Владелец «Ракеты» Жак фон Полье: Принимать санкции против Запада было очень весело

Ксения Собчак побеседовала с владельцами часового бренда «Ракета» Жаком фон Полье и Дэвидом Хендерсоном-Стюартом о конкуренции с Rolex, о санкциях против ЕС и о том, откуда деньги берутся

«Деньги любят тишину» – гласит пословица, а потому совсем не просто найти бизнесмена, сочетающего успехи в бизнесе с яркой публичностью и видной ролью в суетной жизни света. Но граф Жак фон Полье, гражданин Франции и владелец часового завода «Ракета», что в Петродворце, именно таков. Фигура его прямо-таки слепит своим блеском. Не так уж много в нашей предпринимательской тусовке самых настоящих французских аристократов! Графский титул особенно часто всплывал при первых появлениях Жака фон Полье на людях в конце нулевых, затем немного затерся (видимо, его полезность для деловой репутации оказалась неочевидной). Зато историю о том, как французский гражданин купил российский часовой бренд, якобы основанный Петром Первым, и намерен возродить его славу, слышно на всех перекрестках. Часы «Ракета» стремительно взлетели в цене и продаются в главных магазинах страны; видели в них и самого Путина.

Далеко распространились и слухи о блестящем образе жизни Жака: серьезная заграничная газета Financial Times даже опубликовала статью «Французский граф фон Полье и его дикие ночи в Москве». В московской квартире бизнесмена на вечеринках с цыганами были замечены такие персонажи, как Катя Пескова и Наталья Водянова, а эти дамы к кому попало в гости не ходят.

Но параллельно, как это у нас водится, бытует и альтернативная версия фигуры графа. Злословят, будто приехал он в Россию в девяностых в поисках дешевых экспатских приключений среди русских наташ и берез, ничему толком не учился, да и денег никаких не заработал. Сплетничают враги нашего графа, что, отчаявшись добиться успеха, отправился он путешествовать по Азии с приятелем, а вернувшись, примазался к его бизнесу по продаже силиконовых имплантатов (благо приятель понимал что-то в медицинской технике). Говорят также клеветники, что так бы и сидеть нашему герою на трехкопеечной прибыли с искусственных титек, если бы не подружился он с людьми влиятельными, пекущимися о судьбах России и ее исторической самобытности. Люди эти и дали денег на часовой заводик, дабы славу России крепить и множить. Наконец, совсем уж шепотом говорят завистники, что часы, выпускаемые графом на заводе «Ракета», плохие и некрасивые. Ну уж эту-то клевету ничего не стоит разоблачить: лежат те часы на четвертом этаже ЦУМа, каждый может подойти и убедиться, что они, напротив, очень нарядные, красивые и блестящие.

Чтобы разобраться во всех этих противоречиях, я отправилась к Жаку на интервью. В нашей беседе очень кстати вызвался участвовать и Дэвид Хендерсон-Стюарт, партнер Жака, о котором тоже мне рассказывали разное (забегая вперед, скажу, что на прямой вопрос об этом «разном» я решилась только к концу интервью). Многие мои сомнения Жак и Дэвид развеяли, но окончательные выводы из нашей беседы я делать поостерегусь. Предоставим читателю самому найти ответ на вопрос: Qui est le comte Jacques von Polier? – или выбрать ту версию, которая покажется ему правдоподобнее.

Икра и Rolex

С:Почему вы решили заняться производством часов?

Полье: Моя мама в семидесятых годах работала в Hermès, я хорошо понимаю, что такое бренды. Мне всегда было жалко, что в России мало брендов. У России очень высокая культура – и литература, и музыка, и история, и архитектура, – но нет брендов, и это очень странно. Я не говорю про калашников и МиГ.

С:И как вы начинали?

Полье: Я давно дружу с Дэвидом, с его семьей. Где-то пять лет назад Дэвид изучал бизнес российских часовых заводов. Он был потрясен, когда узнал, что они все закрыты: «Полет» закрыт, «Слава» закрыта – эти великолепные заводы уже никого не интересуют. И вот он мне позвонил и сказал, что есть еще один действующий часовой завод под Петербургом и мы могли бы вместе поработать, чтобы его спасти. Меня это заинтересовало.

С:То есть вы не выбирали, а просто купили единственный действовавший на тот момент завод?

