Украинские солдаты в плену целуют портреты Путина

Старшина роты «Беркута» Сергей Эринархов рассказывает нам о том, как стоял в оцеплении на улице Грушевского, как пытался спасти людей в Одессе 2 мая и своем о решении воевать на стороне ополчения ДНР

— Сергей, расскажи пожалуйтса как начался ваш путь в ополчение?

— Я служил в «Беркуте». Второго декабря 2013 года утром я приехал в Киев и заступил на службу, охраняя Администрацию Президента Украины. Месяц я нес службу. Десятого был разгон баррикад. Одиннадцатого была знаменитая давка. Моя часть работала строго в рамках закона, мы как положено этот день отработали. На новогодние праздники всего на три дня нам дали выходные. Когда мы вернулись, начались столкновения на улице Грушевского. Тогда стало понятно, что это конец, это срежиссированный спектакль, который закончится большой кровью. Проплаченные СМИ науськивали народ против нас — можно было прочесть, что мы кому-то там зашили рот, изнасиловали, побили детей… Эти дети старше меня были.

— Но ведь была скандальная видеозапись, на которой сотрудники «Беркута» дают подзатыльники раздетому догола активисту Евромайдана Михаилу Гаврилюку. Это не издевательство?

— Гаврилюка взяли 21-го января. Он был вооружен ледорубом и бил им по щитам солдат внутренних войск. Алюминиевый шит такой ледоруб легко пробивал. Когда Гаврилюка смогли выдернуть из толпы, он облил себя чем-то горючим и грозился сжечь. Если посмотреть записи с его задержания, снятые «Пятым каналом», там рядом с бойцами «Беркута» идет пожарный с огнетушителем. Да и не издевался никто над ним. Дали пару затрещин и отравили в автобус. Сейчас он народный депутат Верховной Рады Украины. Очевидно, чей-то проект.

— Как события развивались после Нового года?

— Восемнадцатого февраля мы смогли прижать активистов плотно к сцене. Можно было всё это прекратить в этот день, но в результате предательства им оставили коридор, которым они моментально воспользовались. Утром там уже было несколько тысяч протестующих. Простые люди оттуда ушли, туда стянули отморозков. Началась бойня. Двадцать первого начали стрелять. Нам раздали оружие и по четыре магазина патронов. Рассадили нас в ДУСе рядом с Администрацией Президента. По сценарию мы должны были обороняться, но если бы дело дошло до перестрелки внутри здания, нас бы просто убили. Одним из посредников между митингующими и властью выступал генерал-майор внутренних войск Игорь Плахута. Он получил необходимые инструкции от своих хозяев и начал процесс сдачи Администрации Президента. Наши командиры были в доле. Помню как сейчас. В один из дней против нас устроили провокацию. Вооруженные активисты в половину первого ночи напали на наш строй. Распределились по пять-семь человек на одного нашего. Они мгновенно нападали и отнимали спецсредства. Это были хорошо подготовленные люди. Один из них кинул кусок брусчатки в «Соболь», где находилось наше командование. Его сразу одернули свои. Их главный крикнул: «Соболь» не трогаем!" Для вида выскочил из машины командир части, начал орать на них, потом очень быстро угомонился.

— Первым погибшим из так называемой «Небесной сотни» на Евромайдане был активист Сергей Нигоян. Писали, что его убил «Беркут». Так ли это?

— Его убили картечью из охотничьего патрона. У нас такого патрона просто не могло быть. Убили его почти в упор. По моим сведениям, его убил из обреза некий харьковский скинхед по кличке Череп. Но эту информацию необходимо проверить, у меня уже не было такой возможности. Нигояна назначили сакральной жертвой. Обычное дело для цветных революций.

— Что насчет «снайперов Майдана»?

— Стрельба шла и по нашим, и по активистам, но говорят только про их потери. Только за два дня — с 18 по 20 февраля были застрелены больше десяти милиционеров. Многие знают, что стрельба велась со стороны гостиницы «Украина», там задерживались и отпускались вооруженные граждане Польши, Швеции, Норвегии, Голландии. У меня были данные на одного из снайперов. Человек с киевской пропиской. После Одессы я был вынужден всё это стереть со своего компьютера, ситуация была непростая тогда.

