С. Пархоменко― 21 час и 3 минуты в Москве, добрый вечер, это программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. Без всякой Арины Бородиной начинаем на этой неделе. Ну, бывает – у всех бывают свои дела.
Я вот тоже на прошлой неделе отсутствовал. В прекрасном месте был, между прочим, в Эдинбурге, где работает чудесное такое небольшое учреждение при Эдинбургском университете Центр княгини Дашковой. Княгиня Дашкова в 18-м веке прожила в Эдинбурге некоторое время, и вот в память о ее там пребывании центр, который занимается исследованиями в области русского языка, русской культуры, русской истории, вот называется Центром Дашковой.
Иногда они разных, как им кажется, интересных людей приглашают выступить на разные темы. Вот я рассказывал там о проектах, которыми я занимаюсь в России перед замечательной местной аудиторией. И обсуждали мы – тоже это было чрезвычайно интересно и своевременно – обсуждали то, что происходит с российской туристической индустрией, что происходит с нашими согражданами, выезжающими заграницу, как к ним относятся люди, как они относятся к окружающим, какие перспективы у этого всего, как меняется отношение к нам с вами заграницей.
Все это было интересно мне послушать, что говорят на эту темы профессионалы. Им было интересно послушать, что думаю на эту тему я, и разные другие коллеги, которые были там со мной. Так что, я считаю, что это уважительная причина, вы уж извините. Хотя каждый раз, когда я здесь отсутствую, обязательно находится кто-нибудь, кто меня строго за это укоряет, что, вот, как-то опять пропустил, прогулял и так далее. Не прогулял, а проработал.
Да, номер для смс-сообщений: +7-985-970-45-45, сайт www.echo.msk.ru, там все работает. Работает трансляция из студии прямого эфира, работает кардиограмма прямого эфира, работает возможность отправлять сюда ко мне всякие сообщения на экран. Так что, у вас есть на выбор два пути, +7-985-970-45-45, и есть еще одна возможность, которую я теперь буду часто рекламировать, потому что мне кажется, что это нечто чрезвычайно важное. Владельцы разных смартфонов на разных платформах – и на андроиде, и на эппловской платформе, обратите внимание на предложение под названием TuneIn. Это возможность слушать радио в любой точке мира, куда бы вы ни уехали, любое радио в мире, и в том числе, конечно, «Эхо Москвы».
Хватает для этого обычного стандартного подключения к интернету, ничего такого особенного широкополосного вам не нужно. Ну, вот просто если интернет есть у вас в мобильном телефоне, можете слушать. Можете слушать в машине, можете слушать в отъезде – где хотите можете слушать.
Мне кажется, что это потрясающее изобретение, очень важное, и за ним будущее многих наших радиостанций, которые страдают оттого, что все меньше и меньше у них эфэмовского такого традиционного эфира. А можно их слушать через интернет. TuneIn – запомните.
Ну, впрочем, наверняка есть какие-то конкурирующие предложения, я совершенно ничем не дорожу в этом конкретном случае – выбирайте, какое вам больше нравится, их миллион всяких, с помощью которых можно слушать радио.
Про что говорим на этой неделе? Ну, про ФБК, конечно, и про расследование Навального. Есть такой немножко пренебрежительный термин у тех, кто занимается всякими публикациями в интернете, у разных блогеров, у тех, кто вывешивает что-то, а потом смотрит, как люди к этому отнеслись, много ли народу прочло.
Вот есть такое слово «зашло». Вот бывает, что «хорошо зашло», а бывает, что «плохо зашло». Вот хорошо зашло – это когда опубликуешь что-нибудь, и все прочли вокруг, и огромное количество всякого резонанса, огромное количество всяких комментариев, всяких перепостов. Люди друг другу рассказывают, пересказывают, пересылают, смотрят, обсуждают – вот, зашло значит.
Ну, мало что, конечно, зашло с такой силой, как зашло вот это расследование Алексея Навального и его коллег из Фонда борьбы с коррупцией, а также их партнеров в этот раз «Новой газеты», которую я в равной мере поздравляю с тем, как хорошо зашло.
Конечно, любой журналист сегодня мечтает о том, чтобы его произведение воспользовалось вот таким успехом, чтобы как можно больше людей его прочло, чтобы как можно больше людей это обсуждали, чтобы как можно большему числу людей было это важно.
Знаете, в моей истории – я уже не помню, рассказывал я здесь или нет, может быть, даже и рассказывал, но ничего страшного, повторю, что однажды пару лет уже тому назад, а может быть, чуть меньше, Алексей Навальный попросил меня, чтобы я приехал в ФБК, все-таки у меня за спиной довольно значительный опыт главного редакторства в разных изданиях и репортерства в разных газетах, вот чтобы я приехал в ФБК и как-то поговорил с его сотрудниками, потому что в тот момент они собирались начинать издавать газету, такую вот народную политическую газету, они ее и делают до сих пор время от времени, насколько я знаю.
Но вот тогда этот проект только начинался, и я приехал, прочел такую общую лекцию о подходах к информации, о подаче информации, о том, как и из чего газета складывается, и как вообще к этому относиться. Самые общие вещи я рассказывал людям и видел, что многие из них слышат это в первый раз.