Полье: У Петродворцового часового завода есть несколько важных плюсов, которые ни за какие деньги не купить, даже если вы Абрамович. Во-первых, это история. Более шестисот часов, выпущенных заводом, находятся в Государственном Эрмитаже. Во-вторых, это уникальное ноу-хау – производить часовые механизмы от «А» до «Я». Всего четыре завода по всему миру это делают, остальные покупают механизмы, которые изготовляют партнеры. Но самое главное – это известный бренд, который знают как минимум во всех странах бывшего Советского Союза, а также в странах соцблока.

С:Вы покупали завод «Ракета» у структур Уральской горно-металлургической компании (УГМК) миллиардеров Искандера Махмудова и Андрея Бокарева. Сколько вы за него заплатили?

Полье: Давайте я вам сразу скажу: на вопросы про цифры мы отвечать не любим. Потому что сейчас мы ищем инвестора, и нам не хотелось бы, чтобы показатели бизнеса стали достоянием широкой общественности. У нас есть очень большой минус – нелегко с финансами. Мы все-таки не Louis Vuitton, у нас нет доступа к дешевым кредитам.

С:Я навела справки по поводу завода. Насколько я понимаю, сейчас он занимает всего один маленький цех. Все остальное отдано под торговый центр и прочее. Здание ваше?

Полье: Нет, не наше. Мы арендуем то здание, где сейчас находится производство. В семидесятых годах этот завод был просто гигантский, самый большой часовой завод в мире. Там работало около восьми тысяч сотрудников, они производили пять миллионов часов в год. Конечно, это было возможно только в советских условиях: часы производили для всех стран, с которыми дружил СССР. Сего­дня уже нет цели производить пять миллионов часов в год. Наша цель – сохранить уникальное ноу-хау, которое, слава Богу, сохранилось.

С:Сколько часов вы производите сейчас?

Полье: Можно сказать, что, когда мы купили завод, производство было почти на нулевом уровне. В этом году мы выпустим где-то шестьдесят тысяч часов.

С:Средняя стоимость часов «Ракета», насколько я знаю, триста-четыреста евро. Это ведь дорого для такого патри­отического бренда? В принципе за триста-четыреста евро можно уже купить, условно, Longines.

Полье: Наши конкуренты – не Longines.

С:А кто ваш конкурент?

Полье: Черная икра. Это то, что производила Россия, чем можно гордиться.

С:Черная икра – это суперэксклюзивный продукт, который ценится в любой точке мира и всегда стоит дорого. А у рынка часов все-таки есть разные сегменты. Есть Swatch, который продает часы по тридцать-пятьдесят евро…

Полье: Да, в этом сегменте работает наша новая марка часов – «Победа». А на «Ракету» мы достаточно быстро поднимаем цену. Сейчас она стоит от пятидесяти до ста пятидесяти тысяч рублей в зависимости от модели.

С:Мне кажется, я понимаю, в чем проблема русских дизайнеров. Человек год назад создал фирму, он, возможно, производит неплохую одежду, но эта одежда уже стоит как Christian Dior. Потребитель понимает, почему бренд Christian Dior со столетней историей стоит таких денег, но он не понимает, почему бренд «Иван Пупкин» стоит практически столько же. И я хочу спросить: когда есть Breguet и Rolex, почему люди должны покупать «Ракету»?

Полье: У Dior, Chanel, Louis Vuitton, Rolex есть три общие вещи, которые не купить ни за какие деньги: история, ноу-хау и бренд-нейм. У нас история не меньше, чем у Rolex. У вашего Ивана Пупкина есть свои предметы в Эрмитаже? У нас шестьсот штук. У него есть звезды на башне Кремля? Звезды, которые на башнях Кремля, были сделаны на нашем заводе. С Красной площади даже чемодан Louis Vuitton выгонят, а нас не выгонят. Мы там стоим с 1935 года.

Хендерсон-Стюарт: Большинство людей уже не покупает часы ради того, чтобы узнавать время. Они их покупают ради ценностей, которые несут эти часы. А ценности, которые мы несем, – это триста лет русской истории.

С:Но «Ракета» – это все-таки советская история. Как вы считаете, сейчас такое время, когда люди в России хотят ассоциировать себя с советскими ценностями?

Полье: У людей на Западе и в России взгляды на советское время разные. Для многих русских «Ракета» – это не совсем Советский Союз Сталина. Это больше их детство и их молодость. Это для россиян. А у западных людей такой дефицит русских брендов, что им выбирать не приходится. Хотя мы пока экспортом серьезно не занимаемся.

