференции президента, увы, умирает. Президенту неинтересно. Он даже оборвал пресс-конференцию всего через три часа после начала.

Но почему ему неинтересно? Не потому ли, что ему не задают интересных вопросов?

И как нельзя лучше к этой ситуации подходит вынесенная в заголовок цитата из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию». Кажется, о смене профессии хорошо было бы задуматься практически всем, кто задавал вопросы на этой пресс-конференции.

Источник