— Говорили, что одного из бойцов «Беркута» на майдане взяли в плен и выкололи ему глаза. Это правда? Что с ним стало потом?

— Да, это так. Ему выкололи глаза, пытали и пытались отрезать руку. Он погиб во время пожара, который случился во временном госпитале, устроенном в Доме профсоюзов рядом с майданом. Погиб не только он, там задохнулись угарным газом и сгорели заживо несколько десятков людей, многие из которых были ранеными членами «Правого сектора» *. Сейчас в этом здании завершается ремонт, открывают ресторан и караоке.

— Вернемся к событиям тех дней. Что произошло двадцать первого февраля?

— Началась паника. Нам крикнул командир: «Все на выход! Разбираем щиты!» Это был конец, город пал, шпана с огнестрельным оружием бегала по улице. Я вернулся в родной Херсон. Позвонил знакомый контрактник и сказал, что в моем городе местные бандеровцы собираются снести памятник Ленину. Горько нам было и обидно, что нашу страну сдали им на съедение. Хотелось нам здесь дать им бой. Мужики знакомые начали созваниваться между собой, обещали приехать. В итоге приехали я и мой друг. Я приехал не пустой. У меня с собой были украденные с Майдана светошумовые гранаты и несколько бит. Но всё это было даром. Со всей части нашлись только двое настоящих мужиков. Остальные отключили телефоны или ссылались на то, что они не хотят ввязываться, жена не пускает и прочий бред. Ленина снесли. Все наши прогнулись под новую власть, испугались. Я вернулся домой и понял, что этот город стал мне чужим, места мне здесь больше нет. Это было двадцать второе февраля.

— Что было потом?

— Нас поставили в охрану на Каховскую ГЭС. В части началось брожение. Крым заявил о референдуме. Охрана была символическим актом. Захват ГЭС подготовленным подразделением из 20−30 человек занял бы считанные минуты. Нас держали там долго. Мы уехали оттуда только первого апреля 2014-го года. Шестого апреля на меня вышел человек, который просил проконсультировать по противодействию диверсионной работе «Правого сектора» в Донецком крае. Он был коренным дончанином. Я приехал в Донецк, поели в «Сан сити», он познакомил с митингующими у памятника Ленину. Я заселился в гостиницу. В 16 часов начался штурм ОГА. Местная милиция практически не противодействовала, мы свободно выставили баррикады. Милиция откровенно симпатизировала русской идее, борьбе против паскудства майдана. У нас была оперативная информация, по рации мы перехватывали все данные о перемещении наших оппонентов. Групп сопротивления была очень много. Мне понравилось то, что люди стояли за идею, не было никакого мародерства. Даже найденные запасы дорогого алкоголя никто не трогал. Не было в толпе никаких люмпенов, маргиналов, люди вышли реально за идею. Вечером мы брали СБУ. Там был небольшой запас оружия. Никакой России там не было, туда заходили все местные. Не было никакого насилия, никого не пытали и не убивали, как на Евромайдане. Вечером я сел на автобус. Мне позвонили и сказали, что приехал Ахметов. Он хотел разговаривать, договариваться. Первого мая я ездил к знакомым в Одессу. Второго мы посетили дельфинарий и местный террариум. Когда мы разглядывали питона, мне позвонили и спросили, что происходит на Греческой. Я ответил, что не в курсе. Мы прибежали туда. Накануне был футбольный матч, и в городе было много фанатов, которые исторически были приверженцами ультраправых взглядов. На Греческой мы увидели пятна крови, поломанные ограды. Я подбежал к прохожим и спросил, куда побежали фанаты. Мы подбежали к зданию Дома профсоюзов, сторонников референдума уже загнали в здание. Это было глупостью, но я хотел отбить хотя бы кого-то. Я был неприметно одет, нашел в кустах чей-то держак от лопаты. На Куликовом поле стояли 25 человек, это была патрульно-постовая служба. Я спросил у них, почему они не вмешиваются. Они ответили: «Если бы ты послужил, ты бы понял».

Я ответил, что служу. Я тогда был официально на больничном.

Люди начали выпрыгивать из окон, пытаясь спастись от огня, их добивали. Человек рядом со мной в армейской каске и балаклаве стрелял по окнам из пистолета Макарова. Я спросил его: «Ты что, ненормальный»?