И Навальный тогда – я уж не помню, то ли представляя меня, то ли наоборот, как-то завершая это мое выступление, сказал: понимаете, — сказал он, — мы с ужасом отдаем себе отчет в том, что мы превращаемся в редакцию; мы совершенно не подписывались на это, мы совершенно не собирались заниматься журналистской работой, мы думали, что мы будем Фонд борьбы с коррупцией, а оказалось, что мы редакция. Вот уже речь пошла о какой-то газете и, собственно, то, что мы делаем в интернете, это тоже редакционная работа, нам надо как-то с этим осваиваться и понимать, что вот нас мало таких на этом рынке.
Он был абсолютно прав, Алексей, в этот момент, и то, как он это сказал, вполне мне показалось, что он серьезно относится к этому, и действительно для него это представляет такую значительную и довольно неожиданную проблему.
Так вот, что я могу констатировать: они стали редакцией. Причем, редакцией очень высокого класса. И, конечно, то, что делает фонд Навального, это – не удивляйтесь тому, что я сейчас скажу – совершенно обыкновенная вещь. Вот совершенно стандартная тривиальная обычная вещь, вот так должны работать редакции, вот за этим нужны газеты и журналы, а не за тем, за чем вы подумали. Вот за этим.
И так они работают во всем мире. Так работает Financial Times, так работают французские Monde, Figaro, Liberation, так работают американские газеты New York Times, Washington Post, например. Им все труднее, потому что, конечно, они переживают тяжелейшие времена перехода с бумаги на электронную форму существования, они переживают тяжелые времена смены, слома привычек аудитории.
Люди многие десятилетия – теперь уже можно сказать, почти века – покупали газету, потому что они покупали газету, потому что им это надо было утром, вот это была часть утреннего ритуала: зубы чистить, кофе пить, халат подвязывать уютным таким пояском и разворачивать газету. И, в общем, есть некоторое количество людей, которые до сих пор за это цепляются, но их, конечно, все меньше и меньше. И вот это традиция, благодаря которой газета может себе позволить иногда и чуть-чуть притормозить, чуть-чуть, может быть, выдохнуть и подождать какого-то более удобного времени и так далее. Ну, потому что, ну, поживем пока на традиции. Вот пока она существует. Эти времена прошли. Газетная индустрия, вообще журналистская индустрия переживает во всем мире ужасно тяжелое время, интересное, но тяжелое.
А в России с этим произошла катастрофа. Вот человек, который, как говорят, недавно умер, Михаил Юрьевич Лесин, вот это был один из тех людей, который несколько десятилетий своей жизни положил на уничтожение журналистской профессии в России. И таких людей есть немало, такие люди свои есть на телевидении. Это Олег Добродеев, например, который последовательно уничтожает эту профессию, последовательно ее превращает в постылую спецслужбу, вот так я бы это назвал.
Такой человек был, полный отвратительного совершенно цинизма, человек, гордившийся собственной бессовестностью и собственной бесчестностью, такой человек был — он жив-здоров, с ним все в порядке, слава богу как-то мы можем немножко реже его вспоминать, который руководил НТВ в последние годы – Кулистиков.
Таких людей там немало. Некоторых их них мы видим на экране – там, я не знаю, Петра Толстого, последовательно каждый день уничтожающего эту профессию; Владимира Соловьева, последовательно каждый день превращающего профессию в отвратительный циничный балаган.
Это не проходит даром. Эти люди работают не одни, на каждого из них работает большая команда, целая структура, целая пирамида. Это просто видимая такая верхушечка этой пирамиды. Их, кстати, можно сменить – ну, как-то вот там заменим завтра Толстого на Тонкова – и что, кто-нибудь это заметит? Никто, ни одна живая душа. Как его не было много лет в эфире, так его и не будет много лет в эфире. Вот там появился совершенно как-то развалившийся, сгнивший Норкин, появился в эфире и исчез из эфира. И что? Ну, вот был – нету.
Это неважно, но пирамида-то остается, структура остается под ним. И эта структура работает на уничтожение профессии, и она ее уничтожила. Информационной профессии в России нет. Государство принимало в этом существенное участие, последовательно создавая ситуацию, в которой серьезная журналистика экономически не может выжить. Просто не может удержаться. Созданы намеренно условия, в которых редакция, которая хорошо делает свою работу – долго, последовательно, добросовестно, глубоко, серьезно – просто не может стоять на ногах, потому что прежде всего государство увлеклось двумя видами контроля и успешно, надо сказать, эти два вида контроля организовало.
Контроль через лояльных ему владельцев – оно просто скупает такие издания и уничтожает их, последовательно передавая их в руки лояльным, так сказать, передерживателям. Знаете, есть такой бизнес с домашними животными – передержка называется, если кто уезжает, можно дать подержать собачку. Вот у нас есть некоторое количество людей сегодня – ну, там, не знаю – Александр Мамут, например, один из них – которые вот берут на передержку разные издания и постепенно как-то дожидаются, пока это издание превратится в то, во что превращается сегодня, там, я не знаю, Лента, Афиша и так далее.
Есть другие, которые вот такие передерживатели. Есть люди, которые служат верой и правдой, такие, как Габрелянов, или нельзя не вспомнить, скажем, Сунгоркина в этой ситуации, которому, как видишь его, как-то сразу хочется попросить его передать привет летчику Волошину, вот чтобы он как-то спросил: как поживает летчик Волошин, который, как известно, сбил малазийский Боинг и которого вот лично Сунгоркин интервьюировал.
Люди работали много лет, и вот они этого добились. Но они упустили кое-что. Да, я бы сказал, что как бы два способа контроля, один способ контроля – это через вот этих лояльных владельцев и менеджеров, а второй способ контроля – это давление на рекламодателей. Это тоже хорошо мы с вами себе представляем, видя судьбу, скажем, телеканала Дождь или, скажем, журнала New Times.
