Сколько мы будем помнить эту Победу

Пропаганда плотной стеной идет с экрана, но ветераны умирают, а молодые даже не могут отличить красноармейцев от фрицев

Прабабушке Анфисе 95 лет. Она единственная в моей семье, кто помнит войну.

Нет, бабушка сама не воевала – но все-таки копала под Москвой окопы, все-таки ехала в поезде в эвакуацию и слышала из уличного репродуктора голос: «От советского информбюро…»

В других семьях не осталось и таких очевидцев.

В детском садике, куда ходит ребенок моей подруги, воспитательница на днях спросила: «У вас в семье нет дедушки-ветерана? Нам на праздник нужно…», - и подруга даже не сразу врубилась, о ком речь: дедушка ее сына, то есть собственный подружкин папа, родился хорошенечко после войны. А предыдущего поколения уже нет в живых.

Помните пафосный лозунг: «Война продолжается, пока не похоронен последний солдат»? Он всегда казался мне неправдивым и нелогичным. Ведь от черных копателей мы знаем: тысячи солдат гниют в земле на местах сражений, а государство, придумавшее красивую формулировку, в общем-то, никак их не ищет.

С годами я выработала другую, правильную версию: война продолжается, пока ЖИВ последний солдат.

Как говорится, кто был, не забудет.

Но тут возникает проблема: а вот - кто не был? Сможет ли ОН помнить?

На Нашу Победу сделана сейчас мощнейшая пропагандистская ставка. Парады, плакаты, проект «До Нашей Победы осталось…», раскрашенные фильмы – «Цвет войны», и масса нового кино о ней же, Великой Отечественной – все это плотной стеной идет с экрана, долженствуя объединить страну в порыве патриотизма.

И это, в общем-то, нужно и правильно: у людей должны быть общие цели или хотя бы общие воспоминания. Что-нибудь общее, что сглаживало бы противоречия между богатыми и бедными, кавказцами и скинхедами, затмевало бы вот уж поистине всенародное недовольство коррупцией и чиновниками - уравновешивало центробежные силы.

Ведь, если этого не будет, стране кирдык.

Общие воспоминания - дружба народов, БАМ, полет Гагарина - растоптаны и опошлены в годы отрицания всего советсткого. Станцию "Мир" утопили, заводы, ради постройки которых полстраны голодали, лежат в руинах или принадлежат частному капиталу - и тот капиталист запросто может подарить предприятие любовнице за удачно сделанный минет.

Общая цель? Другими словами это национальная идея, а она в России так и не случилась.

Вот и получается, что ничего другого БЕЗУСЛОВНОГО в стране не осталось. Нечем гордиться, кроме Победы 65-летней давности.

Но надолго ли этой гордости хватит?

ТВ разрывается от восторга от инициативы Медведева каждому ветерану дать по квартире. Дело святое, но помимо восторга: "Какие же молодцы наши власти", - и негодования: "Какие же гады столько лет мурыжили дедов", - рождает еще и холодное понимание: насколько же мало осталось воевавших стариков, если государство нашло возможность и раскошелилось...

Скоро, уже через считанные годы, ТВ будет брать интерью у последнего ветерана, а он будет бодренько переспрашивать: "Ась?", – подставляя молодой корреспондентке слуховой аппарат.

Как же мы будем тогда жить? Мы, как страна? Одними фильмами? Но разве этого достаточно?

Кажется, политологам с этого момента пора напрячься. В ту ли корзину они сложили яйца? Может быть, пора обратить внимание народа не в прошлое, а в будущее? Сориентировать россиян на что-то еще?

Война отходит.

Телеканалы могут надрываться - в реальности отношение к ней уже несколько иное, чем официально. Недавно в Перми опять напечатали открытки с изображением немецкого солдата, отдыхающего на броне. Менеджер издательства – простота хуже воровства – оправдывался: "Художник набрал в Интернете "война-картинки", и, в силу возраста, не разобрался, что выпавший солдат не тот, который нужен нам".

Можно уже даже не возмущаться; это не хорошо и не плохо, это просто данность: люди забывают.

В выходные моя семья была на выставке художника Дейнеки, и 5-летнего сына потрясла картина: фашистский летчик вниз головой падает на ржавые шпалы заграждения, косо торчащие из земли. Самолет немца сбили, и сейчас, через секунду, затылок белокурого парня придет прямо на железку...

Сын спросил:

- Дядя разобьется?

Я сказала:

- Да, малыш.

Мальчик - сквозь слезы:

- Давай, как будто мы его спасли.