С:Насколько я знаю, Петродворцовый часовой завод – одно из пяти в мире предприятий, которое производит одну из важнейших деталей часов – баланс-спираль. 75% рынка баланс-спиралей монополизировано швейцарской компанией, и у Swatch Group даже были какие-то антимонопольные разбирательства. Петродворцовый завод «Ракета», как я понимаю, заинтересовал вас именно потому, что там было производство баланс-спиралей и большие запасы материала, из которого их производят, – редчайшего сплава под названием «элинвар». Это так?

Хендерсон-Стюарт: Да, это так.

С:Сколько стоит грамм этого сплава?

Хендерсон-Стюарт: Очень дорого! Очень дорого! Он фактически не имеет рыночной стоимости. Основная проблема, что вы его не можете нигде купить просто так. Это бы нарушило монополию Swatch Group и нескольких компаний, среди которых оказались мы.

С:Вы сейчас единственный конкурент Swatch Group на рынке часовых баланс-спиралей?

Хендерсон-Стюарт: Нет, есть пара других компаний, которые пытаются это делать. Мы еще супермаленькие, но потенциально мы довольно сильные конкуренты. Наши клиенты из Швейцарии просят, чтобы мы никогда не рассказывали, что они покупают детали в России, потому что для них это может закончиться плохо.

Полье: Все независимые бренды покупают эти детали у нескольких производителей в мире. LVMH не имеет собственного производства баланс-спиралей, Patek Philippe не имеет, они все покупают у Swatch. Это огромный бизнес, это огромные фирмы, но они в большой опасности, потому что зависят от капризов Swatch Group. Почти все эти фирмы, которые не умеют делать спираль, связывались с нами. Существуют швейцарские марки – и вы их знаете, – которые у нас покупают значительную часть своих механизмов.

С:Это и есть ваш основной заработок сейчас?

Хендерсон-Стюарт: Нет. Потенциально мы можем охватить немалую часть швейцарского рынка в производстве часовых деталей. Но наши доходы сегодня от продажи часов и лишь отчасти от внешних заказов часовых деталей. Надо понять, что когда мы вышли на этот рынок, то вообще еле понимали, как работают часы. То есть элинвар – это был китайский язык для нас.

С:Да ладно вам, это же главное конкурентное  преимущество!

Хендерсон-Стюарт: Мы не знали, мы не знали.

Полье: Нам показали завод, там была куча станков, мы даже не поняли, работают они или нет.

С:Вы, условно, купили участок земли, а потом обнаружили, что там нефть.

Полье: Вроде того. Мы понимали, что есть известный бренд и есть триста лет истории, – это жемчуг, а в технические вопросы мы не вникали.

Лица и жесты

С:Кстати, о мировом рынке: вы ведь, кажется, объявили, что в ответ на западные санкции не будете продавать свою продукцию за границу?

Полье: Да, это был очень хороший пиар. Мы все равно почти не продавали часы в Европе и Америке, поэтому принимать санкции против Запада было очень весело.

С:Вы уверены, что это хороший пиар? Это чуть-чуть Неуловимый Джо: никто его не поймал, потому что он никому и не нужен.

Полье: Зато благодаря этой шутке про нас рассказали почти во всех новостях западных каналов.

С:Вы придумали этот PR-ход?

Полье: Эти штуки – это я. Дэвид более серьезный человек.

С:У вашей компании есть такая особенность: в «Ракете» работает много знаменитых людей. Член совета директоров – бронзовый призер Олимпиады в Сочи Алена Заварзина. Ее супруг, двукратный чемпион Олимпиады Вик Уайлд, работает директором по стратегии. Чем именно они занимаются? Вы не платите им деньги?

Полье: Никаких денег.

С:Объясните мне, зачем олимпийской чемпионке Алене Заварзиной помогать часам, которые вы продаете за две тысячи евро?

Хендерсон-Стюарт: Потому что все эти люди понимают, что проект очень полезный для России. И это не бизнес. Вот смотрите: люди, которые приходят в Большой театр, покупают билеты. Тем, кто там танцует, вы тоже будете говорить: «Вы бизнесом занимаетесь»? У нас больше общего с Большим театром, чем с бизнесом. Почему компании дают спонсорские деньги Большому? Им просто интересно поддерживать культурно полезный проект. Это очень существенная часть нашей работы и нашей мотивации.

