Классики против нас

Вот уж от кого-кого, а от классиков я такой гадости не ожидал.
Они же мне как родные были, наизусть учил, душу с ними отводил… И вот нате…

Иду я как-то по Садовому, любуюсь красотами нашей неугомонной столицы, и вдруг на голову груда мокрого снега – бац. Я возмущенно устремляю взгляд наверх – и что же я вижу, дорогие любители русской словесности? – огромные портреты наших незабываемых поэтов и писателей, вывешенных на фасаде какого-то таинственного здания.

«Неужели это они кидаются?» – подумал в изумлении я. – Но кто? Пушкин? Толстой? Есенин?... Может, Тургенев? Да я же только недавно читал заново его «Записки охотника», восхищался… О поэтах и говорить нечего, почти каждый день их стихи шепчу, медитирую…

А-а-а, это, наверно, Шолохов, вон он как ухмыляется, это же он по-большевистски клеймил с трибуны какого-то там исторического съезда засаженных уже писателей-отщепенцев, да и тех, кто их выгораживает… А я как раз из таких вот жалостливых мерзавцев...

Или, наоборот, его недобрый антипод Солженицын. Ну да, я же в партии состоял, жил вроде как по лжи, да и теперь ради денег властям прислуживаю, значит, позор мне до конца жизни…

А может, и сам Лев Николаевич, он же фальшь и ложь лучше любого детектора чуял. Значит, и во мне усек. Вот и гневается старик, снегом бросается… Правда, лучше бы со своего далекого родственничка на ТВ спрашивал, все-таки видный госпропагандист, слуга царю, как-то с великим предком это не вяжется.

Но кто же все-таки из них? Мужики они все горячие, хулиганистые – с гениями надо поосторожней: могут и булыжником огреть, и на дуэль вызвать, и в морду дать…

Это для меня они такие дорогие, близкие, жизни себе без них не представляю, а я-то им, боюсь, совсем чуждый.

Это к ним я со всей душой, в пример их нынешним сочинителям ставлю, – а для них я, может, вообще никто.

Ох, не хотелось бы мне наткнуться на колкость Пушкина, презрительный взгляд Лермонтова, почувствовать неприязнь Толстого… – Да это хуже, чем желанная женщина тебя отвадит.

А чего они снегом кидаются – понять, в общем-то, можно. Нервничают наши великаны – поклонники-то их вымирают, не те книжки уже читают, не тех в гении производят…

И ладно бы только в неумолимом времени дело было – с этим как повоюешь? Тут ведь беда и другая.

Они-то всё до истины дорывались, свободу восславляли – а что получилось? Да такой лажи, Александр Исаевич, как сейчас, даже при ненавистных вам коммуняках не было.

По слабостям русским били, высмеивали сквозь слезы чинуш да проходимцев ­– вот бы их к нам, к нынешним прокурорам, судьям, мэрам и далее по этой нашей гоголь-вертикали, их сверхудачливым деткам – весь смех от таких ужастиков пропал бы, одни слезы остались.

Не на небе, как мечтала чеховская Соня, алмазики-то оказались, а в активах у самых, так сказать, приближенных...

Вот в итоге и весь ваш суровый пафос, мечты, наивные проповеди, дорогие наши классики… Да и вообще, где у вас правильные герои, а не какие-то неврастеники, страдальцы и болтуны? Где строчки, не бередящие бестолку душу, а, словно мантра, укрепляющие её в нужном направлении? С такими наставниками, ей-богу, далеко у нас не продвинешься – ни успешный бизнес не сделаешь, ни карьеру, хорошо если под следствие не угодишь…

Я быстро нагнулся, слепил снежок и, не целясь ни в кого персонально, кинул его куда-то сторону Горького. Вот вам, дескать, от нашего стола обратка…