Когда я впервые почувствовал, как болен СССР

…Если честно, я не очень люблю вспоминать эту командировку, потому что в этой командировке я впервые почувствовал, как болен СССР. Сразу оговорюсь, я не претендую на всеобщность и никому не навязываю свои взгляды. Я лишь вспоминаю всё то, чему был свидетелем сам.

7 декабря 1988 года страшный удар стихии обрушился на Армению. За четверть часа был стёрт с лицу земли городок Спитак и превращён в руины Ленинакан, город с населением 250 тысяч человек.

Тогда я работал в газете МО ПВО «На боевом посту». И не знаю как, но нам с редактором отдела комсомольской жизни Андреем Крайним удалось уговорить редактора газеты Губанова отпустить нас в командировку в Ленинакан. Условие было одно — дорога за наш счёт. Редакция её не оплачивала. Но для меня это как раз не было проблемой. Четыре года в отделе боевой подготовки авиации сделали из меня не только хорошего спеца в авиации, но и помогли приобрести кучу знакомых в этом замечательном мире.

В Ленинакан мы вылетели 11 декабря.

…В проклятое советское время, чтобы вылететь с военного аэродрома, военному достаточно было иметь на руках командировочное удостоверение, после чего решение взять тебя на борт оставалось за командиром корабля. Обычно проблем не было никогда, а если на тебе была авиационная форма — так и подавно! Я летал на Север и на Дальний Восток, в Среднюю Азию и Закавказье. Понятное дело, что о деньгах в этом случае речи не шло.

Перед отлётом мы с женой собрали целую сумку детских вещей, чтобы передать их нуждающимся. Из чего-то дочка просто уже выросла, а что-то, решили, более нужно тем, у кого ничего не осталось. Свитерочки, кофточки, комбинезончик. Жена все их выстирала, выгладила.

Ил-76, которым мы летели, был загружен контейнерами с новыми, с баз хранения — военными палатками всех видов. Но в Ленинакане сесть с ходу мы не смогли. На подлёте к аэродрому находились десятки бортов, у которых уже заканчивалось топливо, и нас в ожидании «окна» посадили в ереванском «Звартноце». Там я и пережил своё первый шок. Сквозь плотный строй транспортных самолётов всех существовавших тогда в СССР типов «Ил» прорулил в самый край стоянки и там замер, фактически притёршись к громадному Ан-22, который так же ожидал разрешения на вылет в Ленинакан. Естественно, после двух часов полёта мы вышли «освежиться». Над аэродромом низко плыли серые низкие напоённые водой облака, из которых непрерывно выдавливалась на землю нудна морось. По рампе я сбежал на плиты и бодро потрусил к краю полосы, держась по авиационному суеверию за линией закрылков. У края я остановился перед огромной — в несколько метров высотой грудой мусора. …Я тогда ещё подумал, что очень странно, что на столичном аэродроме развели такой бардак, неужели трудно загнать сюда мусоровоз…

А потом я замер. Прямо под ногами лежала наполовину распотрошенная посылка из мешковины. На ней было старательно шариковой ручкой написано: «Ленинканцам от тульских школьников». Их распоротого бока торчали рукава спортивной куртки. Штаны от этого комплекта тёмной мокрой массой лежали в луже, в которой тонул край кучи. Я подошёл ближе. ВСЯ эта куча состояла из таких посылок. Судя по надписям, все они были из Тулы и области. Часть разорвана, но большая часть даже не вскрыта.

Я не знал, что думать.

Подошёл Андрей и мы молча долго стояли перед этой горой. Неожиданно из дождя вынырнул УАЗ и из него высочил майор в авиационной форме. Он подошёл к нам, и увидев на нас лётные комбезы, решил что мы из экипажа «Ила».

— Привет, мужики! — сипло сказал он и с близи стало видно, что майор находится на пределе усталости. Чёрные круги под глазами, лихорадочный блеск глаз, севший голос. — Где командир?

Мы не стали впадать в объяснения и просто кивнули в сторону борта. Он вздохнул и направился к самолёту.