С:Я знаю, что вам помогает Наталья Водянова. А она не сделает ничего бесплатно, если не перевести какие-то деньги на благотворительный фонд, что правильно.

Полье: Когда я только рассказал Наталье об этом заводе, она сразу сказала: «Как я могу помочь?» Мы сидели в офисе, изучали дизайны часов. Она выбрала вариант, и его перерисовали. Потом она сказала: «Это круто, держите меня в курсе». Она действительно, как и Вик Уайлд, и абсолютно все, кто нас поддерживает, делает это просто потому, что считает важным для России.

С:Вы уникальные люди, если можете так уговаривать.

Полье: Я и вас хочу уговорить.

С:Я все-таки бизнес-ориентированный человек. Я бизнесу не помогаю бесплатно.

Полье: Разве вы не считаете важным, что Россия будет спасать свои исторические заводы, которые пережили революцию 1917 года, а теперь закрыты?

С:О заводах мы тоже поговорим. Давайте закончим с известными людьми. Хотела спросить о первой жене пресс-секретаря президента Путина Пескова – Екатерине Песковой, которая тоже работает в «Ракете». Когда вы познакомились и как вы ее уговорили?

Полье: Мы дома часто организуем цыганские вечера с живой музыкой, и Катю привел в гости один мой друг. Она тоже решила поддержать завод. Как и все.

С:Я знаю, что Путину несколько раз дарили часы «Ракета». Почему он их не носит?

Полье: Он их носит иногда, но надо, чтобы носил чаще. Единственное его фото, на котором более или менее видно «Ракету», было сделано где-то полгода назад, во время его поездки в Самару. Еще мы смогли найти фотографию премьер-министра Медведева с «Ракетой», хотя он их тоже редко носит, потому что любит электронные часы.

Донбасс и Крым

С:Хочу спросить еще об одной вашей пиар-акции. Вскоре после теракта в редакции журнала Charlie Hebdo вы выпустили футболки с лозунгом «Je suis Россия». Этим проектом, кстати, тоже занималась Катя Пескова. Что вы хотели этим сказать?

Полье: Charlie Hebdo – это политический вопрос, огромный пиар. Мне очень жаль журналистов, которые там погибли, я на сто процентов против терроризма. Но Франция, как и другие страны НАТО, использовала этот случай, чтобы сделать свой пиар. Я решил, что, если они используют эту ситуацию для пиара, я тоже буду. Тогда серьезно бомбили Донецк, у меня там были друзья, которые мне сказали: «Странно, что весь мир говорит о расстреле нескольких журналистов, когда здесь бомбят мирное население, а Запад молчит». Поэтому мы выпустили футболки «Je suis Россия», которые, несмотря на небольшой тираж, тоже наделали много шума, как и футболки Je suis Charlie.

С:А в чем, на ваш взгляд, аналогия с Charlie Hebdo?

Хендерсон-Стюарт: На Charlie Hebdo напали очень жестким образом, на Россию постоянно нападают, уже несколько лет, очень жестко.

С:Вы считаете, что в том, что происходит в Донецке, нет российской вины?

Полье: Нет, я не говорю о том, кто виноват. Я понимаю, что это полностью манипуляция, и с Запада, и из России, но есть факты бомбардировок. И это грустно. Я могу вам сказать, если вы поедете во Францию и спросите у людей, они даже не знают, что происходит в Донецке. Они действительно думают, что бомбы, которые сбросили на Донецк, это русские бомбы.

Хендерсон-Стюарт: Мы политикой вообще не занимаемся. «Je suis Россия» – это в том смысле, что мы гордимся тем, что мы исторически русский бренд.

С:Я поняла, но Жак сказал другую вещь: что «Je suis Россия» была акцией именно в поддержку Донецка.

Полье: Нет, я сказал, что это пришлось на то время, когда Донецк серьезно бомбили, а на Западе об этом ничего не говорили.

Хендерсон-Стюарт: У меня лично, да и у Жака, очень много друзей, которых просто тошнит от международной ситуации. И когда одна страна сопротивляется, немножко критикует эту ситуацию, они автоматически смотрят на нее с симпатией. Многие смотрят на Россию с интересом. Но мы не то чтобы поддерживаем Путина. Мы не совсем в этой сфере работаем.

