«В начале 30-х на Украине не было хлеба, поэтому масло мазали прямо на колбасу» (с)

Точное количество жертв голода 1933 года — одна из самых жгучих тайн советской истории. Некоторые считают вопрос о голодоморе на Украине закрытым, но если посмотреть на статистику смертности тех лет в регионе, возникает множество вопросов.

Как только ни пробовали вычислять число жертв голода — например, основываясь на данных переписи 1937 года. Логика железная: результаты переписи были отменены? Были. Значит, она содержала правдивые цифры, которые советское руководство хотело скрыть, не могли же их отменить из-за ошибок при проведении переписи. Пусть в СССР во всех областях жизни царил бардак, но статистика работала как часы.

Результаты тоже получались разные. В 2000-е годы на Украине говорили о 7-10 миллионах жертв. Президент Украины Виктор Ющенко как-то в запале дошел даже до 25 миллионов, но такое было только однажды. Он вовремя сообразил, что если число умерших будет в общих чертах совпадать с численностью украинского народа, то основания для существования Украины становятся весьма зыбкими.

В начале марта 1933 года на заседании Политбюро Украины произошла трагикомическая история. Секретарь Киевского обкома Демченко во всеуслышание заявил, будто в Дарницу на бойню привезли вагон трупов. Несколько ошалевшие от такого известия присутствующие попытались объяснить ответственному товарищу, что ничего подобного быть не могло, но тот стоял на своем. Лишь на следующий день, после того как ГПУ расследовало эту историю (оказавшуюся, конечно же, слухом), товарищ Демченко извинился, заявив, что ему об этом поведал некий работник обкома.

Обратите внимание на персоналии: не колхозный сторож за бутылкой власти ругает, не домохозяйка в очереди сплетни пересказывает — секретарь обкома на заседании Политбюро. Чего же тогда требовать от сторожей и домохозяек?

История с «вагоном трупов» воскресла во времена перестройки. Вагон за эти годы превратился сперва в эшелон, потом в эшелоны, и даже прирос некой кинохроникой, где действительно какой-то паровоз тащит некие вагоны, полные мертвых тел. Откуда взяли киноленту — непонятно. Скорее всего, нашли в хронике немецких преступлений Второй мировой войны.

Семь миллионов погибших, за которых упорно держатся украинские специалисты по голодомору, восходят к тому же времени. Некто Евген Ляхович в 1934 году в работе «Украинское питание» пишет: «Считают, что в 1933 году шесть миллионов украинцев умерли из-за голодовки». Кто считает, почему считают, кто вообще считал жертвы? Впрочем, пану  Ляховичу — члену ОУН, представителю украинских националистов в Великобритании — едва ли это интересно.

 

Ему вторит германский консул в Харькове, в 1933 году пишущий в отчете руководству: «Голод на Украине потребовал от крестьянства миллионов смертей. Если считать семь миллионов (по дружескому официальному сообщению), то не будет слишком много, а это означает, что четверть крестьянского населения уничтожена». Интересно, что это был за «друг», снабжавший господина консула информацией? Случаем, не еще один представитель руководства ОУН, соратник пана Ляховича?

Впрочем, сейчас даже на Украине успокоились на довольно скромной цифре. Согласно последним подсчетам института демографии и социальных исследований Национальной академии наук Украины, в 1932-1933 годах в республике от причин, связанных с голодом, погибли 3,5 миллиона человек — правда, украинские демографы упорно не говорят, какими источниками пользовались. Источник тут может быть только один: отчеты статистического управления, суммировавшего данные загсов и сельсоветов. Все остальное — от лукавого.

Понятно, по какой причине неизвестно число жертв великого голода 1922 года, — в перемешанной войнами и революциями стране, где большинство населения вообще не имело документов, ни о какой статистике речи быть не может. В 30-е же, когда жизнь устоялась, а европейская часть СССР была уже покрыта системой ЗАГСов, ничего не могло помешать подсчитать рождаемость и смертность. То, что при социализме эти данные были засекречены, — тоже понятно, но ведь не уничтожены же. Если эти отчеты есть в Киеве, то они наверняка существуют и в Москве.

Есть в столице, неподалеку от станции метро «Фрунзенская», большое мрачноватое здание. Называется оно ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации. Мой соавтор по книге «Мифология голодомора» Иван Чигирин, отправился туда и получил заполненный от руки здоровенный талмуд — данные ЦУНХУ (Центральное управление народно-хозяйственного учета Госплана СССР — так тогда называлось Центральное статистическое управление) о рождаемости, смертности и естественном приросте населения за 30-е годы. Судя по учетному листку, эти данные за все годы гласности и открытости архивов мало кого интересовали.