Он убежал. Я по своим каналам дозвонился до местного начальника милиции. Он сказал: «Стойте и наблюдайте.

Подмоги не будет».

Утром третьего числа я уехал из Одессы. Славянск тогда гулял вовсю. Я еще больше укрепился в мысли, что пора уезжать в Донбасс. Стоит сказать, я ни разу не пожалел о своем решении. Первое время в разведке я вообще не получал никакой зарплаты. С тех пор меня затянуло. Многие, конечно, были разочарованы минскими соглашениями. Большая война это большие деньги. В локальном конфликте часто присутствует затягивание, отсрочка, много интересов вовлечено.

— Когда вы уволились?

— Я был старшиной роты, у меня была определенная ответственность, надо было уладить все формальности и потом убежать оттуда. Теперь моя рота, кстати, стала 3056 ротой Национальной гвардии Украины. Я пытался вести работу в своей части. Я не скрывал, куда я ездил и что я видел. Я просто хотел, чтобы люди не ехали воевать. Не с кем воевать было. Неужели со своим народом? Наша часть не должна была ехать в АТО. Но Вадим Анатольевич Матвеев, командир нашей воинской части, захотел получить статус участника боевых действий. Это деньги, льготы, награды, повышения. Началась идеологическая работа. Мы воюем с внешним врагом, якобы с Россией, русские наемники и так далее. Ребят из части заставили купить форму и амуницию за свои деньги. Нас построили и спросили, кто едет в АТО. Несколько человек открыто сказали, что не едут, другие отмазались — я посоветуюсь с семьей. Когда дело дошло до меня, я открыто сказал: «Я за ДНР».

Комиссия сказала начальнику штаба: немедленно уволить. Командир части позже вызвал в кабинет и порекомендовал посидеть в тылу и сказать, что я еду в АТО, но по факту я никуда не поеду, буду сидеть в части. Также он настоятельно посоветовал прекратить распространять сепаратистские взгляды среди бойцов. Сослуживцам моим, согласившимся поехать в АТО, командир части сказал, что они едут в Бердянск охранять общественный порядок. Но повезли их в Амвросиевку. Там они находились недолго, все попали в плен. Я же отправился в Донецк в двадцатых числах сентября и устроился телохранителем к одному общественному деятелю. Позже я встретил своего хорошего знакомого, который предложил пойти воевать в разведку. Я пошел в «учебку», прошел обучение и вскоре меня назначили командиром разведроты. Пошли боевые: Углегорск, Дебальцево.

— Сталкивался в бою с бывшими сослуживцами?

— Хотел, но зона ответственности была не моего подразделения. Все они попали в плен в первые дни войны. Никто их там не бил, не издевался. Они мне писали: «Встретимся в бою». И вот так вышло. Это была бравада тыловиков. Я разговаривал с теми, кто держал их в плену. Офицеры воровали друг у друга хлеб, а один за сигареты стучал на всех.

— Как выглядела работа вашей разведки в начале конфликта?

— Чаще всего мы воевали как штурмовое подразделение. Заходили, отвоевались и ушли. У нас было счастьем поехать на боевую. Никто не хотел в наряд или закосить, очереди выстраивались на боевую.

— Брал в плен бойцов ВСУ?

— Видел, как берут, но сам лично не брал. Взяли много мобилизованных из батальона «Чернигов» под Углегорском. Все как один говорят всегда, что их предали, они не хотели воевать и так далее. Их должны были прикрывать батальоны «Азов» и «Донбасс», но они оставили позиции, отошли. Очень сильно мы ударили по ним в Логвиново. В плену они уже не хотят кричать «Героям слава!», многие готовы портреты Путина целовать.

— Есть много сомнений в той статистике по погибшим, которую предоставляет Генштаб Украины. Как можно оценить потери украинской стороны?

— Могу сказать по Дебальцевской операции — погибших украинских солдат было несколько сотен, точнее сказать не могу. Трехсотые, брошенные своими побратимами, замерзали прямо в поле. Некоторые бойцы, видя наше наступление, сдавались в плен, другие, наркоманы, кололи себе буторфанол, бегали, как ошпаренные под пулями, пока им не стреляли в голову. Страшное зрелище.

— Были у тебя ранения?