С:Вы говорите, что вы не в политике, но ваш бренд «Ракета» постоянно всплывает в каких-то политических коллизиях. Есть информация, что «Ракета» пыталась получить заказ на производство часов для главы ДНР Александра Захарченко, но там что-то не сложилось.

Полье: ДНР – это Донецкая республика? Они нам звонили, мы не знаем кто, хотели у нас заказать часы. Мы назвали цену, они сказали, что слишком дорого.

С:А вам не показалось это странным – как человеку, который поддерживал Донецк футболками, – что у людей война, а они думают, какие часы себе заказать?

Полье: Они думали, что будет дешево. Они не ожидали такой цены. Они искали, я думаю, просто современную продукцию, как футболки, на которых будет написано ДНР, или что-то такое.

С:Еще кое-что про невмешательство в политику. Вы возродили марку часов «Победа», выпустив специальную лимитированную серию весной прошлого года, как бы в честь освобождения Крыма от фашистов. Но всем было очевидно, что это совпало совсем с другим событием. Вы специально так продумали, чтобы одновременно убить двух зайцев?

Полье: Случайно получилось. Для меня Крым особенное место, у меня бабушка из Крыма.

С:Для вас Крым – это Россия?

Полье: Моя бабушка – это Россия. По культуре Крым – это Россия, бесспорно.

Хендерсон-Стюарт: Мои предки тоже уехали из России через Севастополь. Русский Крым или не русский, все равно это очень важная часть нашей личной истории.

С:Вы поддерживаете присоединение Крыма к России?

Полье: Я поддерживаю, что там никто никого не бомбил и не убил.

Хендерсон-Стюарт: Да, мы поддерживаем.

С:Крым должен принадлежать России?

Полье: Крым должен быть в мирной ситуации, и он сегодня в мирной ситуации.

С:Вы можете просто мне сказать: Крым российский или нет?

Хендерсон-Стюарт: Я никогда не думал про это, но теперь объективно это уже Россия. Думаю, что все это поняли.

Россия и Европа

С:Вы, конечно, меня удивляете, Жак. Вы все-таки принадлежите европейской культуре больше, чем российской. Согласитесь? Вы – француз.

Хендерсон-Стюарт: Мы с Жаком себя считаем русскими. Хотя у меня английский паспорт, мой отец – англичанин…

С:Вы в каком возрасте приехали в Россию?

Хендерсон-Стюарт: Мы очень давно в России. Я первый раз приехал в Россию в 1977 году.

С:Жак, вы себя русским ощущаете больше, чем  французом?

Полье: Нет, у меня и то и то. У Дэвида даже больше, он говорил по-русски и дома, и в школе. А у меня чуть меньше, я с бабушкой.

С:Все-таки европейская цивилизация, прежде всего французская, по независящим ни от кого причинам исторически находится на более высоком этапе развития, чем русская. Так получилось, что вы принадлежите к более развитой культуре, чем, например, я. Поэтому у меня вопрос: как вы, представитель культуры, которая настолько опередила нашу, можете поддерживать культуру, которая явно находится на другом уровне развития? Ведь у нас гражданское общество, права человека, толерантность, равноправие находятся на той стадии, которая была во Франции пройдена лет пятьдесят назад как минимум.

Полье: Для каждой страны есть другая страна, которая чуть впереди культурно. Когда-то это были персы, которые были впереди абсолютно всех. Если посмотрим на Европу, то культура пришла из Греции в Италию, потом во Францию. Во Франции в XV веке строили так, как в Италии уже в XIII веке. Потом все пришло в Германию, где тоже опоздание на двести лет. В современном мире все идет намного, намного быстрее. Если сравнивать культуру ХХ века, Россия экстремально богата. Она, я бы сказал, почти богаче, чем Франция, по литературе, по музыке.

С:Я говорю о гражданском обществе, о свободах.

Полье: Вы хотите говорить о правах, да? Права – да. В России была своя особенность. Советский Союз очень серьезно тормозил все, что связано с правами. Слава богу, Советский Союз закончился в 1991 году. За двадцать пять лет путь, который проделала Россия, намного больше, чем тот, что Франция прошла за двести лет. А мы закончили Советский Союз двадцать пять лет назад, и вы хотите, чтобы у нас уже было, как во Франции?

С:Я понимаю, это невозможно. Но почему вам здесь больше нравится?