Я, в общем, нисколько не сомневаюсь, что есть немало рекламодателей, которые хотели бы предложить свои товары и услуги аудитории журнала New Times. Там есть аудитория, это неплохая аудитория – активная, энергичная, думающая, смелая во многом, а иначе почему она выбирает журнал New Times? И, уж тем более, про Дождь можно сказать это же самое. Ну, и где они? Боятся, просто боятся и все, потому что будут неприятности, если как-то ты попытаешься партнерствовать вот с этой неправильной прессой, будут неприятности так же ровно, как будут неприятности, скажем, у того провайдера, который будет распространять этот телеканал или у той киосковой сети, которая будет продавать этот журнал и так далее.
Вот способы, с помощью которых государство пытается взять это под контроль. Но они упустили то, что выросло рядом. А рядом выросли такие вот, так скажем, краудсорсинговые – такой есть термин (crowd — толпа) – структуры, которые занимаются вот этой вот гражданской журналистикой. Первоначально это было так.
Интернет – великая вещь. В нем содержится огромное количество вещей, которые люди туда положили по разным поводам. В интернете ничто не родится само, но, раз положенное, оно там хранится, и вытряхнуть его оттуда, вытравить его оттуда очень сложно.
И этим, собственно, пользуется вот эта гражданская журналистика, которая построена на том, что огромное количество людей работают над общим делом – собирают общую информацию, распределяют ее между собой, вместе ее обрабатывают, вместе ее как-то препарируют, вместе ее преобразовывают, создают некоторую новую информацию, потом ее как-то упаковывают, потом ее как-то продают. Ну, иногда продают забесплатно, просто раздают.
Ну, вот я смотрю на то, каждый день, как работает «Диссернет», и сам в этом принимаю участие. Вот так ровно это устроено: сидят люди и роют, и роют, и копают, и копают, и собирают, и складывают в кучку, а другие из этой кучки забирают и как-то разбираются с этим.
И вот так это устроено, в сущности, и в Фонде борьбы с коррупцией. Я это видел сам своими глазами, я иногда в этом участвовал, пару раз ко мне обращались за какой-то мелкой помощью. Иногда даже ты не знаешь, что, собственно, с чем ты помогаешь. Вот однажды я там переводил какие-то нотариальные документы про какую-то недвижимость возле Парижа, каким-то старым витиеватым языком написанные. Ну, вот попросили меня разобраться. Ну, я сидел разбирался, поскольку я, в общем, неплохо знаю этот язык и неплохо знаю, как-то всякую терминологию, так уж вышло.
А потом оказалось, что это Бабаков. Я потом обнаружил эти свои кусочки, которые я собирал, обнаружил их в расследовании. Помните этого Бабакова? Он был такой самый бедный депутат Государственной Думы, у которого образовался вдруг откуда ни возьмись целый замок под Парижем и так далее. Ну, много было вранья его на эту тему, все очень смеялись, когда он пытался как-то от этого отбиваться и так далее.
Ну, вот, ровно так же на самом деле делалось это расследование с Чайкой. И вот обратите внимание: прошла почти неделя. Все, что смогли люди, которые испуганы этим расследованием, разъярены этим расследованием и которые понимают, что это расследование наносит им жесточайший удар, все, что они смогли изобрести, это сказать, что оно сделано по чьему-то там заказу.
Ничего не опровергнуто. Ничего – ни одна буква из этого расследования в реальности не была опровергнута. Не было доказано, что что-то перепутали, что-то не так поняли, что-то подтасовали, выдумали от себя – ничего, ни одной буквы, только то, что мы слышим, в том числе слышим в тот микрофон, в который я говорю сейчас – здесь тоже сидел один персонаж, который объяснял, что это как-то: ну, да, это, там, Бастрыкин на Чайку, Чайка на Бастрыкина – вот они как-то разбираются между собой.
Я пошутил на эту тему в первый день после появления этого навальновского расследования, потому что была такая оторопь, и были сутки паузы, когда ничего этого не происходило. Я даже в Фейсбуке у себя написал: ой, а где эти, которые будут говорить, что Бастрыкин заказал?
Ну, недолго продолжалось это молчание – через сутки они все повылезали, вы слышали вчера, например, абсолютно трагикомические, какие-то гротескные фразы и видели сцены того, как бегали люди от микрофонов, когда им задавали вопросы об этом в кулуарах этого самого кремлевского путинского заявления, послания Государственной Думе, к Федеральному Собранию точнее. А все, что они могли из себя выдать и выжать, это вот: ЦРУ заказало, Обама вбросил. Это вот все: мы знаем, почему это заказано. Ну, знаешь – скажи, почему это заказано.
А здесь сидел этот хрен и говорил, что: я же, — говорит, — не знаю, откуда он это взял. Мы же не знаем! – Привет, парень! Мы знаем, откуда, у нас есть глаза и мозги внутри головы, поэтому мы умеем смотреть на опубликованное, не только на кино – все что-то вцепились в это кино.
Навальный, конечно, молодец, что он сделал кино, потому что он его сделал для ленивых и для поверхностных: вот вы смотрите кино, вам читать лень, вам смотреть неохота куда-то, что-то перелистывать, кликать, шевелить мышкой – ну, хоть кино посмотрите за «шаблишечкой». Как-то, «шаблишечка», она вкусненькая-вкусненькая, ну, вы, как-то, отхлебывая «шаблишечки», посмотрите кино. А для тех, у кого внутри головы мозги – вот текст и вот документы, и вот цифры, и вот схемы, и вот подписи, печати, бланки, PDF и все остальное. Вот все это лежит. И все это хорошо видно.
