Латышская смекалка, или Пять лет спустя

— Здравствуйте, это нижегородская прокуратура.
— Давно я вас не слышал, — отвечаю, — что там на этот раз?
— Не можете к нам подойти сегодня?
— Нет. И даже завтра не могу.
— А что так?
— А что мне к вам ходить? Повестку присылайте.
— По какому адресу?
— По домашнему. И трубку положил. Разговаривала со мной женщина, бесстрастным голосом.

На следующий день снова позвонила.
— Не надумали к нам приехать?
— Шутите, что ли? — спрашиваю. — Никакого желания нет.
— Понимаете, к нам пришел запрос из Латвии по вашему поводу, и нам надо срочно ответить.
— Надо — так отвечайте, — говорю.
— Может, мы сами к вам приедем? — спрашивают у меня.
Тут я сдался. Я вообще очень добрый.
— Валяйте, — говорю.
— Только нам компьютер нужен, чтобы протокол заполнить.
— Я уступлю вам свое рабочее место на полчаса.
Забились, и в указанный срок ко мне в офис прибыла очаровательная блондинка: молодая, в голубых джинсах, на шпильках — ну вы поняли, в американских фильмах такие обычно играют экспертов по ядерной физике (строгое лицо, папка под мышкой, офицеры спецназа смотрят эксперту вслед, печально взирая на сами знаете что).
— Паспорт есть у вас? — спрашивает мой эксперт. (Так и буду ее называть впредь, «работник прокуратуры» как-то не вяжется с таким существом.)
Паспорт мой лежал на столе, эксперт раскрыла видавший виды документ и сказала:
— Вы и фамилию уже успели сменить...

Здесь надо пояснить, что фамилия моя Прилепин. По паспорту, по рождению и по отцу моему, Николаю Семеновичу Прилепину.
Когда-то, в бытность работы журналистом, я публиковался под разными псевдонимами, у меня их штук тринадцать было, самый известный — Евгений Лавлинский.
Потом, когда я начал писать книги (я пишу книги про войну, про революцию и про любовь), все свои псевдонимы я напрочь позабыл и вернулся к родной фамилии. Тем не менее призрак Лавлинского иногда нагоняет меня по сей день.
То борцы за расовую чистоту на своих обильно украшенных свастиками и солнцеворотами форумах выводят меня на чистую воду, при том что Лавлинский — фамилия казачья и целые станицы Лавлинских живут в верховьях Дона. То в какой-то маргинальной энциклопедии напишут, что Лавлинский — моя настоящая фамилия...
Но вот чтобы прокуратура ошибалась, с которой мне приходилось, будь она неладна, контактировать уже не раз, — нет, такого я и помыслить не мог.

— В каком смысле «сменил»? — спросил я эксперта, криво улыбаясь.
— Вы же Лавлинский.
— С чего вы взяли?
— Пришел запрос из Латвии: опросить Евгения Николаевича Лавлинского, автора романа «Санькя»...
— Это мой старый журналистский псевдоним, — объяснил я, — моя фамилия Прилепин.
— Вы знаете, — вдруг разоткровенничалась моя гостья, — а мы нашли Евгения Николаевича Лавлинского, он тоже в Нижнем Новгороде живет, как и вы. Вызвали его на допрос в прокуратуру... Он быстро понял, в чем дело, и пояснил нам, что он не писатель, но есть писатель, которого тоже считают Лавлинским...
«Зря вы его в камеру не посадили до выяснения обстоятельств, — мстительно подумал я. — Можно было бы его под пытками заставить признаться, что он раньше был Захар Прилепин, но сменил имя и фамилию на Евгений Лавлинский», — мысленно довел я ситуацию до полного абсурда.
Хотя и происходящее в реальности тоже несколько отдавало бредом.
— И в итоге вы все-таки меня нашли, — порадовался я за родную прокуратуру.
Эксперт улыбнулась отличной улыбкой эксперта по ядерной физике.
— Ну и чего от меня желает полиция суверенной Латвии? — спросил я.
— Они расследуют убийство судьи Луакрозе и в рамках расследования считают необходимым допросить вас.

Так случилось, что в 2005 году я сочинил роман «Санькя» — о русских экстремистах и радикалах, несколько смахивающих на моих товарищей из ныне запрещенной Национал-большевистской партии.
Весь роман мои герои дебоширят и хулиганят, бьют витрины в «Макдоналдсах», дерутся с милицией, пытаются захватить здание администрации и, в числе прочего, иногда выезжают в ближнее зарубежье, чтобы похулиганить и там. В Риге, например, мои герои врываются в башню св. Петра и, выступая против преследования советских ветеранов в Латвии, баррикадируются там, разбрасывают листовки, громко кричат о наболевшем.
Экстремистов, конечно, задерживают, и судья Луакразе (он же Луаркезе, он же Лукрезее — главный герой романа «Санькя», Тишин, никак не может запомнить его фамилию) присуждает каждому из задержанных по пятнадцать лет лишения свободы. Самого Саньки среди повязанных нет, и он решает отомстить за товарищей.
Находит пистолет и патроны. Договорившись с проводницей, перевозит оружие через границу на поезде «Москва—Рига» в межпотолочном пространстве тамбура. Тем же рейсом приезжает в Ригу сам, выслеживает судью и предпринимает попытку замочить злодея.