Полье: Я могу сказать, что по многим пунктам я чувствую намного больше свободы здесь, чем во Франции. У меня три брата, они все создали во Франции свои фирмы. Там такие сложности с управлением, с налогами, почти нереально взять кого-то на работу или расстаться с кем-то. Они себя не чувствуют свободными. Это не связано с законами, которые у вас, может быть, чуть строже, чем в Европе. Но я чувствую намного больше свободы здесь.

С:Бизнесом легче заниматься. А в чем еще?

Полье: Думать легче. Свободно думать. Когда вы приезжаете во Францию из России, все говорят, что вы пришли из ада. Рассказать что-нибудь о России очень сложно. Конечно, здесь есть своя пропаганда, но вы думаете, что во Франции не так? Кому принадлежат каналы во Франции? Тоже государству. А кому принадлежит радио во Франции? Тоже государству. Bouygues. Это те, кто строит все дороги у нас. Это наш «Газпром».

Хендерсон-Стюарт: Нам нравится жить в России, и это не связано с политикой. У меня двоюродный брат живет в Китае. В Китае все плохо в этом смысле, но он обожает Китай, он обожает культуру, он обожает ночную жизнь. У нас то же самое.

С:Жак, ваша биография все же довольно необычна. В девяностых, когда русские при первой возможности ехали получать бизнес-образование в Европу и США, вы, на­оборот, приехали получать высшее образование в Плехановской академии. Почему?

Полье: Были разные причины. Первая – я учил китайский язык и хотел учиться в Китае, но китайцы по каким-то странным причинам в последнюю минуту мне отказали в студенческой визе. Университетский обмен с Германией или с Лондоном из Парижа – это не очень круто. Я хотел поехать куда-то, где все совсем по-другому. И когда появились какие-то связи с Плехановским университетом, я сказал: «О, это здорово! Я поеду».

С:Вам не казалось, что образование, которое вы получите, будет гораздо хуже?

Полье: Я образование не закончил, и мне это не очень интересно. Образование у меня такое: я говорю на куче языков, я изучаю жизнь каждый день. Кто-то едет в США, а кто-то – в Тибет.

С:Каким бизнесом вы занимались до «Ракеты»?

Полье: Я делал очень много разных дел: был журналистом, был писателем, был фотографом, был путешественником, был банкиром, фондовым трейдером.

С:А в чем вы максимально преуспели? Есть что-то одно, в чем вы были максимально успешны?

Полье: Наверное, «Ракета» – это самое успешное из всего. Не по деньгам, а по душам.

С:Вы говорили в одном интервью, что работали в инвесткомпаниях «Кольчуга» и Profus Investment. Я выяснила, что в России компания с названием Profus Investment была только одна, но она занималась продажей средств для пластической хирургии.

Полье: Да, мы инвестировали в средства для пластической хирургии. Это была public equity, я не знаю, как это по-русски. Мы занимались развитием сети продаж косметики, ботокса, гиалуроновой кислоты, имплантатов – всего, что нужно для пластической хирургии. Мы в это вкладывали как инвестиционная компания.

С:Продажа силиконовых имплантатов в Москве начала двухтысячных – это все же не слишком масштабный инвестиционный проект. Насколько я поняла, в этот же период продажами средств для пластической хирургии в Москве занимался ваш коллега по путешествиям в Центральную Азию, соавтор книги «Давай» Жульен Делпеш. Он-то как раз профессионал в области медицинской косметологии. Вы вместе работали?

Полье: Да. Нам дали кредит, потому что он специалист по медицинской индустрии. Это был совсем новый для России бизнес, и это было модно. Это был серьезный бизнес.

Пятьдесят грамм и взаимное доверие

С:Знаете, Дэвид, а ведь у нас с вами есть нечто общее. Ваш предок Петр Пален в 1798–1801 годах был губернатором Санкт-Петербурга, как и мой отец. По данным налоговой службы, 75% завода «Ракета» сейчас принадлежат вашему дяде Сергею Палену, а 25% – швейцарской компании Duraine SA, которую связывают с другим крупным российским бизнесом. То есть по бумагам получается, что это не ваше предприятие, а дяди?

Хендерсон-Стюарт: Это ничего не значит.

Полье: Ну хорошо, это действительно так.

С:А почему так? Почему вы не на себя оформили?