Итак, согласно рассекреченным данным ЦУНХУ, составленным на основании справок Управления народно-хозяйственного учета УССР, в 1932 году на Украине умерло 668,2 тысячи человек, в 1933 году — 1850,3 тысячи человек, а всего за два года — 2518,5 тысячи человек.

Это люди, умершие от всех причин, — сюда вошли и кумовья, допившиеся до смерти на посиделках, и колхозник, забоданный до смерти подопечным бугаем, и умершие от скарлатины младенцы, и покинувшие этот мир старики. Как сюда уместилось 3,5 миллиона умерших голодной смертью — вопрос к украинским демографам, поскольку других источников подсчетов у них нет и по определению быть не может.

Как же вычислить тех, кто пал жертвой гуманитарной катастрофы? В этом нам снова поможет статистика. С 1927-го по 1937 годы (без 1932 и 1933 годов) при средней численности населения республики в 31,9 миллиона в среднем в год умирало 465,6 тысяч человек (для сравнения: на Украине от всех причин в 2005 году умерло 782 тысячи при населении 47,1 миллиона человек — цифры вполне сопоставимы).

Чтобы оценить число жертв гуманитарной катастрофы, нам достаточно узнать избыточную смертность, сверх естественной численности. Если из общего числа умерших в 1932 и 1933 годах мы вычтем среднюю цифру, то общее число умерших составит: 2518,5 — (465,6 х 2) = 1587,3 тысяч человек. Это максимальная избыточная смертность в этот период.

Но это еще не все. После 1933 года смертность в республике уменьшилась (что вполне понятно — во время голода погибали более слабые, в том числе и те, кто должен был умереть естественным образом несколько лет спустя). Поэтому правильней будет взять среднюю цифру не за десять лет, а с 1927 по 1931 годы. Она составляет 522 тысячи человек.

 

Сделав те же подсчеты, мы получим 1474,5 тысячи человек. Это минимальная избыточная смертность. Взяв среднее арифметическое и округлив, мы получим, что в 1932-1933 годах умерло на 1,5 миллиона человек больше, чем при средней смертности.

Насколько верны эти подсчеты? В объяснительной записке к материалам указана максимальная погрешность — 21 процент от фактических цифр. Прибавив к полученному нами числу еще 21 процент, получим 1,8 миллиона. Это предельно возможная избыточная смертность в республике, число жертв именно гуманитарной катастрофы, а не горилки, быка, возраста или скарлатины.

Но куда более потрясающее открытие ждет нас при взгляде на другие данные того же архива, а именно помесячную смертность в республике.

Глядя на них, вообще перестаешь что-либо понимать. Умирать от голода в России обычно начинали зимой, смертность увеличивалась к весне, достигая своего пика в марте-апреле, и к началу лета сходила на нет.

Даже если нет хлеба, то в начале июня уже появляются первые овощи, в лесу и в поле — съедобные растения, в реках можно ловить рыбу. В блокадном Ленинграде, на севере, в каменном городе, где трава росла лишь в скверах и на газонах — и то последним месяцем массовой смертности был май. Что же мы видим на Украине?

Минимум смертности той зимой приходится на декабрь-январь. Начиная с февраля она резко растет как в городах, так и в деревнях. В апреле — мае вырастает в городах по сравнению с январем примерно в два раза, в деревнях, где люди по большей части живут своими запасами, в апреле — в четыре, а в мае — почти в шесть раз.

Потом начинается что-то непонятное. Вместо положенного спада рост смертности продолжается. В июне — июле в городах она в два с половиной раза превышает январскую, а в селах — в восемь и в семь раз. Затем она начинает падать, хотя еще остается повышенной, достигает январской цифры к октябрю и снижается дальше.

Можно, конечно, вбивать факты в теорию молотком, рассказывая об отсроченных последствиях голода, но не заставляйте нас верить в отсроченные последствия, унесшие больше жизней, чем сам голод. Такого просто не бывает.

Теперь взглянем на данные 1932 года, когда не было голодомора. И что мы видим? С февраля смертность начинает расти. В мае в городах она повышается всего на 25 процентов, зато в деревнях — на две трети. Смертность снова достигает максимума в июне (в полтора раза больше в городах и почти в два раза в деревнях), в июле держится на том же уровне, начинает падать в августе, хотя и не так резко, как в 1933 году, а достигает январской цифры к октябрю, и снижается дальше. При этом летом 1932 года умирало людей больше, чем голодной зимой 1932-1933 годов.

Простой подсчет показывает, что на эту «неправильную», аномальную смертность в 1933 году приходится около 75 тысяч человек в городах и 800 тысяч в селах, то есть более половины умерших в том роковом году на Украине по определению не могли умереть от голода. В чем же дело?