Надо сказать, что и в действительности имели место события, отчасти схожие с описанными в романе.
И башню св. Петра национал-большевики захватывали. И сроки изначально им впаяли огромные — потом, правда, одумались и чудовищную цифру в пятнадцать лет поменяли на пять. Но судью ко времени пересмотра дела действительно застрелили. Было то в 2001 году.
Убийство пытались расследовать, в качестве одной из версий фигурировала месть русских экстремистов — но ничего накопать по этому делу не удалось. Так и остался судья Луакрозе, посередь бела дня застреленный в Риге из ППШ, неотомщенным.

Разглядывая эксперта, расположившуюся за моим компьютером, я так и представлял себе рижских оперативников, на которых уже восемь лет давит «висяк» — нераскрытое убийство судьи.
И тут вдруг вбегает один из отдела и почти кричит (очень сложно кричать медленно):
— Я нап-пал на след-д! Все сходиц-ца-а!
И всем показывает мою книгу — роман «Санькя».
— Во-от ту-ут! Все описан-но, как был-ло-о!
Книга моя, между прочим, вышла в 2006 году. В том же году ее начали продавать в Риге, я в курсе. Но, видимо, латышские оперативники не так часто посещают книжные магазины, как могли бы.
Короче, на пятый год существования романа, переведенного на половину европейских языков, он наконец лег на стол начальника следственного отдела. Вещдок, мать моя женщина. Осталось автору оформить явку с повинной.

— У вас есть знакомые проводницы на поезде «Москва—Рига»? — спросила меня моя гостья, сдувая челку с глаз. Тонкие ее пальцы раскрылились над клавиатурой и приготовились осыпаться на буквы, фиксируя мое запоздалое признание.
— Нет, ни одной проводницы я не знаю.
Пальцы осыпались.
— Вы когда-нибудь встречали судью Луакрозе?
— Нет, ни разу.
Пальцы осыпались еще раз.
— Вы были в Риге?
— Был. К сожалению, уже после убийства судьи Луакрозе. В позапрошлом году. Но к тому моменту латвийская полиция еще, видимо, не успела прочесть роман «Санькя». Он к тому моменту всего два года как был издан, — и я скривил улыбку, не поддержанную, впрочем, экспертом.
— У вас есть знакомые в Риге?
— Да.
— Кто?
— Президент Латвии Валдис Затлерс, — ответил я.
Эксперт подняла на меня веселые глаза, но в этот раз уже я был серьезен.
«Сколько ей лет, интересно?» — подумал я.
— В каком смысле? — спросила моя гостья.
Я не сразу понял, что она спросила о президенте.
— В прямом. Я участвовал в Рижской книжной ярмарке, и меня познакомили с президентом Латвии. Могу я теперь считать Валдиса своим знакомым? Пусть латышская полиция его тоже допросит.

Мы разговаривали еще час, и я, разглядывая то танцующие на клавишах, то застывающие пальцы (три кольца: два на правой, одно на левой, обручального нет, но во время допроса звонил какой-то мужик, сообщивший, что он в гараже; вот и сиди в своем гараже, нечего названивать)... Разглядывал, говорю, пальцы и вяло думал о том, что...
...о том, что мы преувеличиваем свою значимость; например, я преувеличиваю. В газетах пишут, что я «медийная персона», злопыхатели сетуют, что «включишь утюг — и там Прилепин», книги мои продаются в нескольких десятках стран, а нижегородская прокуратура, получившая запрос на автора романа «Санькя», ищет Евгения Николаевича Лавлинского, и даже находит его! А я был уверен, что в моем городе меня знает каждая собака. Интересно, а заказчика убийства судьи Луакрозе, Эдуарда Вениаминовича Савенко, латышские ищейки не пробовали поискать в Харькове? Надо бы найти и тайно вывезти его в Латвию. И пусть он всю дорогу кричит, что он не Лимонов, а обычный пенсионер. «Ничего не знаем, — ответят ему, — написано: Савенко Э. В. — значит, в тюрьму...»
...еще я думал о том, что и осведомленность органов мы тоже несколько преувеличиваем. Если сыскари одной страны и прокуратура другой занимаются полной чепухой, разыскивая преступников по изданной почти пять лет назад книге, но не в состоянии даже установить имя автора этой книги — это тоже о чем-то говорит...
...еще я пытался угадать, через сколько секунд она сдует прядь с лица. Считал до тринадцати, но каждый раз проигрывал.

Потом эксперт попросила распечатать протокол допроса. Я вышел в соседнюю комнату, где деловито загудел принтер, и кивнул сидевшему за компьютером небритому и веселому молодому человеку, на счету которого три уголовных дела и триста тридцать три административных — и все по экстремистским статьям.
— А зачем ты, братка, убил судью Луакрозе? — спросил я.
— Кто тебе сказал? — ответил он, подняв веселые глаза.
— Вон прокуратура пришла, спрашивает, зачем.
Братка толкнул носком дверь в мой кабинет, посмотрел на эксперта и снова закрыл дверь.
— Скажи ей, что ты не знаешь зачем, — заговорщически прошептал он.
— Хорошо, — в тон ему шепотом ответил я и, улыбаясь, вошел в комнату к эксперту, помахивая в воздухе еще теплыми от принтера листами.