Хендерсон-Стюарт: Очень просто. Есть инвесторы, которые нам дают деньги. Поскольку заниматься часами в России и конкурировать со Швейцарией – это безумно рискованно, они хотят каких-то гарантий. Гарантии, которых инвестор конкретно от нас захотел, – это чтобы он мог быть держателем акций. Это временная ситуация.

С:Но получается, что у вас-то вообще никаких гарантий нет. Идея принадлежит вам, а вы там не фигурируете даже номинально.

Хендерсон-Стюарт: У нас контракты, там прописано все.

С:А как вы делите эти 75% доли, если она вся записана на вашего дядю?

Полье: Пьем пятьдесят грамм водки и решаем, кому что принадлежит.

С:Вы же француз! Это русские так еще могут решать...

Хендерсон-Стюарт: Жак – русский! Он думает, как русский. Он доверяет.

С:Какая доля у Жака?

Полье: Сколько кажется правильным, столько у меня и есть.

Хендерсон-Стюарт: Когда банк вам одалживает деньги, чтобы купить дом, он берет дом в залог. Получается, что он фактически собственник, пока вы ему деньги не отдали.

С:То есть все деньги – это деньги Палена? Вы вложили свои деньги?

Хендерсон-Стюарт: Конечно. Но так как он внешний инвестор, он требует больше гарантий.

Полье: Мы доверяем друг другу.

С:Ну, ребята, это не разговор! Бизнесмены же читают наше интервью, ну как так: «Мы доверяем»?

Хендерсон-Стюарт: Это русская черта Жака и моя русская черта. Мы доверяем друг другу, мы не иностранцы в этом смысле.

С:То есть с Сергеем Паленом вы близко общаетесь, полностью ему доверяете и не считаете, что он может вас кинуть?

Хендерсон-Стюарт: Да.

С:Сергей Пален – один из пяти членов попечительского совета Фонда Василия Великого, который создан Константином Малофеевым. Пален, насколько я знаю, инициировал письмо потомков русских белоэмигрантов, где они поддерживают политику Путина в Донбассе.

Хендерсон-Стюарт: Это его личное мнение, я в политике не участвую.

С:Не боитесь, что активная позиция по Донбассу, которую занимает Пален, может повредить вашему бизнесу?

Полье: А, ну я даже не в курсе. Вы уверены в этом, это не манипуляция?

Хендерсон-Стюарт: Я знал, что многие подписали, но я не знал, что он инициировал. Может быть, это неправда.

С:Его французское издательство переводит и издает в Европе книги Тихона Шевкунова.

Полье: Он издатель, у него издательский дом, он публикует разных авторов, разные мнения.

С:А с Тихоном Шевкуновым вы знакомы? Его последнюю книгу не читали?

Хендерсон-Стюарт: Лично – нет, и книгу не читал.

Полье: Сейчас читаю очень интересную книгу о жизни короля Луи XIV. А книгу отца Тихона еще не читал.

Хендерсон-Стюарт: Ах, это вы про отца Тихона спрашиваете? Ну конечно, мы хорошо его знаем. Мне очень понравилась его книга.

С:Я знаю, что у Сергея Палена есть еще более выгодный бизнес в России, он совладелец девелоперской компании Eastern Property Holdings, которая владеет крупными бизнес-центрами в Москве и Петербурге.

Хендерсон-Стюарт: Мы очень мало знаем про это. Мы знаем просто, что он честный человек, который никогда не обманывал, и все, что он делает, довольно успешно. Про этот бизнес я лично не могу много рассказать, потому что я не знаю никаких цифр.

С:Просто вас очень многое объединяет, я вот к чему веду. Я знаю, что Сергей Пален был долгое время членом совета директоров Межпромбанка Сергея Пугачева. Вы, Дэвид, тоже там работали. Как известно, Межпромбанк принадлежал новозеландскому трасту OPK Trust Company Limited…

Хендерсон-Стюарт: Хорошо поговорили...

С:...Единственным акционером и директором которого являлся Дэвид Хендерсон-Стюарт, то есть вы. Расскажите про это, потому что дико интересно, как вам удалось выпутаться из этой страннейшей истории с Межпромбанком.

Полье: Я его не люблю, честно. Лично. Я не люблю людей, которые врут постоянно, которые нечестны. Я вот смотрел ваше с ним интервью, и мне до сих пор непонятно: как же так, он вам столько врал в глаза, а вы сидите и никак не реагируете?

