В нашем доме поселился замечательный сосед. «Понаехавший» - опытным ухом сразу уловила старшая по дому. Она не прикладывала по вечерам пустые банки к стене его квартиры, выходящей в холл у лифта. Она не проверяла его регистрацию. Она даже не смотрела на тульские номера его затонированной «лады».
Просто пару раз подряд она подпрыгивала в ночи от «Парни не плачут, это не круто», заведенного подружкой нового соседа где-то в третьем часу ночи. И от штанги, падающей в полночь аккурат на ее чешскую хрустальную люстру. Прошлый жилец из «нехорошей» съемной квартиры, квартиранты в которой меняются раз в полгода, себе такого не позволял. Ходил тихо, телевизор в ночи слушал в наушниках, вместо штанги, сворованной новым соседом из тульской «качалки», ходил в фитнесс-клуб через дорогу. Но потом этот московский мальчик женился на московской девочке. И уехал жить в ее квартиру.
Племянник мужа, тихий московский мальчик-ботаник, толерантно относящийся и к пришельцам с Марса, и даже к большей части выходцев с Южного Кавказа, публично показал «мужской характер» лишь однажды. Когда хлопнул кулаком по столу в агентстве недвижимости на переливчатое предложение девушки-агента «А вот чу-у-удная семья из Верхнего Волочка », рявкнув «Никаких приезжих!».
Потом жестом братца Кролика деликатно поправил очки в тонкой оправе на тонком носике и объяснил «Шумят они очень, перед соседями, помнящими покойную прабабушку, неудобно».
Это «очень шумят» обычно заканчивалось ночной трелью его телефона: соседи в очередной раз вызывали милицию, а те – хозяина квартиры. Последние жильцы были выставлены за дверь прямо ночью, после третьего вызова за месяц. Они так и ушли в ночи: как американские реперы, с захлебывающемся на весь подъезд музыкальным центром на плече под «Он уехал прочь на ночной электричке». А назавтра племяннику опять же в ночи кто-то нагадил под дверью и поджег коврик. В этот раз парня в полночь будили пожарные….
Толерантное поведение после того, как куранты на втором канале пробьют 23-00 – главная черта москвичей. Как коренных, так и приезжих, но усвоивших правила игры этого города. Потому что с соседями надо жить в мире. Это только приезжему все равно, что думают о нем за стенкой. А тому, кто здесь родился и вырос, или прочно пустил корни, надо аккуратно обносить территорию флажками. И не особо шуметь даже днем.
Ибо Генриетта Марковна страдает мигренью и укладывается в воскресный полдень вздремнуть часок-другой.
А ей можно доверить ключи и лейку для цветов, когда уедете в очередной отпуск. У пары над вами родился ребенок: надо пожалеть молодую маму. В ответ за это она – всё равно гуляет с коляской! – вечером заедет в садик за вашим сыном, если вы наглухо застрянете в семь в пробке на Садовом. У старшей подъезда «на соплях» висит люстра – не стоит на этом пятачке в Новый год танцевать ламбаду. В обмен на толерантность «старшая» не настучит в налоговую, когда вы в очередной раз, бросив к чертям собачьим этот смог и пробки, сдав квартиру однокурснику, махнете на полгода в Тай. Она же заботливо позвонит вашим родителям, когда однокурсник зависнет где-нибудь на неделю у подружки , а все семнадцать этажей по закону подлости в эти дни затопит сосед-алкоголик с 17-го «муниципального» этажа.
Разницу между московской ночной тишиной и провинциальным ночным беспределом я поняла этим летом в санатории, затерявшемся в «средней полосе России». В столовой там каждую пятницу-субботу гуляли свадьбы. Завершались они традиционно : нет, не мордобоем, салютом. На клумбе, вокруг которой «хороводом» стоят пять спальных корпусов: два от пионерлагеря, два семейных и один для проходящих реабилитацию после инфаркта. И вот в эти 600 окон каждую ночь, часа этак в два, влетало сперва пьяно-разухабистое «Го-о-о-орько», а потом стекла дрожали от канонады салюта. Почему новобрачные идут топтать клумбу, а не отправляются на берег дивной красоты озера с розовыми фламинго, до которого от столовой ну, на 200 метров дальше, чем до клумбы, я, как ни пыталась, понять не могла.
Утром, нахмурив брови, захожу в администрацию. Но там целуют копытца золотому тельцу и слушать меня не хотят. «Каждый банкет, это 50 «штук» дохода! Вот заплатите мне столько за каждую ночь, я сам под вашим номером сяду с табличкой «не шуметь» и спою «Спят усталые игрушки», - разглядывая меню очередной свадьбы, отмахивается от меня директор, - «А пока вот вам 50 рублей, сходите в аптеку за берушами. Или в Москву свою уезжайте и там законом «О тишине» размахивайте. А у нас такого закона нет».
Вот пока закон «О тишине» будет соблюдаться только в Москве, мой сосед-невротик будет закидывать в ночи с балкона картошкой запарковавшуюся на газоне машину с региональными номерами, из окон которой на всю округу летит «Владимирский централ, ветер северный». Ведь в регионах пока, увы, нет закона «О тишине».
Комментарии