Вот есть два человека, с которыми вместе я работаю в «Диссернете», одного из них зовут Иван Бабицкий, а другого из них зовут Андрей Заякин. Про Заякина, я думаю, вы много слышали, и я думаю, что он даже здесь в эфире бывал, не помню точно, но наверняка.
И вот есть очень смешная переписка их, которую Иван Бабицкий опубликовал у себя в Фейсбуке. Переписка полуторалетней давности, в которой Заякин Бабицкому (а Бабицкий – историк-классик и знает греческий язык, просто он учил в университете греческий язык, вот и все, может читать вот этими буковками по-гречески), и Заякин Бабицкому пишет: Иван, тут вот какая-то фигня, какой-то Yioyri Chayka, если читать греческими буквами, мы не можем понять, что такое. Какая-то гостиница, какие-то Халкидики… Ты можешь посмотреть, что это? И Иван лезет смотреть, что это, и ему назад возвращает: а это вот что, это гостиница такая-то, а вот это Yioyri Chayka – это Юрий Чайка. Просто, ну, вот извини, по-гречески оно вот так пишется.
И вот как оно начиналось. Это называется: когда б вы знали, из какого сора… И делаются эти расследования не путем слива – это же не Хинштейн, который половину своих текстов написал, начиная с фразы: я тут шел в редакцию и нашел на пороге конверт – вот, дальше вываливает этот конверт – вообще без проверки, без ничего.
Это собирается вот так, маленькими кусочками. Так же ровно, как в «Диссернете» собирается текст А, потом текст В, потом сравниваем текст А с текстом В и смотрим, не появился ли текст С.
Так и тут – есть огромное количество всяких реестров, всяких баз данных, всяких складов документов, и люди, которые говорят: да ладно, кто хочет, может в интернет засунуть любую информацию, а потом типа найти ее там. Нет, ребята, вы плохо соображаете. Вы плохо знаете, как это устроено. В реестр кадастровых записей ничего вы не засунете. В реестр нотариальных актов ничего вы не засунете, если оно там не появилось естественным путем через нотариуса. В реестры всяких налогоплательщиков или разнообразных акционеров ничего вы не засунете. Будете убиваться, долбиться головой часами и годами – не сможете вы фальсифицировать такую запись. Просто нужно знать, где это, нужно знать много языков, нужно уметь преодолевать иногда довольно нелепо устроенные сайты, это все довольно неочевидно.
Я вот тоже занимался некоторое время поисками всякой недвижимости, помогал – помните, были все эти бесконечные пехтинги, там, с Майами и так далее? Ну, иногда это довольно запутанно. Эти сайты, они устроены вовсе не для того, чтобы журналистам было удобно. Все это лежит, как-то где-то закопано, спрятано под неочевидным заголовком, где-то в уголке маленькая какая-то ссылочка, непонятно устроенный поиск. Надо разбираться с этим. В конце концов разбираешься и начинаешь понимать, начинаешь находить то, что нужно. И начинаешь какие-то приемы нарабатывать.
Вот тот же самый «Диссернет» изобрел свою какую-то кустовую систему поисков. Ну, условно говоря, вот мы изучили – эксперты «Диссернета» изучили одну диссертацию фальшивую и обнаружили, что научным руководителем был такой-то профессор. Потом изучили другую диссертацию, опять фальшивую, и обнаружили, что этот же самый профессор. И в этот момент кто-то говорит: эге, а давайте мы изучим все, что этот профессор сделал в своей жизни. У него вот еще есть пятьдесят разных аспирантов, которые защищали у него диссертации. Давайте изучим их все и посмотрим, много ли он еще этого фальшака наклепал.
Так же ровно устроено и значительное количество этих расследований, когда вы заходите и видите, что вот есть один случай, и в нем там участвовал вот этот адвокат. А вот совершенно другой случай, не имеющий отношения к первому – а там опять этот адвокат. А вот третий случай, там опять этот адвокат. Слушайте, а давайте займемся этим адвокатом. А давайте попробуем понять: а этот адвокат, он вообще как работает, кто еще его клиенты?
И находим еще, еще, больше, больше. Находим юриста, который открывает офшорные компании для самых разных людей, находим подставное лицо, которое работает публичным, как это говорят, франтующим администратором – ну, работа такая, зицпредседатель Фунт, ровно как описано это было у Ильфа и Петрова в свое время. Работает вот таким франтующим менеджером для большого количества разных жуликов. А давайте посмотрим, а где еще этот чувак, в каких еще он компаниях – и найдем много интересного.
А давайте посмотрим на этот банк, где у них у всех деньги лежат рядом на счетах со смежными номерами. А давайте посмотрим на квартиры, которые они все накупили в одном кооперативе. Они же ленивые – один купил, другому сказал: слушай, отличное место, давай я тебе дам телефончик одного пацана, он тебе поможет. Тот берет телефончик и идет к пацану, тот помогает. И они оказываются соседями на одной лестничной клетке. Нашли одного – потом нашли другого.
Так это и делается, так это и раскапывается. Это очень трудная многодельная сложная работа. Нужно много в это вложить. А потом кто-то вылезет и скажет: а это им все Обама слил. Да потому что вы представить себе не можете, как это делается. У вас фантазии не хватает понять, что бывают такие вещи, которые делаются трудом. И там не требуется ни заказчика, ни сливальщика, никого там не требуется.