С:Ну, я же интервьюер. Вы мне тоже про ДНР рассказывали, как там русских поддерживают, как украинцы бомбят бедный Донбасс. Я сижу, молчу. Я принимаю любую информацию. Но скажите, Дэвид, как же вы выпутались из истории с новозеландским трастом?

Хендерсон-Стюарт: Просто группа развалилась – и я ушел.

С:Как вы не остались крайним в этой ситуации, ведь вся сделка по банку в итоге заканчивалась на трасте, который был полностью под вами?

Хендерсон-Стюарт: Вы знаете, во-первых, мне не очень удобно комментировать такие вещи, когда процедуры еще идут. Я не связан с этим, мне просто не очень удобно. Во-вторых, наверное, я туда не попал потому, что траст ничего плохого не делал, это просто активная структура.

С:То есть никаких уголовных преследований вы не боитесь?

Хендерсон-Стюарт: Нет.

С:А вы поддерживаете общение с Сергеем Пугачевым?

Хендерсон-Стюарт: Нет. С тех пор как он уехал, я остался в России, на Запад очень редко езжу.

С:Вы были главой компании Пугачева Luxadvor и управляли его люксовыми брендами. Насколько я знаю, в том числе вы организовали сделку по покупке сыном Пугачева Александром часового завода известной советской марки «Полет». Сейчас «Полет» до сих пор принадлежит Александру Пугачеву.

Хендерсон-Стюарт: Я в этом особенно не участвовал, честно говоря. Я был в курсе, но не участвовал.

Полье: «Полета» уже нет, к великому сожалению. Единственное, что ты сделал хорошо, – после этого подал идею купить «Ракету».

С:Вот я поэтому и спрашиваю.

Полье: Пугачев купил этот завод, где еще работали старые мастера, и когда через шесть месяцев все закрыли, я сказал Дэвиду: «Как жалко, что он купит – все закрывается! И если есть еще такой завод – не говори начальнику, а скажи мне, и мы купим». Мне было очень жалко, что такой человек с огромными деньгами просто покупает и закрывает, покупает и закрывает. Он во Франции так же сделал: купил Hediard и сделал его банкротом, купил газеты наши исторические, и тоже…

С:Я, грешным делом, подумала, что если вы были так тесно интегрированы со структурами Пугачева, то и идея купить «Ракету» исходила оттуда же.

Полье: Нет, у нас была идея искать исторические русские бренды. И мы поняли, что это часовая индустрия. Она достаточно мощная и известная.

Хендерсон-Стюарт: Мы хотели поднять русский бренд, мы хотели заниматься производством, а не экспортировать из Китая. И вдруг пришла эта тема о часах, у «Ракеты» завод остался – отлично!

Блиц

С:Назовите трех, на ваш взгляд, самых успешных русских бизнесменов.

Хендерсон-Стюарт: «О’кей», «Моспиво» – они очень успешные и профессиональные.

Полье: Мне очень нравится «Яндекс», эта фирма достаточно интересно работает. Россия – единственная страна, кроме Китая, наверное, где есть альтернатива Google, что достаточно говорит о свободе. Во Франции мой брат попал в black­list от Google, и его фирма близка к закрытию, потому что у Google нет конкурентов, а в России у него были бы надежды. «Яндекс» – интересная тема. Тиньков тоже очень интересный человек.

С:Если бы вы могли сделать так, чтобы какой-нибудь один бренд-конкурент исчез бесследно, что бы это был за бренд?

Хендерсон-Стюарт: К сожалению, в России конкурентов у нас нет. А было бы хорошо, если бы они были.

С:Когда я брала интервью у Chopard, они сразу, ни секунды не колеблясь, сказали: конечно, Cartier. А для вас кто? Кто главный конкурент «Ракеты» в мире?

Полье: Rolex. Rolex – наш главный конкурент. Кто еще производит свои механизмы от «А» до «Я»? Breguet этого не делает. Patek Philippe не умеет делать то, что мы делаем.

С:Последний вопрос: что будет через десять лет с брендом «Ракета»?

Полье: Через десять лет мы будем для России и для мира таким же брендом, как Hermès, Chanel и Louis Vuitton для Франции. Это бесспорно. У нас будут свои магазины на Елисейских Полях, Пятой авеню и Бонд-стрит, и вся Россия будет гордиться, что есть исторический завод, который имеет трехсотлетнюю историю.

............