— А это что? — не выдержал я и мотнул головой в сторону кучи.

Майор посмотрел на кучу и зло сплюнул.

— Не видишь что ли? Помощь трудящихся братской Армении.

— Но почему здесь и в таком виде? — уже не выдержал Андрей.

Майор посмотрел на нас с откровенным сарказмом.

— А в каком бы ты хотел их увидеть? Благодарные толпы с транспарантами «Спасибо за все!» Очереди из плачущих старушек? Хер там! Это для них мусор! Поэтому он так и валяется…

«Для них» — резануло слух.

— Для кого? — решил я идти до конца.

— Для армян! — зло огрызнулся майор.

У борта нас встретил командир — улыбчивый капитан Виктор из Пскова.

— Ты командир? — спросил его майор.

— Я, — кивнул он.

— Заместитель коменданта майор… — представился летун. — Что у вас на борту?

— Палатки, — ответил Виктор.

Майор озабоченно сдвинул брови.

— Блин! Так, слушай командир, поднимай рампу и никого на борт не пускай. Если будут ломиться местные макаки — гони их на хрен! Будут спрашивать, что привёз — на борту у тебя лопаты и кирки. Даже если первый секретарь приедет спрашивать. Понял? Если узнают, что везёшь палатки, растащат всё до гвоздя и пискнуть не успеешь. Извини. Охрану к тебе приставить не могу. Сейчас сядут немцы с медикаментами, мне их нужно прикрыть. А потом кедайняцы с продовольствием пойдут… Часа через четыре постараемся вас отправить. Как Ленинакан чуть разгрузят.

Всё сказанное совершенно не лезло в голову, и мы растерянно переглядывались. Какие макаки? Кто будет врываться в военный самолёт?

Но вот капитан Виктор, кажется, сообразил всё быстрее нас.

— Загружайтесь, ребята, — бросил он нам и направился к рампе. Мы за ним. А майор к своему УАЗу.

Едва успела закрыться крокодилья челюсть рампы и была втянута на борт раздвижная лестница, как из дождя к самолёту подъехала чёрная «Волга».

Из неё на бетонку вылезли двое армян. Один в кожаном пальто, второй в гражданских брюках и милицейском кителе. Они подошли к борту. Один из них, задрав голову, позвал:

— Эй, ребята!

Виктор выглянул в распахнутую дверь.

— Чего надо?

— Мы из комитета помощи пострадавшим. Вам нужна какая-нибудь помощь?

— Мы не пострадавшие, — отрезал Виктор.

— Может воды привезти, еды горячей? — словно и не заметил хмурой неприветливости тот, что в милицейском кителе. — Может вам с разгрузкой помочь? Людей прислать? Сейчас каждый час на счету. Надо людей спасать!

— Мы здесь не разгружаемся. Сейчас пойдём в Ленинакан.

— Хорошо! Удачи! — армяне загрузились в «Волгу» и канули в дождь.

Они были совсем не похожи на упомянутых майором злобных мародёров. Может быть, они ими и не были.

Мародёров мы увидели потом и с избытком.

В аэропорту Ленинакана было ещё более тесно, чем в Ереване. Грузовые «Илы» даже сруливали с асфальта стоянок на землю, чтобы дать место другим. Было полное ощущеие, что вся огромная страна «работала» в эти дни на изувеченную землетрясением Армению. Потом, в каких-то военных мемуарах я прочитал фразу «воздушный мост» — в Ленинакане я увидел целый воздушный конвейер. За сутки через Ленинакан и Звартноц проходили сотни боротов.

Так вот, в Ленинакане к борту подлетела целая кавалькада машин. «Жигули», «Волги» из которых выскочила целая бригада армян, бросившаяся буквально штурмовать опущенную стремянку. Только отборный мат командира и угроза всех перестрелять, хотя никакого оружия на борту не было, заставили армян слезть со стремянки, но не отойти от неё.

— Что привезли? — послышалось снизу.

— А кто ты такой, чтобы я тебе докладывал? — зло бросил командир.

