Остаться в живых. Вторая жизнь жертв терактов

У меня есть подруга. Назовем ее Ирина. Ее дочь Дашка сидела в зале и смотрела мюзикл «Норд-Ост» вместе со своей лучшей подружкой и ее мамой. Подружка умерла, Дашка и мама девочки выжили…

Вот так, в один момент, потерять близкого… Я, правда, не знаю, как это можно пережить. Начинается новый отсчет времени: от даты смерти. Точно такой же отсчет начинается и для тех, кто «прошел по краю», для тех, кто выжил… Судьбы этих людей тоже сломаны. И, знаете, они не радуются каждому дню и не благодарят бога за данный им второй шанс.

У меня есть подруга. Назовем ее Ирина. Ее дочь Дашка сидела в зале и смотрела мюзикл «Норд-Ост» вместе со своей лучшей подружкой и ее мамой. Подружка умерла, Дашка и мама девочки выжили. Ирина держала за плечи эту женщину, которая не понимала, зачем ей жить, если ее ребенка больше нет, и вспоминала случаи: когда она за что-то отлупила Дашку тапкой по попе, не купила ей новый телефон. Даже вспомнила, как выскочила на работу, бросив годовалую дочь на няню. Ирина плакала, молилась богу и обещала стать хорошей мамой, самой лучшей.

Она уволилась с работы и перечитала гору литературы по психологии. Дашка сначала плакала, вспоминала свою подружку, но все реже и реже. И когда в гости приходила мама подружки, Даша старалась побыстрее удрать в свою комнату.

Ирина собиралась на кладбище на могилу к подруге дочери. Даша ехать отказалась. Сказала, что лучше в кино пойдет. Ирина села в коридоре и заплакала. И в этот момент Дашка начала кричать. Она кричала, что мать дура, и ничего не понимает, что она ее ненавидит и лучше бы она, Дашка, тогда умерла, чем так жить. Ирина молчала и продолжала беззвучно плакать. Но тут не выдержал отец семейства. Он дал дочери подзатыльник, отправил в комнату и велел сесть за учебник.

– Ты что? – ахнула Ирина.

– А ты что?! – закричал муж, – Сколько можно? Ты не видишь, что калечишь ее?

Ирина продолжала плакать.

– Прекрати сейчас же, я физически не могу видеть твое вечно виноватое несчастное лицо. Ты давно на себя в зеркало смотрела? Ты не вдова! Я здесь, живой! На Дашке воду возить надо! Ей мать нужна! В кого ты превратилась?   

Муж ушел, хлопнув дверью. Ирина плакала и вела с супругом внутренний диалог. Она сама с собой решила, что мужчины – они вот такие, другие, бесчувственные, и ничего не понимают, и что она ведь только ради Дашки живет.

Конечно, где — то очень глубоко в душе Ирина понимала, что от семейной жизни осталось одно воспоминание, и она даже не замечает: пришел муж вечером домой или нет, и ей, если уж совсем честно, все равно. Но она тут же отвергла мысль о разводе – это ведь такой удар для Даши. Ничего, будет терпеть. Ради ребенка.  

Сама Даша, кстати, давно знала, что у отца есть любовница, которая родила девочку. Даша видела свою сводную сестру и очень была ей рада. С удовольствием она ходила с отцом и потенциальной мачехой в торговые центры и в кино. Дашке было все равно куда, лишь бы не оставаться дома.

А с веселой мачехой, в отличие от вечно плачущей матери, можно хоть про шмотки поболтать. Кстати, они с отцом, не сговариваясь, решили не говорить маме правду. Пока…

…Лилька прошла по переходу на Тверской за две минуты до теракта. Ударной волной ее буквально вынесло на лестницу. В тот момент она решила, что это –  ее судьба, ее второй шанс. Лилька поверила в бога и пошла креститься. Лилькин отец – еврей, сидел на старом продавленном диванчике и листал книжку, не видя букв и страниц. Он уважал выбор дочери, но не мог с ним смириться. Как будто впал в транс. Лилькина мать, которая не верила ни в бога, ни в черта, а верила в работу до седьмого пота, говорила, что Лильке надо заняться делом вместо того, чтобы службы простаивать. И «думать своей башкой» вместо того, чтобы по любому поводу бегать к батюшке за советом. 
 
А у Лильки жизнь побежала вприпрыжку. Она познакомилась с бесчисленным количеством людей, все время ходила на какие-то чаепития, встречи, ездила в поездки. И очень быстро познакомилась с молодым человеком, который, опять же, очень быстро, почти сразу же, предложил ей руку и сердце. Лилька не успела моргнуть глазом, как священник благословил ее на брак. Надо сказать, что Лильке к этому времени было двадцать восемь, и последние лет десять она безуспешно пыталась построить личную жизнь. В общем, она еще раз убедилась в том, что это – судьба.

В православные праздники она приносила цветы в переход и молилась за погибших, чувствуя себя избранной. Значит, не просто так она осталась жить. Значит, на то была ЕГО воля. Это ощущение «избранности» не покидало ее ни на мгновение; друзей и подруг из ее «прошлой жизни» оно раздражало. Лилька порвала все связи.

На свадьбе не было ее родителей, зато были шапочно знакомые прихожане из их храма.

То, что с мужем не совсем все в порядке, она поняла в первую брачную ночь, случившуюся после венчания. Через неделю он привязал ее к стулу и избил – за то, что оказалась не девственницей. Еще через месяц она узнала, что муж страдает психическим заболеванием, о котором знал и священник, благословивший их на брак.

Сейчас у Лильки четверо детей. Один из сыновей унаследовал заболевание. Лилька истово молится. Муж продолжает над ней издеваться.

– Почему ты его не бросишь? – спросила я, подруга из ее той, прошлой жизни.

– Ты не понимаешь. Ты живешь неправильно, – ответила она, – жизнь – это послушание. А все ваши свободы и соблазны – только у бесов в аду.

– Лилька!

– Мне жаль, что тот теракт не случился раньше.

В ее iPod закачаны жития святых, в сумке лежит псалтырь – единственная книга, которую она прочла за последние несколько лет. Ее муж – извращенец и садист. Ее дети ходят, как маленькие бледные тени – мать заставляет их поститься, – с вечным страхом в глазах. Лилька сказала, что после этого, последнего теракта, в истинную веру обратятся многие. И она будет об этом молиться.