— Да, на второй день в Углегорске. Нужно было подавить огнем пулеметный расчет. Мы отходили, я выстрелил из «Мухи». Реактивная струя сняла с меня капюшон, оглушила на несколько минут. Меня потащили к трехэтажной «сталинке». Я быстро пришел в себя и принял участие в бое. Мы бегали по этажам и стреляли с разных позиций, имитируя большую численность. Рядом разорвался снаряд. Что-то ударило меня в руку. Я не придал этому значения, думал, может, кусочек кирпича. Мы отошли, и начала работать артиллерия. Тут я и почувствовал, что по руке течет кровь. В предплечье попал осколок. Так глубоко в кость зашел, что и вытаскивать не стали. Я четыре дня отдохнул и снова на боевые.

— Ходит много слухов о готовящемся наступлении украинской армии накануне или после Нового года. Что думаешь?

— Войны выигрывает экономика. Республике трудно содержать свою регулярную армию, но боевой дух наших бойцов огромен, желание идти вперед и побеждать велико сейчас как никогда. Мы соскучились по боям. Если они будут наступать, мы примем бой и погоним их до границы области.

— У тебя остались знакомые на Украине? Что они говорят о положении в стране?

— За войну платит народ. Взятые под грабительские проценты международные кредиты будет отдавать народ. Жить стало, конечно, труднее. Украина из-за тупости и бездарности своего руководства, из-за тотального предательства, царящего в армейском руководстве, испытывает тяжелые времена. Солдаты-срочники, толком не обстрелянные, живут на передовой как крысы в грязи. А вчерашние малолетние подонки, избивавшие на улице сверстников за неправильный цвет шарфа, сегодня напялили на себя натовскую форму и раздают на камеры интервью. Это территориальные батальоны, которые иногда используют в том числе и как заградительные батальоны.

— Есть ли вероятность, что начнется новый майдан?

— Эти люди (новая украинская власть) пришли к власти через насилие, через кровь. Они расчищали себе путь, чтобы получить доступ к неограниченным ресурсам государства. Так просто они не уйдут. Если соберется новый майдан, Порошенко бросит на его подавление армию. Они не будут, как мы, стоять с палками и ждать, когда толпа возьмет в руки огнестрельное оружие.

— Нет ни малейшего шанса, что народ проснется и осознает, кого он привел к власти?

— Украинский народ в массе своей спит пьяным сном, его поразило безразличие, трусость и моральное вырождение. Там есть люди, которые выступают против гражданской войны, за дружбу с Россией, но их очень мало, им грозит опасность за их взгляды. Массы позволили надругаться над своей страной, они тупы, трусливы и ленивы, у них нет иммунитета к бессовестной пропаганде Киева.

— А ваш родной Херсон?

— Я не питаю никаких иллюзий насчет своего города. Нормальных мужиков там можно пересчитать по пальцам. Остальных заботит только быт, выживание. Если туда зайдет сотня бойцов любой армии, они лягут под эту армию. Никто не выйдет. Горько говорить такое про родной город, но это страшная правда. Я всегда шучу про то, что у них под подушкой всегда лежит двусторонний флаг России и Украины.

— Блокада Крыма, устроенная от имени крымско-татарского народа активистами Меджлиса, серьезно ударила по бизнесменам Херсона? Что за стычка произошла с батальоном «Херсон»?

— Активисты Меджлиса не пустили ремонтные бригады к месту подрыва опоры ЛЭП. Туда послали батальон «Херсон», чтобы они навели порядок. Работали телекамеры. Безоружные активисты на камеры пытались вырвать оружие из рук бойцов, одного подло ранили ножом в спину. После этой стычки в заинтересованных СМИ неожиданно началась информационная кампания против батальона «Херсон», хотя раньше их называли героями АТО.

Что касается ущерба от блокады, то он для мелкого и среднего фермера был просто ужасающим. Кроме России, херсонские овощи и фрукты по этой цене пока никто не готов покупать. Рынки переориентировать за такое короткое время было невозможно, сотни тонн продукции просто сгнили, остальное было сбыто по цене намного ниже рыночной, чтобы хоть что-то заработать.

* В ноябре 2014 года Верховный суд РФ признал экстремистской деятельность «Украинской повстанческой армии», «Правого сектора», УНА-УНСО и «Тризуба им. Степана Бандеры». Их деятельность на территории России запрещена.