Труд требуется. Обычно это делают журналисты, а в данном случае это делают вот разнообразные блогеры. И сколько угодно можно, глядя на это, говорить: ну, мы же знаем, какие отношения между Бастрыкиным и Чайкой, между Чайкой и Бастрыкиным. Что-нибудь новенькое придумайте. По существу-то ответить не можете ничего вообще, совсем.
Ну вот. Мы знаем, что сегодня Фонд борьбы с коррупцией подал на Чайку иск судебный о защите чести и достоинства и деловой репутации. Мы знаем, что они этот иск проиграют, а скорее всего, его не примут, но подавать его, конечно, надо было. Потому что так поступила бы любая редакция, так поступила бы газета, телеканал, про которых бы сказали, что вот вы тут нам все наврали за чужие деньги.
Да нет, это профессиональная работа, которая продолжалась не один месяц, десятки людей работали. Некоторых из них я знаю. Я другое вам скажу, гораздо более интересное: они продолжают работать, эти самые люди. Вот сейчас я тут сижу треплю языком, а они там что-то роют. И когда они нароют, вы опять скажете, что им кто-то слил и что им кто-то заказал, еще чего-нибудь такое же придумаете.
Так что, давайте поздравим наших коллег с этой прекрасной работой и с тем, что хорошо зашло. И мы понимаем, что это не проходит даром. Вот такие вещи, они откладываются, знаете, они откладываются, как холестерин. Вот как-то по стенкам сосудов они постепенно налипают, и постепенно мы с вами начинаем лучше понимать и лучше знать, как устроена жизнь вокруг нас и государство, которое пытается убедить нас в том, что оно существует для нас. Нет, это не так.
С. Пархоменко: 21―35 в Москве, это вторая половина программы «Суть событий», я Сергей Пархоменко. Номер для смс-сообщений — +7-985-970-45-45, сайт www.echo.msk.ru, на котором множество разнообразных чудес, в том числе возможность отправлять сюда ко мне сообщения и смски.
Вот Таня воспользовалась такой возможностью и в результате целого моего почти получасового разговора про Навального и его большие, без преувеличения, без иронии скажу, журналистские успехи, пишет мне: «Получается, девиз журналиста – тщеславие. В чем смысл?» Девиз журналиста – публика, читатель, аудитория. Вот что такое девиз журналиста, вот чего хочет журналист. Журналист хочет аудитории, как и любой писатель, как любой кинематографист, как любой человек, который пытается что-то сказать.
Прежде всего, ему важно, чтобы его слышали и слушали, чтобы его понимали – вот что ему нужно. Для журналиста, да, аудитория чрезвычайна важна, и когда ему удается собрать такую аудиторию, как собрало расследование Навального, это, конечно, несомненно, большой успех.
А в чем смысл? – спрашивают у меня, вот вечный Дмитрий Мезенцев, который всегда здесь пишет. «В чем смысл этих разоблачений?». А в том смысл этих разоблачений, что никуда они не пропадают, это только кажется. Это только кажется, что вот «Диссернет», не знаю, опубликовал на этой неделе три истории про три работы, которые глава Государственной Думы Сергей Нарышкин: одну выдавал за свою кандидатскую, другую – за свою докторскую, а третью – за свою монографию научную.
И успешно все три раза выдавал, защитился и первый раз, и второй, и книжка эта монография вышла. А состоят они все из того, что вот нас юристы учат называть некорректными заимствованиями. Ну, вот видите, называю некорректными заимствованиями. Вы думаете, это куда-то пропало? Вы думаете, он когда-нибудь отвяжется от того, что вот теперь эти три истории вечно будут за ним волочиться, вечно?
И не останется ни одной Википедии, не останется ни одной биографии, составленной любым нормальным членораздельным человеком, который будет писать про этого Нарышкина, чтобы он не упомянул. Три раза некорректно позаимствовал: один раз – кандидатскую, другой раз – докторскую, третий раз – монографию.
И вот на подходе у нас там следующий, между прочим, крупнейший деятель арбитражного суда в России на сегодня, заместитель председателя Верховного суда Российской Федерации, глава Палаты по экономическим спорам. Та же абсолютно некорректно позаимствованная история с его диссертацией. Имеет это значение для судьи? А вы сами как думаете? Для судьи, который забирается так высоко.
А вот сейчас формальную жалобу «Диссернета» отправили в тот единственный в мире диссертационный совет, где есть член этого самого совета по имени «этот самый диссертант», зовут его Свириденко. Вот этот судья Свириденко, вот он же член этого диссовета и он же будет рассматривать заявление по поводу своей некорректно заимствованной диссертации. Вы думаете, это когда-нибудь от него отвяжется? Вы думаете, когда-нибудь он сможет отмыть, отскоблить свою репутацию от этой истории, безотносительно к тому, чем она кончится?
А вы думаете, что Чайка – когда-нибудь кто-нибудь теперь сможет произнести его фамилию вслух, не подумав о том, что он прочел? Вот это автоматическая ассоциация сегодня: Чайка – Цапок; Цапок – Чайка; Чайка – Цапок. И все эти гостиницы бесконечные, где министр культуры танцует канкан.
Вот теперь кто эти люди, вот что их репутация, вот что их имена. Вот то, грубо говоря, что будет написано на их могиле: здесь лежит человек, который добился, что Генеральная прокуратура Российской Федерации тесно сотрудничала с убийцами и насильниками, как было доказано в расследовании Навального. Он это будет тащить за собой до могилы. А вы говорите, это ни за чем не нужно. Нужно, еще как.