 

В российском архиве, где хранятся эти данные, почему-то нет сведений о причинах смертности на Украине за 1933 год. По всем областям и республикам есть, а по Украине — нет, что также заставляет задуматься. Советские архивы по разного рода политическим соображениям «чистили» неоднократно, и исчезновение этой информации, которая неудобна только одной политической кампании — «голодоморной», вкупе с вышеприведенными странными цифрами, заставляет предположить, что голод не был основной причиной смертности в 1933 году. Если все эти люди умерли от голода, то в чем причина внезапной пропажи данных из государственного архива?

История знает три причины массовой смертности: голод, война, эпидемия. Голода летом не может быть по определению. Войны в 1933 году тоже не наблюдалось. Остается третья составляющая — эпидемия (впрочем, сейчас назвали бы эпидемией повседневную жизнь предвоенного СССР).

По данным украинского государственного института здравоохранения, в 1927 году в республике заразные болезни стали причиной смерти 25,9 процента умерших в городах и 28,6 процента — на селе. Если вынести за скобки туберкулез (13,1 процента и 11,1 процента соответственно), то на долю прочих инфекционных болезней останется 12,8 процента и 17,5 процента.

По большей части это хвори, которые современный российский обыватель встречает лишь в исторической литературе и в названиях детских прививок: скарлатина, корь, дифтерия, тиф. Болезни эти либо круглогодичные, либо свирепствующие преимущественно в холодное время года. Но есть одно заболевание, дающее ярко выраженный летний максимум — малярия.

Данные из картотеки ЦУНХУ о распространении основных инфекционных заболеваний в УССР свидетельствуют, что в 1932-1933 годах на Украине случилась вспышка малярии. В 1932 году было зарегистрировано 767 224 случая заболевания, а в 1933 — 1 994 915 случаев. (Украина — не исключение: по СССР в целом в 1932 году насчитывалось 6 282 886 случая малярии, а в 1933 — 3 141 415 случаев.) Причем это только зарегистрированные случаи — многие больные не попадали в поле зрения врачей.

Ни одна другая болезнь и близко не подходит к малярии по численности заболевших. В интересующий нас период за стотысячный рубеж на Украине перевалили лишь две заразные болезни: сыпной тиф в 1932 году (212 644 случая) и дизентерия в 1933 (148 733 случая). По всей стране миллионный рубеж не перешла ни одна.

В Российской империи, а потом и в раннем СССР малярия была распространена почти по всей стране, вплоть до Архангельской губернии. В середине 30-х годов советские врачи объявили ей войну на уничтожение и почти вывели, так что заболевание малярией сейчас воспринимается как курьез, но до войны все было совсем иначе.

«Большая медицинская энциклопедия», выпущенная в конце 20-х годов, сообщает, что начиная с 1917 года страна пережила две пандемии малярии: одну во время Гражданской войны, другую — с 1922 года (третья стартовала как раз в начале 30-х годов). Смертность от этой болезни, в общем-то, невелика — по данным стационаров, от двух до пяти процентов заболевших.

Но, во-первых, это в больницах — там лечат. Многие больные, особенно сельские жители, не то что больниц — даже врачей в глаза не видели. Во-вторых, здесь речь идет о малярии в целом, а смертность очень сильно зависит от ее формы. Как отмечается в «Русском медицинском журнале», «трехдневная, четырехдневная и овале-малярия являются доброкачественными инфекциями и почти никогда не приводят к летальному исходу, в то время как тропическая малярия при позднем и/или неадекватном лечении практически всегда ведет к смерти больного».

Теперь о пресловутом летнем максимуме. «Большая медицинская энциклопедия» сообщает: «В Европейской части РСФСР, в Белоруссии, Украине и Сибири максимум заболеваний наблюдается весной (в апреле-мае), в Закавказье и среднеазиатских республиках — в конце лета или в начале осени (в августе-сентябре). Там, где преобладающей формой является трехдневная малярия, наблюдается весенний подъем; наоборот — там, где большое распространение имеет тропическая форма малярии, отмечается летне-осенний подъем».

 

Если нам удастся найти свидетельства, что на Украине в тот год свирепствовала не обычная трехдневная, а тропическая малярия, то можно считать, что мы нашли причину летнего пика смертности.

Свидетельство нашлось на удивление легко. Днепропетровский областной отдел ГПУ в докладной записке от 5 марта 1933 года доносит: «По Нововасильевскому району высокая смертность относится в значительной мере к массовым заболеваниям тропической малярией, которая приняла характер массовой эпидемии с большим количеством смертельных исходов».

Казалось бы, откуда малярия в марте, когда никаких комаров нет и в помине? Дело в том, что в холодных широтах инкубационный период этой болезни может составлять, в отличие от обычных 8-10 дней, до 14 месяцев.

Так что была в том году на Украине тропическая малярия. Как это ни огорчит любителей обличения «клятых москалей», в 1933 году на Украине от голода как такового умерло не более 800 тысяч человек (и то если считать всех умерших с января по май жертвами именно голода — а это не так).