КРЕАТУРЫ

          Вы можете возмущаться. Можете требовать справедливости. Кричать. Дальнобойщики, бизнесмены, врачи, солдатские матери и уклонисты, пенсионеры — а потом и все вы прочие, малокровные граждане, из кого звереющее от непривычного голода государство будет выжимать жидкую сукровицу по капельке. А оно будет выжимать — и вы будете кричать. И вас услышат. Услышат, но и бровью не поведут. Потому что государство нынешнее составлено пирамидой из людей, которые вам, малокровные, ничем не обязаны. Которые всем обязаны только своим непосредственным начальникам. Потому что не вы выбирали их, а они. Не вы прикрывали их своим телом в трудную минуту, а их начальство. И если начальство их вдруг сгинет куда-то, то и им хана. А если вы, малокровные граждане, вдруг куда-то сгинете, то они не сразу даже и почувствуют это. Вами правят назначенцы. Креатуры, как говорят в политологии. То есть персонажи несамостоятельные, сотворенные умелыми руками старших товарищей. Все с самого верха идет.

    Президент начинал как назначенец прежнего президента, его семьи и ранее близких олигархов. И потому первое свое десятилетие во власти занимался главным образом тем, чтобы избавиться от их влияния и от своих по отношению к ним обязательств. В этом вся политика и заключалась: как устранить того или иного чиновника или олигарха и как на их место половчей усадить бы верного себе человечка. И это были неплохие по нынешним меркам времена: тогда еще не ясно было, ради чего вся эта кадровая чехарда, именуемая «укреплением вертикали власти», затевается. Теперь-то, когда вертикаль построена и окаменела, понятно, да рыпаться поздно.

      Президента часто упрекают в отсутствии стратегического мышления, но в кадровом вопросе он проявил себя как настоящий стратег. На все мало-мальски значимые должности назначались люди совершенно несамостоятельные, решительно ничего из себя не представляющие, с президентом повязанные общим детством, дачей, спортивными секциями, совместной учебой и службой. Именно они, серые заурядности, намеренно превращались в бояр, в министров, в олигархов, в глав госкорпораций и силовых ведомств. На их неподготовленные среднестатистические плечи легла страна. Осуществилась мечта Ильича, и правящая элита стала вся сплошь из кухарок. У креатур нет других достоинств, кроме преданности своему творцу. Но и недостатков у них нет: будь они хоть трижды воры и убийцы, не говоря о меньших грехах вроде коррупции, это не помешает их карьере, а только поможет, потому что их греховность делает их еще более зависимыми от их творцов. Кто такие без Путина Ротенберги? Кто без него Ковальчуки? Кто — Чайка, кто — Бастрыкин? Дмитрий Анатольевич Медведев, назначенец назначенца, — кто? Уйдет Путин — что с ними со всеми станется? Сожрут ведь.

       Понимают ли креатуры временность и случайность своего нахождения на вершине, чувствуют ли они иллюзорность своих миллиардов, словно в волшебном сне без каких-либо существенных усилий появившихся на появившихся вдруг у них швейцарских и британско-виргинских счетах? Понимают, что ничем не заслужили это, чувствуют, что это все в любой момент может, как утренняя дымка, рассеяться?

Думаю, да. Понимают и чувствуют, но это чувство очень неприятное, давящее. Его хочется сгладить, избавиться от него. Мы упрекаем их за тысячеметровые замки и дворцы на гектарах священной рублевской земли. Зачем такое излишество? Европейцы и американцы ведь обходятся без всего этого. А креатуры так убеждают себя, что это все по-настоящему с ними, что им не придется сейчас просыпаться обратно в свои убогие девяностые, из которых их невероятной игрой статистических случайностей зашвырнуло на вершину власти великой империи. И яхты, и острова, и часы — для этого. Доказать себе, что все взаправду.

     Мы корим их за жадность: мол, у вас и так железные дороги и пароходы, банки и нефть, зачем вам еще превращать общественные магистрали в свою вотчину, зачем еще брать у бедных, вы и так ведь богаты? А у них нет ощущения реальности своего богатства, нет ощущения реальности происходящего. Это сон, а во сне можно все. Мы сомневаемся в искренности, с которой они в храмах себе лбы разбивают, в честности их намерений, когда они всяческие православные фонды себе учреждают, с патриархами фоткаются. А они это от отчаяния: не самозванцы даже, а попросту случайные люди пытаются от патриархов получить благословение на царствие, пытаются их святостью подзарядиться, чтобы снять вопросы, откуда у них, креатур, власть: от бога, как во времена православия, самодержавия, народности. Только забывают, что и патриархи у нас ныне тоже назначенные, так что святости от них — ноль.

    Окружают себя креатуры креатурами, творя их, по примеру высших инстанций, по собственному образу и подобию. Некомпетентные плодят некомпетентных, проворовавшиеся — проворовавшихся, ничем не заслужившие — ничем не заслуживших. И так сверху донизу. Вокруг нужны им только верные люди, которые никогда не предадут, с которыми в разведку можно, которые без тебя — ничто; которые в принципе — ничто. Слушают креатуры исключительно тех, кто их сотворил. И от своих собственных креатур требуют, чтобы их слушались беспрекословно. Так получаются касты. Так строятся секты. Так вербуют в фаланги. И нет ничего за пределами касты и фаланги, ничто не имеет значения — и никто. Хоть бы там и весь остальной народ.

         В этой системе нельзя допускать выборы. Не имеет смысла награждать за заслуги. В ней критика — предательство. А ведь только за предательство и можно в ней казнить, и поэтому такая система не может обновляться. Она не может развиваться, не может отвечать на вызовы, и все, что она может делать в трудные времена, — это крепить ряды в фаланге. И если фаланга эта марширует в пропасть — что ж, ничего не поделать. Вместо инстинкта самосохранения — стадное чувство. Вместо страха гибели — чуть ли не предвкушение: вот сейчас сон кончится. Вот сейчас проснемся. А вы-то что, а, малокровные? А вы ничего. Пасетесь, догладывая жухлую траву кризисной осени. Как-нибудь они сами там разберутся, без нас. Чего лезть-то? Ну, этого снимут — другого кого-нибудь назначат. Помолчим, может, и пронесет. А хоть бы и кричали.

Дмитрий Глуховский