Ну, конечно, нельзя про послание президента Федеральному Собранию не сказать. Хотя, ну, знаете, больше всего это напоминает мне историю… есть такой старый-старый анекдот про надпись на клетке в зоопарке. В клетке страусы живут, и вот на этой клетке написано: птиц не пугать – пол бетонный.
Вот примерно так сегодня выглядит российская власть, примерно вот такие манеры продемонстрировал президент Путин. Сколько он ни пытался продемонстрировать, до какой степени он хладнокровен — вот все эти его знаменитые «помидорами не отделаетесь». Понятно же на самом деле, что это не они не отделаются помидорами, это мы не отделаемся помидорами.
Помидоры-то эти нужны нам, для начала. И строительство это нужно нам, для начала. И рабочие руки эти турецкие нужны здесь. И место, куда поехать под теплое солнце, нужно нам. Оно у них есть, а у нас – нет. И ни из Крыма, ни из Сочей Турции не сделаешь никогда, просто места не хватит. Так что, кто от чего не отделается – это мы не то что посмотрим, мы это будем видеть ближайшие несколько лет.
Но вот что важно, вот на самом деле, конечно, на что нужно обратить внимание – это не на то, что появляется в этих посланиях президента, а на то, что исчезает из них. Все обратили внимание на то, что исчезла Украина, ни слова не было сказано по этому поводу. Это доказательство, знаете, чего? Это доказательство абсолютной искусственности этой повестки.
Вот на протяжении целого года нам пытались доказать, в том числе тот же Путин пытался нам доказать, что там жизненные интересы, что это вот веками мы хотели этого Донбасса, и мы веками заслуживали этого Крыма, и вот наконец мы это сейчас все получим, и наконец справедливость восторжествует, и наконец злодей будет наказан.
Знаете, то, что происходило веками, то, что является естественным интересом, то, что является повесткой дня, которая вырастает из вековых, каких-то вековечных взаимоотношений, то не исчезает в один день. Если это в один день исчезло, вот можно просто взять и закрыть тему. Как в том ровно анекдоте: вам, товарищ майор, собраться – только рот закрыть.
Вот в данном случае товарищ подполковник как-то рот закрыл и собрался – и нету этой темы, ее больше не существует. Значит, вот так она и появилась. Раз ее можно легко проглотить, значит, ее легко можно было и создать на голом месте. Значит, это абсолютно искусственная политическая конструкция. Значит, это просто политический расчет и агрессия, и больше ничего.
И ровно так же однажды исчезнет Сирия, без следа. Вдруг окажется, что нет никакой Сирии, нет никакого Асада, нет никакого ИГИЛа. То есть, он будет, все это будет происходить где-то, потому что есть люди, которые серьезно этим занимаются и которые действительно погружены в эту тематику, и в эту проблему, и в эту трагедию, и в эту войну. А для нас это кусок пропаганды. Есть в телевизоре, есть в послании президента – значит, есть в природе. Нет в телевизоре, нет в послании президента – исчезло. Как Украина: бац – нету. Нету никакой Украины, нету никакого Донбасса, нет никакой границы, нет никакой линии фронта, нет никаких пленных – ничего этого нет, ничего этого не существует, все это не имеет значение. Есть вещи поважнее. Сирия у нас теперь поважнее.
И сразу вслед за помидорами Путин говорит, пожалуй, важнейшую фразу, важнейшую для этого его собрания: «От нас не дождутся, — говорит он, — нервной, истерической, опасной для нас самих и для всего мира реакции. Реакции, рассчитанной, может быть, на какие-то внешние эффекты или даже на сиюминутное внутриполитическое потребление. Этого не будет», — сказал Владимир Путин. И на следующий день Государственная Дума принимает сразу в двух чтениях закон о том, что Конституционный суд Российской Федерации имеет право выносить решение о неисполнении решений европейских судов.
Друзья мои, а это что, собственно? Это и есть истерическая, опасная для нас самих и для всего мира реакция, когда появляется страна, которая своему Конституционному суду, во главе которого находится человек, который пишет то, что пишет Зорькин в «Российской газете» раз за разом. Помните истории про крепостных, вот эту всю злокачественную ахинею, которую он время от времени выдает? Вот эту вот историю про то, что, ну, в общем, закон – это такая вещь, к которой надо относиться как к инструменту.
Вот это ровно, когда Конституционный суд страны берет на себя самочинное право, вопреки своей собственной Конституции – Конституционный суд вопреки Конституции. Вы слышите, что я сказал? Берет на себя вот это странное право объявлять, что это решение международного суда является исполнимым, а это решение является неисполнимым.
Знаете, что это означает? Это означает, что разрушается не система взаимоотношений между судами Российской Федерации и, скажем, европейскими международными судами. Это означает, что разрушается система взаимоотношений внутри российской судебной системы, судебной иерархии. Потому что Конституционный суд не может рассматривать никаких конкретных дел ни по какому конкретному поводу. Конституционный суд может рассматривать взаимодействие между законами и взаимоотношения между двумя законодательными текстами, между законами и Конституцией, между разными статьями Конституции и так далее.
А конкретные дела заканчиваются на Верховном суде Российской Федерации. Неслучайно созданы две пирамиды рядом: одна пирамида конституционного правосудия, другая пирамида, собственно, вот этого общего правосудия во главе с Верховным судом. Когда-то еще была арбитражная пирамида, но ее слили вот с этим самым Верховным судом. И вот там образовался этот самый Свириденко, про которого я тут рассказывал, за которым гоняется теперь «Диссернет».