— Мы спасатели! — заявил бородатый в дорогом кожаном пальто до пят.

— Кирки, лопаты, ломы, пилы, —перечислил командир и нахально добавил, — Хотите помочь в разгрузке?

На лицах бородатых проступило разочарование.

— Это хорошо! Нам сейчас нужны инструменты, — важно заявил бородатый в пальто. — Вам пришлют сейчас людей…

Потом он что-то гортанно крикнул своим, захлопали двери машин, и кавалькада растворилась в темноте. А минут через десять у борта остановился военный КамАЗ из кузова которого на землю начали тяжело спрыгивать солдаты. Из кабины вылез пехотный старлей. На лицах приехавших серой глиной застыло отупение запредельной усталости. Такое же, как на лице майора в Звартноце.

Приехавшие были разгрузочной командой. За эти сутки это был уже третий «Ил», который они разгружали. На вопрос, кто приезжал к борту перед этим, стралей только пожал плечами.

— Да тут всякой мрази немерянно! Шакалы! Дербанят иностранную гуманитарку и наше, что подороже. Продукты, запчасти, одежду.

Я не выдержал и спросил напрямую, почему здесь такой бардак? Неужели трудно взять аэропорт под охрану?

Оказалось, что аэропорт принадлежит гражданским властям и они категорически против того, чтобы армия взяла над ним контроль. Что этот вопрос уже несколько раз поднимался Родионовым (генерал-полковник Игорь Родионов — командующий ЗакВО), но из Москвы давали отбой. Мол, порядок здесь будут обеспечивать местные власти.

За последующие десять дней я хорошо изучил этот порядок.

Любой самолёт, который садился в Ленинакане, встречали армяне. Если самолёт был военным, то обычно начинался долгий торг на тему, что на борту. Командиры имели жёсткие инструкции не сообщать никому, кроме специальных представителей МО, что на борту. Потом подъезжала разгрузочная команда, грузовики и начиналась разгрузка. Но иногда, если армянам удавалось узнать, что на борту что-то ценное, то военных быстро оттесняли бригады армян, которые тут же загружали груз в свои грузовики и уезжали.

Если самолёт был гражданским, то тут дело решалось так: если груз был ценным, то на разгрузку собирались всё те же армяне, если самолёт был загружен чем-нибудь малоценным, то его оставляли военным.

Если же самолёт был иностранным, то военную разгрузочную команду к нему вообще не подпускали. Их разгружали только армяне. Причём никаких таможенников я не видел. Самолёты просто открывали рампы и начиналась их стремительная разгрузка.

На совещании в Ленинакане периодически озвучивались цифры пропавшего бесследно имущества. Вот мои пометки из блокнота того времени: «500 французских палаток с печками и спальниками», «300 немецких дизель-генераторов», «15 тонн мясных консервов», «2000 комплектов зимнего обмундирования», «10 тонн сухпайков НАТО», «3000 одеял».

При этом, как и в Ереване, в Ленинакане за полосой валялись груды распотрошённых посылок глупых советских «самаритян», жалостливо отдаваших в помощь пострадавшим свои тёплые вещи, детскую одежду и т.п. В лучшем случае их использовали как ветошь. Видеть такое отношение к действительно всенародному сочувствию было обидно и мерзко. Но сами армяне нисколько не стеснялись этого своего цинизма.

Помню, как сцепился с одной армянкой, которая на моих глазах отпорола рукав у детской кофточки из такой посылки и бросив посылку в груду стала этим рукавом как тряпкой оттирать закопчённый бок чайника. Я сказал что-то резкое на тему того, что люди от чистого сердца собирали, а вы так с этим обращаетесь. В ответ она бросила мне:

— Сами носите свои обноски! А нас Франция оденет во всё новое.

...Почему их должная была одевать Франция, я до сих пор не знаю. Но последующая история Армении, я думаю, научила эту бабу куда более заботливо относиться к вещам…

Но всё это было на пороге Ада. Ад начинался в Ленинакане.