Так вот, что получается сегодня? Сегодня получается, что Конституционный суд вот ровно вот в этом описанном Путиным порядке, в порядке реакции, рассчитанной, может быть, на какие-то внешние эффекты, это мы демонстрируем окружающему миру, а также на сиюминутное внутриполитическое потребление, потому что нам надо продемонстрировать телезрителю Петра Толстого, телезрителю и телеслушателю Соловьева нам надо продемонстрировать, что мы круче и что мы в гробу видали этот европейский суд. Вот зачем это нужно. Во имя этого мы создаем ситуацию, в которой мы полностью ломаем разделение между Конституционным и Верховным судом, между двумя системами правосудия.
К чему это может привести? Вот смотрите, простейшая ситуация. Вот некто гражданин А судится с гражданином Б. Судится в районном суде, потом в городском суде, потом еще так, потом еще сяк – и доходит до Верховного суда. И решение принято, Верховный суд постановляет: прав гражданин А. Гражданин Б этим недоволен, он идет в европейский суд и пытается опровергнуть это решение. Безуспешно, европейский суд говорит: нет, парень, все верно, прав, действительно, гражданин А, а ты, действительно, неправ, и решение наше не в твою пользу.
После этого это попадает в Конституционный суд, и Конституционный суд говорит: не-не, нам не нравится это решение европейского суда, мы его перевешиваем обратно. По существу, в этой ситуации мы оказываемся в положении, когда Верховный суд решил, что прав гражданин А, а Конституционный суд решил, что прав гражданин Б. Как будем разбираться? Куда будет обращаться с этим? Никуда? К президенту будем? Дорогой Владимир Владимирович, нельзя ли как-нибудь рассудить? У нас два верховных суда поссорились из-за граждан А и Б.
Если вы думаете, что это умозрительная фантастическая какая-то выдуманная ситуация, вы ошибаетесь. Вы будете это иметь регулярно, вы будете иметь бесконечный конфликт теперь, вот такой же ровно конфликт, как вы имеете между Прокуратурой и Следственным комитетом, которым объясняют любую появившуюся информацию. Вы будете иметь эту же историю между Верховным и Конституционным судом теперь. Это абсолютно очевидно.
И это ситуация, в которой президент страны, который, несомненно, инспирировал эту историю, потому что все, что происходит в Конституционном суде, все, что происходит в Государственной Думе, вылезает из Кремля. И такого рода вещи точно без Кремля обойтись не могли, без Администрации президента.
Президент страны столкнул два верховных суда. В лице своей Администрации он это сделал, не сам. Он сам, может, ни сном, ни духом, может, он не слыхал про это. А те унюхали, унюхали его монаршую волю. Потому что сейчас нужен сильный шаг, сейчас нужен демонстративный жест, сейчас надо продемонстрировать, что никакой нам европейский суд не указ и всякое такое. И они эти жесты будут делать дальше и дальше.
Вот сегодня ровно, опять свежая сегодняшняя история, опять из Думы – история про то, что давайте мы будем лишать гражданства – господин Миронов про это говорит хорошо поставленным голосом – лишать гражданства террористов. Можно принять такой закон? Да запросто, за три минуты. Вообще ничего не стоит принять такой закон. И оказаться после этого посмешищем перед всем остальным миром, потому что весь мир знает, что это такое.
И в свое время даже была специальная резолюция ООН на эту тему: нельзя плодить людей без гражданства. Никакие люди, никакие преступники, никакие террористы не могут висеть между небом и землей. Нельзя отнять у человека, ни у какого, в том числе у преступника, хотя бы потому, что непонятно, как его судить; непонятно, как его преследовать; непонятно, какая судебная система и какая полицейская система тогда отвечает за его поимку. Нельзя у человека отнять его единственный паспорт. Нельзя человеку, у которого есть одно гражданство, сказать: больше у тебя нет гражданства. А чего у него есть-то? Где он тогда?
Ссылаются на Францию. Это ложь, нету этого во Франции. Во Франции есть порядок, в котором вид на жительство может быть аннулирован, по очень редким мотивам, но может, может быть аннулирован у человека, у которого есть другое гражданство. Когда, я не знаю, какой-нибудь марокканец, или тунисец, или алжирец, или ливиец, или суданец приехал по Францию, сохранил свое суданское гражданство, получил там вид на жительство, потом совершил какое-нибудь ужасное преступление – у него отнимают этот вид на жительство, и он остается со своим суданским гражданством, как и был.
Никакой человек с французским гражданством как единственным, человек, который родился во Франции, получил по рождению это гражданство, или человек, который приехал и натурализовался, что называется, стал гражданином Франции и утратил свое прежнее гражданство, никто у него это не отнимет. Это только Марин Ле Пен один раз предложила – так на нее накинулись со всех сторон, она уже как-то уползла обратно в норку с этим и уже не смеет произносить это вслух теперь. А здесь гражданин Миронов продолжает ссылаться на эту ахинею.
Кстати, мне, вот я смотрю, здесь пишут, что а как же вот люди без гражданства в Латвии и других странах Прибалтики? Послушайте, люди без гражданства – это плохой перевод, это проблемы терминологии. На самом деле у людей без гражданства есть паспорт, вот у этих самых латышских так называемых не граждан. Есть такой статус «не гражданин». Неприятная, надо сказать, печальная вещь, несправедливая во многом. Ну, вот никакое государство не идеально, латвийское государство тоже не идеально, и эстонское, и литовское.
Вот есть этот статус «не гражданин», но у этого человека есть паспорт вот этого самого «не гражданина», и он с этим паспортом живет, и он пользуется огромным количеством прав и возможностей нормального гражданина, за исключением, скажем, избирательного права и возможности в некоторых случаях занимать какие-то государственные должности. Это несправедливая вещь, но это не означает, что у него нет никакого гражданства.
Но Государственная Дума не думает об этом, господину Миронову это в голову не приходит. А если приходит, он гонит от себя эти мысли, потому что его интересует другое – его интересует жест. А что произойдет на самом деле, ему неважно. Он думает о собственных взаимоотношениях с большим начальством, он думает о своей собственной завтрашней карьере, о том, похвалят его или не похвалят его за это.
Кстати, иногда вот это – и это последний сюжет для этой передачи – иногда это дает чрезвычайно интересный какой-то выхлоп. Вот сегодняшняя еще история, которую я считаю себя обязанным упомянуть – история про заявку, которая была подана на митинг и шествие 12 декабря. В том числе мой давний друг и коллега Саша Рыклин этим занимался, вот вы слышали его комментарий сегодня. Они получили отказ. И мэрия, вопреки Конституции, вопреки статье, которая гарантирует за нами с вами право в уведомительном порядке организовывать разного рода массовые мероприятия, им отказали.
Но вот что интересно: не посмели написать это на бумаге. Вот сегодня, если будете искать, легко найдете, в Фейсбуке этого полно, во многих местах вообще в интернете сейчас этот документ гуляет сегодняшний. Мэрия выдала за подписью одного из довольно важных чиновников Московской мэрии, выдала бумагу, в которой сказано: ваше заявление рассмотрено. Точка. Они не нашли там в мэрии человека, который согласился бы поставить свою подпись под совершенно беззаконным документом, каким был бы отказ просто без всяких альтернатив.
Они обязаны в крайнем случае предложить другое время, другое место, другую форму. Они ничего этого не предлагают, говорят «нет». Но говорят это на словах, а написать на бумаге этого они не смеют, потому что они понимают, что они оставляют следы. И есть какой-то конкретный человек, который должен поставить свое имя, и там в мэрии этого человека не находится. И они выдают бессмысленную бумагу о том, что ваше уведомление рассмотрено, сообщаем вам, что ваше мероприятие помешает тому и сему.
Ну, сделайте так, чтобы не помешало. Это, в конце концов, ваша работа. И опять ссылки на Францию: а вот во Франции же запретили после теракта 13 ноября, запретили проводить в Париже всякие массовые манифестации. Послушайте, там президент объявил чрезвычайное положение на всей территории страны сначала. Просто вышел и сказал: чрезвычайное положение. Закрываем границы, вводим войска и объявляем чрезвычайное положение. В условиях чрезвычайного положения большая просьба к гражданам не отвлекать полицию от беготни за террористами, у нас их тут, как мы видим, много развелось.
А у нас что, есть чрезвычайное положение в стране? У нас есть какие-нибудь специальные меры, предпринятые для этого? У нас что такое? Речь идет о 12 декабря, мэрия ссылается на то, что новогодние праздники надо готовить. Ну, готовьте. Ссылается на то, что это им будет неудобно. Ну, сделайте, чтобы было удобно, это ваша работа. Хорошо на самом деле, очень хорошо, что они не смеют эти слова взять в рот. Это здорово, это значит, что они думают о завтрашнем дне, это значит, что они что-то чуют. Я не думаю, что они что-то знают о том, что произойдет завтра, скоро, но чуют – это точно. Чуйка у них работает, и в данном случае как-то все с этим в порядке. Вот обратите на это внимание.
И это происходит тогда, когда существует в стране журналистика, когда существует пресса, в любой форме. Вот сейчас выяснилось, что российская журналистика существует вот в этой форме, в виде вот этих самых гражданских сообществ, вроде ФБК, которые занимаются этими расследованиями.
Вот человек, который должен был подписать эту самую беззаконную бумагу, не подписывает ее, потому что знает, что не пропустят просто так. Напишут, много будут про это говорить, долго будут трепать, не оставят в покое, прилипнет навсегда и так далее. Это важная на самом деле очень вещь. И именно поэтому нам важно знать, кто совершает эти жесты.
Кто совершил жест с абсолютно беззаконным этим законопроектом по поводу Конституционного суда? Ну, вот есть такой, много раз я тут произносил его имя в разных обстоятельствах, такой сенатор Клишас, который из кожи вон лезет, просто из трусов выпрыгивает, предлагая президенту разные всякие ценные инициативы. Это он придумывал все истории про то, как мучить общественные организации разного рода некоммерческие и неправительственные. Это благодаря вот таким, как он, мы на прошлой неделе, между прочим, объявили Фонд Сороса независимый, объявили его нежелательной организацией.
Фонд Сороса, который спас русскую науку, для начала. Сорос, который привез сто миллионов долларов в начале 90-х годов и раздавал их здесь людям просто на хлеб и на то, чтобы они могли ездить на международные конференции и участвовать в научной жизни, что чрезвычайно важно для любого ученого. И я отлично помню, как в Государственной Думе, той еще давней Государственной Думе, коммунист академик Коптюк выступал тогда и говорил: кто Сороса тронет – я своими руками удавлю, — говорил он. Так что, это все запомним, и сенатору Клишасу запомним тоже.
Это была программа «Суть событий», я Сергей Пархоменко. Всего хорошего, до свидания, до будущей пятницы.
Комментарии